Известная концепция – «тем хуже для фактов»? Нет, Свифт еще решительнее: подталкиваемый своей страстной активностью, своим неуемным стремлением реализовать собственную истину, то есть свое чувство, он не только игнорирует факты, противоречащие этому чувству, но как бы создает факты, этим чувством внушаемые.
Но, кроме того, Свифт просто не мог представить себе – бытово, житейски, – что он в положении дурачка, что Оксфорд и Болинброк обманывают его.
Как бы там ни было, мало радости доставило Свифту его нынешнее пребывание в Лондоне.
Хороши, все так же хороши, если не лучше, были его политические памфлеты данного периода. Энергия натиска в памфлете против Ричарда Стила – очертя голову бросился Стил в 1713 года в политическую борьбу – не была превзойдена Свифтом ни раньше, ни потом; эти памфлеты – физический почти акт, он стремится не убедить, а победить и даже не победить, а раздавить своего противника, растоптать слоновьей своей стопой. Стил для него не противник даже, а нечто неодушевленное и мешающее, что нужно убрать с дороги, отшвырнуть ногой, брезгливо и небрежно; и сообразно этому тон памфлетов оскорбительно небрежен, Свифт как бы нехотя, сквозь зубы цедит свою ярость, гнев его мрачен и брезглив…
Памфлеты произвели впечатление. Сильное.
И однако далеко не такое, как памфлеты «Экзаминера» или «Поведение союзников»: общественное мнение Англии входило уже в новую фазу.
А второй из этих памфлетов – «Общественный дух вигов» – принес Свифту неожиданные неприятности личного свойства.
В одной части памфлета он обрушился – по пути – на целую корпорацию шотландских лордов, заседавших со времени объединения Англии и Шотландии (1707 год) в палате лордов, обвинив их всех оптом в коррупции, практике политического шантажа и прочих грехах. Шестнадцать лордов в торжественной процессии явились к Анне и принесли официальную жалобу против безымянного памфлетиста – всем было известно, что это Свифт, но фактические доказательства отсутствовали. Анна приказала арестовать типографщика и издателя памфлета – нелюбовь ее к Свифту отнюдь не уменьшилась оттого, что ее вынудили сделать его деканом св. Патрика, – и заставила, кроме того, министерство опубликовать сообщение о розыске автора памфлета и о вознаграждении тому, кто раскроет его имя. Правда, Оксфорд принял все меры, чтоб затушить дело, но Свифт мог лишний раз убедиться, как непрочно его положение.
По внешности было почти все так же, как и раньше.
Возобновилась его деятельность «благодетеля», но, очевидно, она доставляла ему гораздо меньше удовлетворения.
Был все тот же круг светских знакомств, все та же обстановка светского успеха, но это повторение уже пройденного – не должно ли было оно казаться при острой чувствительности и мнительности Свифта каким-то неподлинным, вымученным…
А работа «опекуна» требовала с каждым днем все большей затраты нервной энергии, и с каждым днем все ясней ощущалось, что она унизительно бесцельна: к началу 1714 года отношения между Оксфордом и Болинброком дошли до открытого почти разрыва.
И не существовало уже общества «Братьев». Оно распалось как-то само собой, и вместе с ним ушла, может быть не осознанная до конца, мечта Свифта стать диктатором общественного мнения Англии при посредстве этой своеобразной организации.
Правда, в это время жил довольно интенсивной жизнью другой кружок, организованный и возглавлявшийся Свифтом. Это был «Клуб Мартина Скриблеруса» (Мартином в порядке дружеской шутки называл Свифта граф Оксфорд).
Этот чисто литературный кружок, объединявший Свифта, Арбетнота, Попа, Гэя и, очевидно, как постоянных гостей – Оксфорда и Болинброка, поставил себе задачу свифтовского свойства: написать диссертацию об истории лженауки и человеческой глупости – влияние автора «Сказки бочки» чувствуется здесь достаточно ясно, тем более что в приложенном к изданию 1710 года «Сказки бочки» мистификационном списке готовящихся к печати сочинений есть упоминание о подобного рода трактате.
Кружок не успел выполнить поставленную задачу.
Была написана лишь первая часть «Мемуаров Мартина Скриблеруса», это, по существу, лишь черновой набросок или сценарий большого сатирического памфлета. Но имя Мартина Скриблеруса, как и раньше имя Исаака Бикерстафа, оставило свой след в истории английской литературы; под этим псевдонимом выпускал впоследствии свои памфлеты Александр Поп. На собраниях кружка также читалась, обсуждалась, дополнялась и оттачивалась написанная в основном Джоном Арбетнотом знаменитая «История Джона Булля», произведение громадной сатирической силы, могущее быть поставлено вровень в лучших своих местах со «Сказкой бочки» и «Гулливером»; недаром до сих пор во всем мире Джон Булль – общепризнанная кличка типического англичанина.
«Клуб Мартина Скриблеруса» – эти дружеские ночные заседания в кофейнях, где за бутылкой вина обшучивала блестящая четверка весь мир и все человечество: Джонатан Свифт – с горькой своей мудростью, Александр Поп – с утонченной кокетливостью эстета, под которой таилось болезненное самолюбие горбуна, Джон Арбетнот – с холодным и разумным цинизмом врача и наблюдателя моральных и физических недугов человечества, и Джон Гэй – с изящно-грациозной своей манерой беззаботного весельчака-остроумца.
И сюда, на огонек, приходил граф Оксфорд с тайным стремлением в напряженно-веселой болтовне и бутылке вина утопить горестное сознание неотвратимо надвигавшегося краха; приходил сюда виконт Болинброк, нарядный, высокомерный, вызывающе веселый, яростно наслаждающийся всем в себе, милостиво разрешающий и другим любоваться этим всем, великодушно соглашающийся поместить свою звезду – в нее он верил теперь больше чем когда-либо – в центр созвездия этой четверки.
А бывало и так: в поздние часы ночи прибегал, запыхавшись, в кофейню, где сидели четверо, лакей Оксфорда: его светлость приказал передать записочку. Ее разворачивали; граф Оксфорд никак не может прийти, но вот, оторвавшись от своих тяжких забот, он сочинил легкие стихи, юмористическую балладу, острую пародию, шуточную оду – и спешит представить ее на суд своих дорогих друзей.
Стихи читали вслух: «князь рифмы» Александр Поп с брезгливым высокомерием указывал на слабость техники; Джон Гэй наивно удивлялся, как может важный государственный деятель заниматься такими бездарными пустяками; Джон Арбетнот с серьезной торжественностью отмечал удавшуюся строчку; а Свифт?
Свифт единственный среди них понимал жалобную патетичности чудачества Оксфорда – усталый старый человек, истомленный беспрерывной своей мышьей беготней, хочет как-то, в чем-то отдохнуть, беспомощный, как слон, понимал он беспомощность загнанной мыши.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
