большей, завязалась короткая борьба. Все закончилось тем, что вторая рухнула на землю неподалеку от того места, где они стояли. Церера подвела свою лошадь поближе, чтобы осмотреть трупик. Грудка хищника была неоднократно проколота острым клювом, шея сломана, и он потерял оба глаза. Победительница кружила над головой у Цереры, но по-прежнему слишком высоко, чтобы как следует ее разглядеть.
– Это ворон или грач, – сказал подошедший к ней Табаси. – Но я никогда еще не видел, чтобы они одолели ястреба, по крайней мере в одиночку. Даже целой стаей им в лучшем случае удается разве что прогнать охотника, а не убить его.
Церера ничего не сказала, продолжая наблюдать за кружащей птицей, когда они с Табаси присоединились к остальным. И, только оставшись наедине с Лесником, наконец произнесла:
– Похоже, мой друг-шпион вернулся.
– Ты думаешь, он действует по чьему-то поручению?
– А вы нет?
Лесник взглянул на небо.
– Я бы ничего не стал исключать, – сказал он, – когда речь идет о столь упорном и решительном существе.
* * *
Ближе к вечеру цепочка отпечатков ног Баако оборвалась, и, несмотря на все усилия следопытов, вновь напасть на след не удалось. Пока все остальные отдыхали и подкрепляли силы едой, Лесник, Табаси и главный из следопытов, Моси, совещались между собой. Церера сидела рядом с ними.
– Я чую гарпий, – сказал Моси. – Запах у них слабый, но очень узнаваемый.
– Это может объяснить исчезновение отпечатков ног, – отозвался Лесник. – И то, почему следы вели в сторону ущелья.
Табаси это отнюдь не обрадовало, как и следовало ожидать. Он уже потерял жену из-за Выводка и теперь рисковал вот-вот потерять и сына.
– Тогда мы удвоим усилия, – объявил он. – Теперь уже нет смысла двигаться медленно, потому что мы знаем, куда они унесли Баако.
Вмешалась Церера:
– Я не думаю, что Баако забрали гарпии.
Моси снисходительно улыбнулся, но было ясно, что он оскорблен ее предположением.
– Здесь точно были гарпии, – сказал он. – Я не ошибся.
– Ничуть в этом не сомневаюсь, – ответила Церера, – и вовсе не собираюсь умалять ваших способностей. Я видела, как вы находили следы и знаки, невидимые для меня, которые и привели нас сюда. Я просто поражена вашим мастерством.
Губы у Лесника дрогнули в едва заметной улыбке – он явно оценил подобную дипломатичность Цереры. Отталкивать от себя следопыта было совсем ни к чему, и Церера успешно пригладила его взъерошившиеся было перышки.
– Тогда почему ты считаешь, что мы идем по ложному следу? – спросил Табаси.
Церера собралась с мыслями, прежде чем ответить.
– Для начала: мы знаем, что фейри способны принять облик Баако. Недавно они это уже проделали, и вполне могут проделать нечто подобное еще раз, чтобы обманом заставить нас поверить, будто мы идем по его следу. Но есть и еще один важный момент. После того как меня ужалила Калио, у меня бывают видения с фейри. Самое сильное посетило меня, когда Саада выводила яд из моего тела, но с тех пор были и другие, самое последнее – прошлой ночью. В нем мне привиделся и Баако, но он находился где-то глубоко под землей, и вместе с ним были и другие украденные дети.
Церера ожидала, что Моси и Табаси отмахнутся от ее слов, как от какого-нибудь вздора, но они слушали ее с самым серьезным видом.
– По-моему, – продолжала Церера, – когда Калио ужалила меня, то оставила во мне что-то от себя, и теперь между нами есть какая-то связь.
– Ясновидение… – задумчиво произнес Моси. – Вполне обычное дело для тех, кому довелось пересечься с фейри и их сородичами и остаться в живых, чтобы рассказать об этом.
– Если это так, то Калио тоже им обладает. Я знаю, что она чувствует эту связь, когда я оказываюсь поблизости, но либо не до конца понимает, что происходит, либо не знает, что с этим делать. В чем бы ни было дело, Калио явно не готова признать это перед фейри. Дриада совершила ошибку, отравив меня, но не сумев украсть, и я чувствую, что ее тревожит возможность того, что фейри заставят ее заплатить, если это обнаружится. Так что Калио хочет скрыть это от остальных, что в наших интересах.
Церера снова сделала паузу. Даже при простом упоминании о Калио место укуса начинало болезненно пульсировать, и сразу подумалось: уж не испытывает ли дриада, где бы она сейчас ни находилась, свою собственную версию этой боли всякий раз, когда произносит имя Цереры.
– Есть одна игра, в которую я раньше играла – то есть играю – со своей дочерью, – продолжала Церера. – «Горячо или холодно» называется. Ты что-то прячешь, а другой человек должен это найти, но единственная подсказка, которую ты можешь ему дать, это сказать «Холодно!», когда он отходит от этого, или «Уже теплее!», если движется в нужную сторону. С тех пор как мы вышли из деревни, я чувствую, что все больше удаляюсь от Калио: становится все холодней, если хотите. Она все дальше от нас, и, где бы сейчас ни находилась, младенцы и Баако тоже там. Может, ущелье и логово гарпий расположены и на западе, но я убеждена, что Калио и похищенные дети скрываются в каком-то совсем другом месте.
– Как думаешь: сможешь найти дриаду так, как в игре? – спросил Лесник.
– Да, – решительно ответила Церера. – Уверена, что смогу.
Табаси вопросительно посмотрел на Моси.
– Какое бы решение вы ни приняли, оно сопряжено с определенным риском, – сказал тот. – Если мы откажемся от мысли побыстрей добраться до ущелья, то можем оставить Баако и остальных на растерзание гарпиям; а если решим двинуться дальше, нам понадобится как можно больше бойцов. У нас и так едва хватает сил, чтобы удержать Выводок, когда мы предпримем попытку спасения.
– Моси прав, – поддержал его Лесник. – Давай я скажу без обиняков, Табаси: даже если Саада мертва, ты обязан вернуть ее тело; а если с ней и Баако, то ты, пожалуй, еще сумеешь вернуть его живым. Если изменишь свои планы из-за того, что сказала Церера, у тебя могут возникнуть сомнения – и ты будешь совершенно прав, если они возникнут. Поэтому мы с Церерой поедем одни и попытаемся найти Калио только вдвоем.
– И если у вас это выйдет, – сказал Табаси, – что тогда? Вы вдвоем против фейри? На что ты надеешься?
– Мы найдем к кому обратиться за помощью, если она нам понадобится.
– Ты вроде совершенно в этом уверен.
– У праведного есть свойство притягивать к себе праведность, и так было всегда. Что еще есть надежда, как не вера в то, что праведное обязательно восторжествует?
Прощание
