После этих слов я заплакала навзрыд:
– Ах, Эдвард, Эдвард, что же я сделала с тобой!
Он бережно, как ребенка, обнял меня, гладил мое лицо, волосы.
– Я никогда не уйду от тебя, Эдвард.
Он нежно прижал меня к себе.
– И все же я уеду в Каир. Если вдруг ты передумаешь после моего отъезда или даже до него…
Голос изменил ему, и он зарылся лицом в мои волосы.
Эдвард, как и планировал, улетел в воскресенье, но Кристина на этот раз не поехала с ним. Вместо этого она вместе со мной и детьми отправилась в Лондон, чтобы на следующий день вылететь в Гонконг. Присоединиться к брату в Каире она должна была в пятницу.
Канарейка ждала нас в доме на Прайори-Уок и сразу отвела детей наверх, чтобы подготовить их вещи к завтрашним занятиям в школе. Джеффри поднялся следом за ними вместе с багажом, а мы с Кристиной прошли в гостиную.
– А теперь, – сказала Кристина, как только за Мэри закрылась дверь, – может быть, ты все-таки сообщишь мне, что происходит. Я имею в виду «легкий удар», тягостное молчание, которое в последнее время постоянно царит в доме, твои красные глаза и прежде всего то, что тебе сказал Эдвард в Вестмуре перед отъездом. «Если ты действительно хочешь уехать…» Ведь если я не ошибаюсь, именно так он сказал? Итак, какого черта все это значит?
Кожа на ее скулах туго натянулась, а губы буквально побелели от ярости.
Я медленно поставила чайник на поднос и собралась с силами, чтобы посмотреть ей прямо в глаза.
– Кристина, мне не хотелось бы показаться слишком грубой, – сказала я, стараясь ничем не выдать своего раздражения. – Я, конечно, понимаю, что ты очень любишь Эдварда и беспокоишься о нем, но при всем при том тебя совершенно не касаются наши с ним отношения.
Кровь бросилась Кристине в лицо, превратив его в безобразную багровую маску.
– Они меня очень даже касаются, если вследствие их моего брата увозят в больницу с ударом!
– Думаю, нам не стоит продолжать этот разговор. Как я уже сказала…
– Не смей разговаривать со мной таким тоном, стерва! Один раз ты уже чуть не разбила его сердце, а теперь вообще хочешь убить? – Судорожно сжимая и разжимая кулаки, она угрожающе направилась ко мне через комнату. – Ты и твои двое ублюдков причинили ему столько горя, сколько не заслуживает ни один человек, тем более такой, как Эдвард! Но теперь я хочу, чтобы ты наконец уяснила одну простую вещь: если ты еще хоть раз причинишь ему боль, я тебя просто убью! И думаю, Бог мне это простит.
В какое-то мгновение мне показалось, что она ударит меня. Но неожиданно, словно даже мой вид причинял ей невыразимые мучения, Кристина резко развернулась на каблуках и вышла из комнаты.
В тот день я ее больше не видела, а на следующее утро, спустившись вниз, обнаружила, что она уже уехала в аэропорт.
Я решила ничего не говорить Эдварду об инциденте, понимая, что это лишь расстроит его и не приведет ни к чему, кроме очередной ссоры между ним и Кристиной. Когда через две недели они вернулись из Каира, Кристина приветствовала меня сестринским поцелуем, и я решила последовать ее примеру, соблюдая внешние приличия и делая вид, что ничего не произошло. Но этот случай не прошел бесследно. Я стала остерегаться Кристины. К сожалению, я даже представить себе не могла, до какой степени должна ее остерегаться.
Жизнь снова вошла в обычную колею. Мы часто принимали гостей, и Вестмур стал своего рода Меккой для знатоков и ценителей искусства. Редкие дни, свободные от приемов, Эдвард посвящал разработке плана сигнализации для музея в Каире. Это свое увлечение он объяснял тем, что при нынешней охранной системе маска Тутанхамона находится в постоянной опасности. Меня, правда, немного удивляло, что эта работа занимает столько времени, но я делала скидку на ее очевидную сложность и дотошность Эдварда.
В июне из Гштаада вернулись Дэвид с Дженифер Иллингворт. Признаться, никого не удивило сообщение о том, что они собираются пожениться.
Так постепенно шли месяцы, и чем дальше тот жуткий весенний день уходил в прошлое, тем чаще я снова стала думать об Александре. Постепенно эти мысли становились все навязчивее, и доходило даже до того, что я снимала трубку телефона, хотя так ни разу и не решилась набрать знакомый номер. Как бы я ни тосковала, я просто не могла себе позволить еще раз травмировать Эдварда. В результате получилось так, что инициатором нашего примирения стал не Александр, и не я, а Генри.
Впоследствии он никогда не упоминал о причинах, заставивших его позвонить мне именно в тот день. Но я предполагаю, что это решение вызревало у него уже очень давно. Генри, как всегда, был лаконичен и говорил только по делу. Он не знал, почему я позволила Эдварду усыновить детей, но догадывался, что у меня были на то веские причины, и просто просил объяснить их Александру. Он считал, что хотя бы это, по крайней мере, я должна сделать.
Наш разговор моментально заставил меня забыть обо всех обещаниях, данных Эдварду, и, не успев повесить трубку после разговора с Генри, я тотчас же позвонила на работу Александру и договорилась с ним о встрече на следующий день.
С тех пор мы старались встречаться не реже раза в месяц. Обычно это происходило на мосту через Серпентайн. Мы гуляли, смеялись и, конечно, я рассказывала ему о детях. Александр жадно впитывал все самые мелкие детали, все смешные истории, которые я подсознательно накапливала в своей памяти долгие годы в надежде когда-нибудь поделиться ими с ним. Иногда он вместе со мной подъезжал к школе и сидел в машине неподалеку, наблюдая за тем, как я их оттуда забираю. Я догадывалась, что для него это было не только приятно, но и чрезвычайно мучительно. Однако Александр никогда не настаивал на большем.
Все это время я постоянно испытывала чувство вины перед Эдвардом. Однако, каким бы изматывающим это чувство ни было, я ничего не могла с собой поделать. Правда, в это время Эдвард был настолько поглощен своими собственными делами, что, казалось, абсолютно не замечал ничего вокруг. Мы все больше отдалялись друг от друга, причем не столько по моей, сколько по его инициативе. В те редкие вечера, когда мы наконец оказывались вместе, я чувствовала, что мысли Эдварда блуждают где-то за тысячи миль. Когда я пыталась спросить его о чем-нибудь, он лишь задумчиво улыбался, автоматически обнимал меня и снова погружался в мир своих фантазий.
Чуть позже произошло еще одно, очень важное событие. Джонатан сдружился с сыном Генри Николасом, и благодаря этому Александр наконец смог познакомиться с собственным сыном. А так как при этом мы очень много времени проводили в доме Генри в Челси, мы с Каролиной, в свою очередь, стали добрыми друзьями. Иногда она с детьми приезжала в гости на Прайори-Уок, справедливо считая, что такие визиты сделают наше ставшее очень тесным общение менее подозрительным для Эдварда и всех остальных.
