Призвав на помощь всю свою выносливость, я медленно осматривал убитого, стараясь не пропустить ни одной мелочи. Разумеется, слово «мелочь» применительно к великану кажется смешным – но и она возможна. Например, на указательном пальце правой руки Цисарта я обнаружил синеватое пятно длиною примерно фут и шириною дюйма полтора. Поначалу я воспринял его так же, как пятна на лице офицера, – как результат гниения. Однако, заметив, что в этом месте кожа была несколько придавлена и образовавшаяся ложбина имела округлую форму, я догадался, что пятно было чернильным. Я тотчас вспомнил о записке, которую получил Бедари, и подумал, что, по всей видимости, эту-то записку и писал Цисарт незадолго до смерти.
Впрочем, до рук фрисканда я добрался не сразу. Сначала я осмотрел лицо Цисарта. Здесь кроме трупных пятен явственно были видны следы травяной зелени – особенно на носу и скулах.
Более всего меня заинтересовали его губы. Они были покрыты бурой коркой запекшейся пены. Я подумал, что эту корку не мешало бы сравнить с той, которая осталась на срезанных мною травяных стеблях. Забравшись на плечо убитому, я приблизился к подбородку, постелил на него свой носовой платок и, задержав дыхание, принялся тесаком соскабливать в него корку с губ. Собрав некоторое количество, я завязал платок, спрятал его в карман и двинулся дальше.
Рана в груди, откуда вышло лезвие шпаги, представляла собой дыру с неровными краями, двенадцать дюймов на полтора-два. Края и одежду вокруг покрывала толстая корка заскорузлой крови, твердая на ощупь.
Тут я сообразил, что не в силах буду перевернуть гигантское тело, и дозваться Глюмдальклич или смотрителя тоже не смогу. Но мне непременно нужно было увидеть входную рану – в спине, куда был нанесен смертельный удар.
Наибольшее расстояние от поверхности стола до тела в области поясницы составляло примерно полтора фута, так что я вполне смог ползком пробраться под покойника, так что нащупал ближайший к себе край раны. Двигаясь осторожно, то и дело кашляя от жуткой вони, я тем не менее сумел установить размер раны, а также точное направление удара – по тому, как располагались обрывки ткани кафтана по краю ранения.
Выбравшись после этого, я восстановил дыхание, а затем занялся правой рукой Цисарта. Поистине, все познается в сравнении! После пребывания под убитым воздух снаружи уже не казался мне настолько напоенным гнилью.
Добравшись до огромных сапог и отдохнув здесь немного, я обошел труп и двинулся, теперь уже слева, в обратном направлении. Здесь лежала шпага, и я осмотрел ее с особым терпением и тщательностью.
Все лезвие было покрыто бурой коркой запекшейся крови. Такая же корка покрывала и рукоятку. Я внимательно осмотрел ее. Внимание мое привлек небольшой – полдюйма в высоту – заусенец в верхней ее части. Он тоже покрыт был засохшей кровью.
Затем я осмотрел гарду, размерами и чеканкой походившую на щит Ахиллеса, каким его описывал Гомер. Она выглядела куда чище рукоятки, если не считать нескольких травинок и пары комков засохшей грязи.
Такую же грязь, но в гораздо большем количестве я обнаружил на острие, причем грязь эта пристала к металлу поверх бурой запекшейся крови. По всей видимости, удар был нанесен с такой силой, что добрых футов пять стали вышло из груди убитого. Когда Цисарт упал ничком, острие вонзилось в землю. Поэтому, после того как растерявшийся Бедари выдернул шпагу из груди своего друга, лезвие оказалось выпачканным не только кровью, но и землей. Но…
Я вновь прошелся вдоль всей шпаги, машинально меряя шагами длину оружия. Рукоятка оказалась примерно 4 футов; лезвие – шириной 12 дюймов, а длиной 35 футов.
Я остановился. Увиденное подтвердило мысль, забрезжившую в моем сознании при осмотре площадки. Опустившись на колени, я еще раз внимательнейшим образом осмотрел лезвие шпаги. Крупинки грязи и крохотные травинки, которые были мне видны вполне отчетливо, покрывали острие шпаги. Собственно говоря, это подтверждало слова Бедари о том, что шпага вонзилась в землю – после того, как Цисарт упал, сраженный ударом убийцы. Действительно, комья земли – каждый не более моего кулака, – покрывали лезвие от конца на целый ярд.
Пора было уходить. Случайно я бросил взгляд на сапоги убитого. Только сейчас мне показалось, что они были испачканы травяной зеленью странным образом. Толстые подошвы и подбитые гвоздями каблуки были чисты, причем я рассмотрел их со всей возможной тщательностью – даже шляпки гвоздей, примерно дюймового диаметра, выступавшие на полдюйма.
А вот к носкам обоих сапог в обилии прилипли травяные частицы, кои я немедленно счистил тесаком во второй приготовленный мною платок. Это показалось мне очень странным. На всякий случай я измерил длину подошвы – она составила 14 футов. Сверившись с записями, сделанными мною утром, я убедился, что размер сапог Цисарта не совпадает со следами, оставленными на лужайке. Я почувствовал себя сбитым с толку. Получалось, что фрисканд, найденный убитым в парке, словно бы перенесся туда по воздуху.
Когда мы вернулись домой, я начал растолковывать нянюшке, что и как следует делать на процессе, что говорить и как реагировать на те или иные выпады со стороны обвинения. Вскоре пришла гостья – фрейлина Мирлич. Сочувственные вздохи и ахи, дворцовые сплетни не дали нам продолжить. Поскольку я не успел рассказать Глюмдальклич о подслушанном мною разговоре, она восприняла этот визит как проявление искреннего беспокойства со стороны подруги. Мне ничего не оставалось делать, как уйти в свой ящик и постараться привести в порядок свои записи и мысли. Затем я лег в постель и уснул под щебетание о том, что королева нынче на приеме была не в духе, паж Даргири уронил опахало, одна из фрейлин оказалась беременной, а фрисгульд Голдири вот-вот получит чин фрисканда.
7
Суд открылся в восемь утра в судебной палате королевского дворца. Как я уже говорил, в Лорбрульгруде председателем верховного суда – брибдингом – был сам монарх, потому на судебных заседаниях можно было видеть весь цвет столицы. Собственно, весь цвет я и увидел в то утро, когда два лакея, следовавшие на почтительном расстоянии за моей нянюшкой, внесли мой ящик в палату. Ящик поставили на стол защитника. Глюмдальклич открыла крышку, извлекла из ящика меня, затем – кресло. Я сел в кресло и с любопытством огляделся по сторонам.
Небольшой зал – немногим превосходящий рабочий кабинет короля – был полон придворными, одевшимися по случаю чрезвычайно пышно. Дамы сидели отдельно от кавалеров. В первом ряду сидели рядом друзья несчастного дригмига Бедари – Зитери, Даргири и Тизарт.
Кресло судьи находилось напротив нас – на помосте, за которым мозаика, покрывавшая стену, изображала сцену из прошлого: предок нынешнего короля отправляет справедливый суд в только что построенной судебной палате.
Четыре храмовых служителя внесли на специальных носилках укрытое черным покрывалом тело убитого Цисарта. Следом еще двое на длинном узком щите несли орудие преступления – шпагу дригмига. С появлением служителей все встали и стояли до тех пор, пока тело не было водворено на специальный стол у дальней стены, а шпага не уложена на стоящий рядом стол поменьше.
Затем в сопровождении вооруженного караула появился арестованный. Он был одет в принесенное Глюмдальклич чистое платье; лицо казалось спокойным; при виде нас он улыбнулся Глюмдальклич, а мне даже подмигнул с некоторым лукавством. Я подмигнул в ответ, но вряд ли он мог разглядеть это.
Бедари вошел за специальный барьер, сел на скамью, предназначенную для подсудимого. Командир караула (это был тот же фрисгульд Голдири, который позавчера арестовал дригмига) встал за его спиной, положив руку на эфес шпаги. Два других караульных, вооруженные алебардами, заняли места по обе стороны скамьи.
И наконец, в палате появился его величество Семитрендриг VI, верховный брибдинг, строгий и беспристрастный судья. Заняв свое кресло, монарх-брибдинг ударил в пол огромным посохом, толщиною с мраморную колонну. Звук от этого удара еще не стих, когда прокурор, встав у специально предназначенного для выступлений пюпитра, начал обвинительную речь.
Я слушал внимательно, боясь упустить малейшую деталь. Столь же внимательно речь прокурора слушала и Глюмдальклич.
Поначалу прокурор говорил лишь то, о чем мы уже знали. Сначала он сообщил о том, что, в силу испорченности, дригмиг Бедари пустил лживые сплетни о корыстолюбии фрисканда. Который якобы требовал от дригмига деньги за продвижение по службе. Затем он остановился на ссоре между подсудимым и убитым, упомянув, что причиной ее стали именно эти слухи. Свидетелями ссоры были несколько человек. Вызвав по очереди Даргири, Зитери и Тизарта, он задал каждому несколько вопросов о том злосчастном дне. Их показания во всем совпадали. Меня интересовало не столько то, что они говорили, сколько то, как.
