«С каких пор это тебя волнует?» – подумал Фулкром.
– Да так, заботы разные.
– Как прошел разговор с Уртикой?
Фулкром рассказал о встрече с императором, объяснил ситуацию с Рыцарями, поделился своими соображениями о том, как им быть дальше.
Варкур слушал молча – не острил, не ерничал, как обычно, даже когда Фулкром сказал, что от императора несло зельем. «Да и с тобой, видно, не все ладно», – подумал младший следователь.
– Так эти твои, гм, Рыцари… – начал Варкур. – Значит, император не возражает, чтобы Вулдон и Тейн остались?
– В общем, нет.
– А другая?
– Я бы не хотел пока говорить об этом, сэр.
– Видишь ли, тут есть одна закавыка, Фулкром. Некоторые ребята из наших подали на тебя жалобу за твои сношения с этим Рыцарем.
– У нее есть имя, сэр. Ее зовут Лан.
Судя по лицу Варкура, ему стало неловко.
– Я, гм, м-да… Ты хороший следователь, Фулкром. Один из лучших моих ребят. Ты молод; сколько тебе – пятьдесят с хвостиком? У тебя впереди большая карьера, целый век с лишним. Не испорти себе все из-за какой-то юбки.
Фулкром недоверчиво хохотнул.
– Осмелюсь предположить, сэр, что дело тут не в вашем женоненавистничестве, а в моих отношениях с Лан. И даже не в том, что у меня с ней какие-то отношения, а в ней самой – ведь так?
– Мне-то самому все равно, пойми меня правильно, – отвечал Варкур, переводя дух.
– Тогда кому не все равно?
– В общем… короче, другие ребята говорят, что она противоестественна, и, если честно – хотя заметь, мне нелегко об этом говорить, – твоя половая принадлежность тоже поставлена под сомнение. Эта твоя Лан – она ведь она-он, а законы города на этот счет тебе известны не хуже моего. Ты ведь не хочешь в скором времени прогуляться в компании палача по крепостной стене, правда? Так что поразмысли над этим на досуге, ладно? Такое не сойдет тебе с рук, если ты и дальше хочешь оставаться тем, кто ты есть. А отношения – что ж, они начинаются и кончаются, поверь мне, уж я-то знаю.
– При всем моем уважении, сэр, вы ничего не знаете об отношениях, – отрезал Фулкром, злобно глядя на начальника.
– Да, наверное, ты прав. – Варкур встал, чтобы уйти, но, кажется, никак не мог решиться. Шагнул к двери, снова повернулся. – Фулкром, не валяй дурака, скажи хотя бы, что подумаешь, ладно?
– Позвольте мне прояснить ситуацию: вы угрожаете мне увольнением из-за моих отношений с Лан, которая не нравится вам потому, что не вписывается в ваше довольно узкое представление о мире, так?
– Нет, не так, и ты это прекрасно знаешь. Тут все дело в законе и в том, как его трактовать.
– В законе, – прорычал Фулкром, – ничего о подобной ситуации не сказано.
– А люди говорят, что кто родился мужчиной, тот мужчина и есть, что бы там ни делали культисты. Значит, ты тоже втянут в это дело. Выбирайся, пока не поздно.
– Вы правы – мне пора выбираться, – сказал Фулкром, отодвигая стул. Он пошарил вокруг шеи, снял с себя медальон на цепочке и швырнул его на пол к ногам Варкура.
– Что ты делаешь, Фулкром? Не будь дураком!
Фулкром сгреб с вешалки свой плащ, покидал в мешок кое-какие вещички, и все это – под перечисление Варкуром причин, которые заставят пожалеть о таком решении.
– Ты еще пожалеешь, – закончил он.
– Нет, – ответил Фулкром. – Я пожалею, если останусь работать с людьми, в которых больше не верю. До свидания, сэр.
Фулкром протянул бывшему начальнику руку, но тот ответил ему усталым взглядом опытного, видавшего виды служаки.
– Фулкром, ты наш лучший следователь.
– Так вы согласны убедить других пересмотреть их взгляды? Как мой начальник вы готовы внести ясность в нашу юридическую систему?
– На это уйдут годы…
– Да или нет?
Варкур вздохнул и отрицательно покачал головой.
– Те парни, они нарыли старые джорсалирские тексты, где сказано о мужчинах и женщинах… Не думаю, что их можно переубедить.
Он опустил голову, а Фулкром шагнул мимо него к двери, в длинный пыльный коридор, полный запахов лежалой бумаги, и пошел мимо кабинетов коллег, мимо администраторши Гейл, которая, сидя за конторкой у входа, любезничала с другим румелем; вышел на улицу, спустился с крыльца на заснеженную мостовую и замер, раздумывая о том, что теперь делать.
Глава тридцать вторая
Усталые, но умиротворенные, Лан с Ульриком вышли из библиотеки и спустились с крыльца во двор стеклянных цветов. Стоял день, хотя и неизвестно какой; только что прошел снег, окутав все тонкой белой пеленой: тепло домов еще не растопило ее, культисты не счистили с мостовой, прохожие не перемесили ногами.
Ульрик прижимал к себе мешок с книгами, Лан зорко смотрела по сторонам, заботясь о его безопасности. Вдруг кто-то окликнул ее, эхо чужого голоса мячиком заскакало по каменным плитам двора:
– Эй, Лан! Ты ведь Лан, одна из Рыцарей, верно?
– Да! – крикнула она, ища глазами того, кто к ней обращался.
– Ты урод, женщина-мужчина! – продолжал тот же голос. – Мы все про тебя знаем. Мы видели правду. Ты отвратительна.
Словно молния ударила ей в сердце.
Чувствуя, как рушится ее мир, она обернулась и увидела троих мужчин среднего возраста, в толстых плащах; один из них вытряхивал из рукавов кинжалы.
– Что за…
– Кажется, не всегда приятно, когда тебя узнают на улицах? – осторожно вмешался Ульрик.
Мужчины приближались, не переставая поливать ее бранью. Она задрожала. Но вдруг ее сердце забилось чаще, и она поняла, что готова. Прикрыв глаза, она вытеснила их голоса из сознания и проверила, на месте ли сила.
Словно разбуженная топотом сапог по камню, она открыла глаза и увидела одного из троих – крупного длинноволосого мужчину; он бежал к ней, размахивая длинным ножом. Она увернулась, он растянулся во весь рост лицом вниз. Второй, худой, мчался за ним. Она сделала шаг в сторону, вверх и побежала над ними, так что ножи только полоснули воздух у ее ног.
– Спускайся, сука! – зарычал один.
– Муженщина!
Она приземлилась, развернулась к ним и вдруг ощутила, как сильно ей все это надоело. Она побежала к ним, набрав самую высокую скорость, врезалась в толстого плечом, отчего тот снова растянулся на мостовой, треснувшись об нее башкой вдобавок. Двое других кинулись на нее, яростно потрясая ножами. Она схватила одного за руку, другому въехала под дых сапогом и, пока тот падал со словами: «Дерется точно как мужик», сломала руку первого об колено, выбив из нее нож, который со звоном упал на землю.
Затем ударом ноги под колени послала и его отдыхать на тротуар.
Последний из нападающих наградил ее взглядом, полным такого отвращения, что она опешила. Как кто-то может глядеть на нее так?
«Ты не монстр, – напомнила она себе. – Монстры – такие, как они».
Он еще пытался встать и наброситься на нее, но она подпрыгнула и на излете прыжка ударила его ногами так, что он кубарем полетел на своих товарищей и затих – не мертвый, но определенно выведенный из строя.
Ульрик наблюдал за ней с удивлением, но молча.
– Идем, – сказала она ему. – Надо найти Фулкрома.
«Может быть, он объяснит мне, что́ я пропустила».
Лан вошла в здание Инквизиции, но на первом же посту ее остановили. Дежурные попросили ее подождать – вежливо, но с опаской.
Вороной румель по имени Варкур вышел ей навстречу, хмурясь от напряжения и нервно подергивая хвостом. Когда он стал зазывать ее в свой кабинет, она поняла – что-то не так.
– Что-то с Фулкромом? – спросила она. – Он умер?
Варкур нервно захохотал, его глаза перебегали со жреца за ее спиной на стражников, не смотрел он только на нее саму.
– Не-ет, Фулкром не умер. Но он больше не работает в Инквизиции.
– Что? – переспросила она. Мирное лицо Ульрика ничего не выражало.
– Он ушел.
– Почему?
Варкур опустил руку в карман, вынул оттуда смятый листок – это была копия «Народного обозревателя» – и буквально ткнул им ей в лицо. Она взяла листок, а он сунул руки в карманы и приготовился ждать.
Лан пробежала листок глазами и застыла как громом пораженная. Несколько раз она открывала рот, но не могла произнести ни слова. Конечно, о Вулдоне и Тейне там тоже было немало плохого, но своя беда казалась ей главнее – и с этим она ничего не могла поделать.
– Я… я…
– Не веришь своим глазам, – подсказал Варкур. – Дело ясное.
– Но почему ушел Фулкром? – спросила она и тут же ощутила витавшее в воздухе напряжение: следователи и их помощники обступили ее со всех сторон, за ними толпились могучие охранники.
– Не важно, – ответил Варкур. – Главное, что теперь ты должна вернуться к культистам, которые наградили тебя силой незаслуженно.
Наконец она сообразила: ее разоблачили и хотят уволить из Рыцарей, но Ульрик понял все еще раньше и заговорил, медленно выпевая на незнакомом языке стих, слова которого словно повисали в воздухе. Вдруг те, кто ее окружал, схватились руками за уши, словно их резала непереносимая боль, некоторые даже закричали.
