Жрец говорил, что часа ему хватит. Всего час на то, чтобы просмотреть обе книги и найти соединяющие их звенья.
Когда Фулкром ушел, Ульрик расположился за его столом у окна с потрясающим видом на город и погрузился в работу.
Он почтительно раскрыл обе копии «Книги превращений» и стал их изучать. Лан лежала на кровати, время от времени взглядывая на него.
– Что именно ты надеешься узнать за час? – спросила она лениво.
– Тсс, – ответил Ульрик.
– Ладно, молчу.
Он переворачивал страницу за страницей, сравнивал их содержимое, делая время от времени какие-то заметки в отдельной тетради. Когда пергамент зашелестел в седьмой раз, Лан обняла подушку Фулкрома. Она не знала, как долго они с Ульриком пробыли внизу по наземному счету, – судя по часам в библиотеке, гораздо меньше суток. И все же она задремала, наверстывая недобранный отдых, такой нужный сейчас. Ей снился сон – образы солнечных теплых земель вставали перед ней, порождая желание покинуть город как можно скорее…
Ульрик хмыкнул, и она проснулась. Жрец тер глаза и, жизнерадостно улыбаясь, посматривал на страницы перед собой.
«Сколько я спала?» Лан приподнялась на локте. Огляделась в поисках Фулкрома, но того по-прежнему не было.
– Похоже, ты что-то нашел?
– Да! – Судя по его лицу и голосу, полному оптимизма, которого она раньше за ним не замечала, так оно и было. – Все дело в резных фигурах, как он и намекал. – И он хихикнул. – А теперь идем, нам пора на башню.
«Может, там все и закончится», – подумала Лан, встала и потянулась.
Им всего-то нужно было пересечь несколько улиц. Дело несложное, однако действительность подавала знаки, на которые следовало обратить внимание: отсутствие движения в переулках; гаруды, выстроенные вдоль зубчатых парапетов крыш и резкими контурами рисовавшиеся на фоне неба; далекие шумы, которые она ошибочно приписала повседневной городской жизни.
Ульрик, сжимая мешок с двумя копиями «Книги превращений», направил ее к укрытию под стеной всего в нескольких шагах от квартиры Фулкрома.
– В чем дело? – спросила она.
– Что-то не так, – предостерег ее Ульрик.
– Нам надо спешить, до стеклянной башни отсюда рукой подать – вон она. – И Лан показала на фасад, сияющий над крышами города.
– Подожди, – снова сказал Ульрик. И, осторожно высунувшись из-за угла, показал ей на взвод солдат, которые, спрятавшись за поворотом, подавали сигналы свистом, как птеродетты. Из открытых дверей соседнего здания высыпали анархисты, человек десять, им навстречу устремился другой отряд. Два стрелка заняли позицию на углу здания: один – стоя, другой – присев на корточках. Натянув тетивы своих луков, они ждали.
– Похоже, – вздохнул Ульрик, – что их противники как раз там, возле башни. Фулкром был прав насчет того, что на улицах неспокойно.
Солдаты тоже выстроились на улице в два ряда: задний ряд в полный рост, передний – опустившись на одно колено, и все лицом к Лан и Ульрику, хотя видно было, что интересуют их не они, а совсем другие люди.
Легко, без малейших усилий, двое лучников на углу спустили тетивы своих луков, достали еще стрелы, снова выстрелили, и так раз за разом, пока их колчаны не опустели; тогда они повернулись и кинулись бежать.
«Вот это выдержка…» – подумала Лан, когда всего секундой позже из-за угла хлынула целая волна людей в гражданской одежде, – у многих из щитов торчали стрелы.
Теперь стрелять начали солдаты на улице, и гражданские один за другим падали на мостовую. Кричали люди – и женщины, и мужчины, – их голоса звенели, отражаясь от каменных стен вокруг, а Лан только смотрела, не в силах помочь. Люди по двое-трое отползали прочь в поисках укрытия, моля о защите. Еще одна волна гражданских нахлынула, но уже для того, чтобы помочь раненым и унести мертвых, в то время как военные хладнокровно подбирали с окровавленной мостовой своих.
Ульрик шептал молитвы.
Держа строй, рысью подходила тяжеловооруженная гражданская милиция; повсюду переворачивали и ставили на попа брошенные телеги, превращая их в импровизированные укрытия от стрел; по мостовой раскатились и рассыпались продукты. Военные лучники снайперски стреляли сверху, а юнцы с лицами, плотно замотанными шарфами, шли в атаку из-за разных углов.
– Даже не поймешь, кто с кем сражается, – сказал Ульрик.
– А тебе обязательно делать то, что должен сделать, на башне? – спросила она.
Ульрик медленно перевел на нее взгляд.
– Боюсь, что да.
– Ладно, – вздохнула Лан. – Не волнуйся, как-нибудь мы тебя туда доставим.
Как это возможно, – не имея видимой цепи командования, создать тем не менее армию? Такое шло вразрез со всем, во что Кейли приучили верить, со всем, что подсказывали ему инстинкты. Никто не говорил людям, что им делать, хотя среди них были те, кто явно превосходил остальных и в искусстве владения мечом, и вообще в жестокости, а также преступившие закон культисты, которые получили право на новую жизнь. Остальные кейвсайдеры формировались вокруг них, с них брали пример, к ним обращались за советом. Почти все хотели помочь – все знали, что дело зашло слишком далеко, назад дороги нет, все чувствовали, что находятся на пороге значительных событий: свержения императора и всех тех, кто подавлял народ Кейвсайда.
С перекрестка Сахем-роуд и Гата-Социаль Кейли увидел полоску дневного света там, где пещеры встречались с городом, и нервно сглотнул. Он совсем потерялся в окружении ставших вдруг агрессивными мужчин и женщин и теперь вертел головой, стараясь не отстать от других. Сотни, а может, и тысячи людей окружали его, и все действовали как один, точно были единым организмом. В толпе он даже забыл о холоде – у входа в пещеру ветер всегда дул особенно сильно, как будто и стихия способствовала сегрегации людей.
«Мне крышка, – подумал он. – На этот раз меня точно убьют».
Между рядами двигались люди с тачками, они развозили и раздавали всем оружие – самодельные клинки, закаленные и отточенные в темноте, подальше от всевидящего императорского ока. Кейли взял самострел, не тяжелый с виду; меч у него уже был. Мимо прошла еще женщина с тележкой, полной доспехов, и Кейли взял себе шлем; он был ему великоват, к тому же жутко тяжелый, но он решил, что лучше так, чем совсем без ничего.
Вокруг него все бурлило. Толпа гудела в напряженном ожидании и предвкушении: вот оно, началось, наконец-то они завладеют верхним городом. Несколько больших отрядов ушли вперед – старики и те, кто совсем не умел драться, сформировали колонны протеста, не боясь, что их постигнет судьба предыдущих демонстрантов, ведь теперь военные будут заняты; с ними пошли юнцы, которым было поручено проникать в любые районы города и устраивать там беспорядки. Для них это была любимая забава.
Расстановка сил еще не завершилась, когда Кейли получил записку. Ее принес посыльный Шалев – на нее работало много быстроногих мальчишек, которые носились от одного самоорганизованного отряда к другому, передавая информацию. Записку Кейли вручил высокий чумазый блондин с лошадиным лицом и кинжалом у пояса. Кейли развернул листок и уставился в закорючки. Избегая встречаться взглядом с соседями, он вернул листок парню:
– Я не умею читать.
Тот кивнул, развернул записку и во весь голос, так что было слышно всем, кто подошел посмотреть, в чем дело, прочитал:
«Кейли, ты пойдешь со мной убивать императора?»
Наконец, когда пламя уже начало проедать перекрытия потенциально опасного этажа, из лестничного колодца показались Тейн и Вулдон. И уставились на Фулкрома, который спокойно сидел перед ними, сложив руки.
– Что это вы так долго? – спросил он.
– Да там, внизу, война, или ты не заметил? – ответил Вулдон.
– Да, я слышал, – сказал Фулкром. – И что, дела плохи?
– Ага, даже смешно, до чего плохи. А ты-то чего тут делаешь? – поинтересовался Вулдон.
– Старые каналы связи больше не работают, – ровным голосом отвечал Фулкром. – А мне нужно с вами поговорить.
– Что-то я не понял, – вмешался Тейн. – Зачем же устраивать пожар? Или ты от напряжения спятил? Разве нельзя было прийти к нам в квартиру и там все обсудить?
Фулкром пересказал им то, что случилось за последнее время. Свою беседу сначала с императором, потом с Варкуром. Объяснил, что больше не служит в Инквизиции. И рассказал о том, что теперь будет с Рыцарями.
– Значит, старушка Лан больше не с нами? – переспросил Тейн. – Серьезно?
Фулкром покачал головой, встал и, опершись на край крыши, стал смотреть на Виллджамур.
– Но ведь ты с ней… вы ведь были близки, верно? – спросил Тейн. – Наверняка из-за этого все еще больше усложнилось.
– Верно, – ответил румель.
– То-то ты ушел.
Вулдон хрюкнул.
– В этом весь наш чертов город целиком, – сказал он. – Сначала он просит тебя отдать за него тело и душу, а потом, прожевав тебя целиком, остатки выплевывает.
