И тогда этот умелец-угодник обернулся к уцелевшим колдунам и сказал, что надо дать башне остыть самой. Месяца два или три на это уйдет. Сказал, что великое зло запущено неизвестным колдовством. И что оно рвется наружу из глубин земли. И лучше не качать маятник, если часы встали, потому что стрелки могут сдвинуться. Но его никто не послушал.
Он знал, что его никто не послушает. Всякий, кто говорит, знает, когда его не слышат. Может быть, он даже знал, что нельзя остановить маятник и нельзя задержать стрелки. И то, что должно случиться, случится непременно. И он ушел. А маги продолжили колдовство, потому как хотели не только остановить пожары, но и выяснить, чей умысел стал причиной столь великой беды. Каждый из них чувствовал силу, огромную силу, которая скрывалась за ужасной ворожбой. И каждый из них хотел получить хотя бы часть этой силы. А еще лучше один из этих удивительных камней, которые с тех пор стали звать Камни Митуту. А потом улица, на которой они вычертили свои лучшие заклинания, провалилась под землю. Она обрушилась так глубоко, что всякий подошедший к провалу не мог рассмотреть его дна. А потом обрушились соседние улицы, да так, что размер провала достиг четверти лиги. И одновременно с этим треснул и разлетелся осколками оголовок ужасной башни. И сразу же из провала пополз, повалил белесый туман. И полз он целый месяц. И вместе с ним из провала поползли страшные тени. Сначала нечисть заполонила разрушенный город, затем округу, а постепенно и всю долину Иккибу. И люди ушли из нее, а те, кто не ушел, прокляли тот день, когда родились. И только через год или даже позже кто-то из магов добрался до этой башни и поднялся по ее лестнице наверх. Там не оказалось ни камней, ни колдуна, ничего. Только среди обломков камня стояла большая серая чаша, вырезанная из цельной каменной глыбы.
– Ну и как ты? – услышал знакомый голос Игнис. Голос словно пробился к нему через толстую стену. Игнис попытался моргнуть, с некоторым трудом, но он мог управляться только с собственными веками, однако вокруг была темнота. Затем глаза резанул свет, и он понял, что с него скинули одеяло.
Он по-прежнему лежал на палубе судна, но перед ним был уже не край Светлой Пустоши, а набережная Эбаббара. Игнис сразу же узнал серые откосы основания замковых башен, узнал швартовочные гранитные столбы с вырезанными на них силуэтами бычьих рогов. Да и люди, которые мельтешили на набережной, у башен, и на узких улочках-лестницах, взбирающихся на холмы, почти поголовно были одеты в балахоны паломников.
– На меня смотри. – Голос стал резким, в плечо Игниса уперлось что-то твердое, нога или посох, принца чуть повернули, и он разглядел лицо Никс Праины. Она была прекрасна, но ее совершенство вызывало ужас.
– Ничего, – удовлетворенно кивнула хозяйка Ордена Воды. – Держишься. Я и рассчитывала на это. Хотя всего неделя прошла. До Самсума еще одна неделя. И кстати, если думаешь, что тебя сдерживает только магия, вынуждена тебя разочаровать. Твои руки и ноги надежно связаны. Это на случай какого-нибудь чуда, хотя чудес не бывает, говорю это тебе как глава Ордена Воды. И не думай, что тебе удастся умереть, к примеру, от голода, пища поступает в твое тело, для этого есть способы. Вообще, забудь пока, что это тело – твое. Но выслушай меня сейчас, я сойду в Эбаббаре и покажусь в Самсуме нескоро. Ты ни в чем не виноват. Бывает провидение божье, а бывает провидение зла, которое выпускает стрелы в шевелящуюся толпу. Вроде бы наугад, но всегда в самую точку, в которой сходятся линии судьбы. В этот раз метка настигла кусок мяса, который что-то о себе соображает и даже носит имя принца Лаписа. Я не испытываю по отношению к тебе ни злости, ни обиды, ни еще какого-нибудь пристрастия. Для меня ты – это лунка, в которую упал нужный предмет. Я или мои слуги должны будут этот предмет извлечь. Если бы для этого нужно было разрезать тебя на части, ты был бы уже разрезан. К несчастью, предмет нашего вожделения слишком эфемерен. Возможно, что нам не удастся его из тебя извлечь. Или не удастся его извлечь долго. Может быть, сначала придется его… ну, скажем так, кристаллизовать. Вряд ли ты поймешь меня, ну да ладно, главное должен понять. В любом случае, можешь считать себя шкатулкой, которая принадлежит мне. Но если ты почувствуешь, что можешь избавиться от камня сам, скажи мне об этом. Я заберу камень и отпущу тебя.
«Лжет», – подумал Игнис.
– Конечно, – кивнула она, – ты можешь мне не верить, но вера способна дать хоть какую-нибудь надежду. Безверие – это тупик. Если для того, чтобы забрать камень, мне придется тебя убить, я тебя убью. Если тебя утешит, то твоя смерть послужит великому делу.
«Лжет», – снова подумал Игнис.
– Я была в Змеиной башне, – продолжала Ник Праина. – Я видела чашу, из которой камни отправились в долгий путь длиной в тысячу лет и куда они вернулись. Уж не знаю, почему это случилось, но думаю, что тысячу лет назад их хозяин не был готов с ними справиться. Но у него нашлись силы, чтобы перенести новую встречу на тысячу лет вперед и разобраться за это время с собственными ошибками. Думаю, что, разобравшись, он попытался подправить их полет. Шестнадцать лет назад. Наверное, он кое-что понял и дал камням волю. Зачем – пока не знаю. Может быть, для того, чтобы найти седьмой камень? Может быть, для того, чтобы больше не потерять их? Может быть, для того, чтобы избежать беды, похожей на ту беду, что уничтожила долину Иккибу? Это пока неизвестно, но известно другое. Эти камни и есть беда, принц. Это столь большая беда, что твои подозрения, будто я хочу извлечь камень в пользу своего ордена – чушь. Я хочу уничтожить их. Если я уничтожу один камень, их никогда не будет семь. Уничтожу два – их никогда не будет даже шесть. Если я не смогу их уничтожить, тогда я посажу тебя на корабль, вывезу к самому глубокому месту в океане, положу тебя в тяжелый стальной ящик и утоплю. И каким бы эфемерным ни был этот знак, он останется на твоих костях. Ты понял?
Она смотрела ему в глаза, и он видел в ней то, что она отрицала. Никс Праина ненавидела Игниса Тотума, который беспомощной куклой лежал у ее ног.
– Я говорю с тобой, чтобы ты попытался понять, как помочь мне и себе, – продолжила Никс. – У этих камней есть собственная воля, и если камень останется с тобой, у тебя будет выбор. Или стать его рабом, значит – чудовищем, или стать его слугой, значит – чудовищем. Ты сам заинтересован избавиться от него. Понимаешь?
«Нет», – подумал Игнис.
– Но это не все. Думаю, что хозяин этих камней, который тысячу лет лелеял какие-то планы, ошибается, думая, что нити управления этим миром у него в руках. И он тоже или слуга, или раб этих камней. Но не я. Есть те, кто пытается остановить зло. Те, кто пытается не только не дать призвать подлинного хозяина этих камней, но и затворить реки крови, которые готовы открыться на этом пути. Я не знаю тех, кто бьется против неизвестного, но в Змеиной башне я увидела, что заклинание хозяина камней сбито. Шесть камней должны были отметить королевские дома ардуусского договора, но этого не случилось. И теперь никто не знает, где камни. Никто, кроме меня. Но тебе я скажу. Развлеку тебя. По моим расчетам, два камня все-таки оказались в Ардуусе. Еще один камень прочертил свой путь куда-то на север. Один сгинул в Светлой Пустоши, не думаю, что навсегда. Два камня скрылись за горами Митуту. Из двух ардуусских камней – один у тебя. Второй… Второй я пока потеряла. Но след твоего камня мне показался ярче других. Я даже решила, что оба камня отметили семейство Тотум, но моя ловушка сумела определить только один камень. Я пыталась его выжечь. Пыталась дважды. Первый раз мне помешала твоя мать. Она оказалась довольно сильна. Но ее сила послужила злу. Думаю, что тогда, три недели назад, я действительно могла сжечь камень, неделю назад уже нет, хотя и попыталась, так что не думай, что это ты сумел оказать мне сопротивление. Но ты в моих руках, значит, и камень в моих руках. Слушай себя, принц. Ищи в себе то, что мне нужно. Ищи и думай, как отдать искомое мне, и помни, что, не отдав его, ты станешь моим пленником навечно. Ты будешь доставлен в Великую Башню Ордена Воды. И если тебе придется претерпеть муки, помни, что ты терпишь их ради всех смертных. И ради своего народа в том числе. Крепись.
Договорила, задернула то, что накрывало Игниса, погрузила его во тьму и ушла.
…В следующий раз он пришел в себя через день или два. Или в тот же день, или на следующий. Время распалось на части, которые соединились одна с другой произвольно. То ему казалось, что он видит опять край Светлой Пустоши, то река становилась шире после слияния с Азу, и он видел нахоритский берег. Бедные деревеньки. Заросшие сорняком поля. Худых коровенок и коз. А потом ночь, боль, еще боль, и ужас, который брал его за горло, и страх задохнуться, и страх смерти, и опять боль.
