Сенечка рассмеялся. И положил руку на грудь.
— Ребята, откроюсь только вам, положа руку на сердце. Я слишком осторожен, чтобы крутить роман с женой мэра. И не настолько глуп. Да и к чему это? Если его дочка не менее красива. К тому же молода и — свободна.
Я улыбнулся Сенечке. Мне нравился этот шустрый откровенный парень, которому, по-моему, суждено ходить в вечных мальчиках.
— Сенечка, если не секрет, а что мы пили в баре у твоего друга? Разбавленный водой чай?
Сенечка еще громче расхохотался. И стукнул себя кулаком по коленке.
— Клянусь честью, ребята! Коньяк был настоящий. И этот порок мой тоже настоящий! Благо, что теперь нет необходимости его скрывать. Никто уже за него не покарает. Разве что Бог. Но он так далеко. И к тому же он милосерден, — Сенечка хитро подмигнул. — Может сообразим на троих?
Мы дружно отказались. Не преминув заметить, что в Жемчужном мы провели курс бесплатного оздоровительного лечения. И это самая высокая плата за наши услуги в расследовании. Сенечка же клятвенно заверил, что всеми силами постарается избежать этого курса. И тепло попрощавшись с нами, побежал домой писать сенсационный материал в вечерний выпуск.
Когда Сенечка скрылся за поворотом, Вано неожиданно предложил посетить местный музей. Но я возмутился. Ну нет! Опять копаться в призраках и прочей чепухе!
— Отстань, Вано, — отмахнулся я. — Нам там нечего уже делать. Или ты решил занять вакантное место директора музея?
— Нет, Ник, — вполне серьезно ответил Вано. — Опять что-то не нравится мне во всей этой истории. Тебе, например, не кажется, что Модест Демьянович не смог бы действовать в одиночку?
— Может быть, — я пожал плечами. — Конечно, я отлично помню о привидении. И конечно, Модест Демьянович меньше всего похож на рыжеволосую девушку, которую я встретил в номере профессора Заманского. Да и на Ларису Андреевну он не смахивает. И с Сенечкой они разного роста. Он еле до его плеча дотягивает. Вряд ли бы он сумел изображать их двойников. Значит, сообщник все-таки есть?
— А что еще прикажешь думать! Если есть сообщник, значит есть и препарат. Значит и угроза для жизни людей остается.
Мы с Вано одновременно переглянулись. Одна и та же мысль одновременно пришла нам в голову.
— О, господи, — выдохнул мой друг — Сенечка! Модест не зря перед смертью попросил его закончить книгу! И подчеркнул, чтобы в ней он непременно рассказал правду. Мы-то думали, что он говорил об этом спектакле, о грешных почтенных гражданах. Нет, Ник! Сенечка давно уже начал писать эту книгу! И у него все-таки могут быть переписаными те вырванные страницы, о которых мы вспомнили, а потом почему-то забыли. А он наверняка не придал им большого значения. Теперь же они могут звучать совершенно по-иному! Сечешь! Не зря призрак рылся в его бумагах! И после смерти Модеста, единственный, кто представляет опасность для преступника — это Сенечка!
Мы сорвались с места. И бросились вдогонку за Гореловым.
Дверь была распахнута. Истошно лаяла собака. А из комнаты доносились вопли. Мы ворвались в дом, и если бы не серьезность положения, картина выглядела бы почти комичной. И даже трогательной. На полу лежал Сенечка, схватившись за голову и скорчившись от боли. А рядом с ним на полу — какой-то старичок в бессознательном состоянии. Но, к сожалению, предотвратить драку мы таки не успели.
Между двумя соперниками, находящимися явно в разной весовой и возрастной категории, валялась пепельница. Которой, судя по всему, старичок треснул Сенечку по голове. Это был, как пояснил Вано, ни кто иной, как глуховатый, полуслепой и придурковатый старичок Котов. До приезда «скорой» мы оказали ему первую помощь. Сенечка по молодости очухался довольно быстро. А со старикашкой, похоже, дела были совсем плохи. И его в бессознательном состоянии увезли в клинику. Бессменый страж порядка Гога Савнидзе по долгу службы остался для выяснения подробностей происшествия.
— О, боже! — не переставал стонать Сенечка Горелов. — Срочно, срочно нужно отсюда мотать! Иначе я сойду с ума.
— Это моя вина, — вздохнул Вано. — Мне этот старикашка и впрямь показался невинным дурачком.
— Но я! Я тут при чем? — не унимался Сенечка. — Я что — президент? Миллионер? Чтобы на меня покушаться.
Пришлось объяснить причины покушения на него: книга, которую он пишет. Сенечка пообещал найти рукопись и лично вручить нам. А Вано предположил, что, по всей видимости, старичок заходил к Модесту не просто так. И, возможно, он и отравил учителя. И подвернулся он под руку Вано не случайно. А чтобы «нечаянно» обратить внимание на схожесть Модеста Демьяновича с фотографией графа.
— Похоже, старичек помрет, — вздохнул Вано, — и показаний от него мы так и не дождемся. Но во всяком случае, Сеня, тебе больше нечего опасаться.
Журналист раздраженно махнул рукой.
— Конечно, нечего кроме привидений, ночных кошмаров и мук совести, что угробил старика. Я-то вроде и ударил его не сильно, когда он на меня бросился.
— Во-первых, не просто старика, а преступника, — поправил его Вано, — А во-вторых, ты защищался. А старичок оказался слишком проворным.
Сенечка горячо поблагодарил нас за очередное спасение и торжественно сказал, что обязан нам жизнью.
— Ну, Сеня, — Вано похлопал его по плечу, — бутылка коньяка — и весь расчет. Мы обязательно еще выпьем на брудершафт. И совсем скоро. Поскольку мы покидаем ваш славный городок.
— Ну и слава Богу, — неожиданно встрял Гога, который казалось не прислушивался к нашему разговору, — Где вы — там и неприятности.
— Может быть, он все-таки не умрет? — Сенечка заглянул в глаза Вано. Почти как ребенок. Ищущий утешения, пусть даже в неправде, лишь бы успокоиться.
— Все будет нормально, Сеня, — совсем по-отечески улыбнулся Вано беззубым ртом.
Я бы не хотел иметь папочку с такой рожей. Но Сеню, пожалуй, он вполне устраивал. И он в ответ тоже улыбнулся своей детской улыбкой.
— А по мне так пусть подыхает, — рявкнул «гуманный» Гога. — Я вообще сам, своими руками всех поубиваю в этом паршивом городишке. Вот тогда на этом преступления и прекратятся. А я со спокойной душой выйду в отставку.
— Вы чрезвычайно мудры, Гога, — съязвил я.
Вано поспешно отвел шефа милиции в сторону и они стали что-то горячо обсуждать. Мы остались с Сенечкой наедине. И только чтобы не молчать, я невпопад ляпнул.
— У твоей книги будет хороший конец, Сеня?
— Пожалуй… Я очень на это надеюсь, — ответил он, чтобы хоть что-нибудь ответить.
Все же Вано не оставил эту дурацкую идею с музеем. И я, скорее от усталости слепо следуя его указаниям, поплелся за ним. Хотя абсолютно не понимал, что Вано хотел там найти. Мы действовали практически вслепую. И первым делом добились у секретарши Модеста разрешения взять летопись города. Женщина особенно не сопротивлялась, поскольку была страшно напугана еще одним убийством. И даже по собственной воле дала нам в придачу большой бумажный пакет с фотографиями, на которых был запечатлен именитый род графа.
— Оригиналы на стендах, а это — копии, — пояснила она.
Вано машинально вытащил одну фотографию. К нашему удивлению она была порезана. Один за другим мы принялись вытаскивать снимки — и там не оказалось ни одного целого.
— И что это значит, милая? — проворковал Вано.
Секретарша смутилась.
— Я, право, затрудняюсь ответить… Во всяком случае что-либо определенное.
— И тем не менее…
— Я была уверена, что в этом пакете — целые снимки. Хотя в последнее время Модест Демьянович вел себя довольно странно. Он заказал очень много копий таких фотографий.
— Но это не так уж и странно. Это давно уже нужно было сделать. Фотографии имеют особенность теряться и пропадать.
— Да, но… Однажды я случайно застала его за весьма странным занятием. Он аккуратно разрезал фотоснимки. Точнее, вырезал лицо и разрезал его по частям: глаза, нос, рот, подбородок. И из этих разных частей он пытался составить как бы портрет — коллаж… Он словно разгадывал кроссворд. А сам был настолько взволнован и одновременно отрешен от внешнего мира, что не заметил, как я вошла. Когда я окликнула его, он страшно смутился и прикрыл вырезанные фрагменты своего коллажа рукой. А потом тут же их перемешал.
— И как он это объяснил?
— Он как-то странно рассмеялся и сказал, что занимается чудачеством. Поскольку портрет старого графа пропал, он и пытается его воссоздать из этих частей разных фотопортретов.
— Ну, это вполне объяснимо, — успокоил ее Вано.
— Конечно, объяснимо, — замялась она, всем видом показывая, что ей это не так уж и ясно. — Но… Если он пытался воссоздать портрет графа, почему он всегда утверждал, что забыл его лицо?
— Возможно, он просто не хотел никого обнадеживать, — возразил ей Вано.
