По счастью, он обладал не очень зорким глазом. Вскоре тюремщик зашагал дальше. Я же с облегчением перевел дух, спрятал окровавленный тесак в ножны и приступил к восхождению по крутой лестнице в кромешной темноте.
Еще через два часа я стоял в высокой траве, доходившей мне до пояса, и придирчивым взглядом осматривал окрестности. Чтобы лучше сориентироваться, я взобрался на лежащий валун, а с него – на толстую ветку куста, росшего рядом. Косые лучи восходящего солнца способствовали тому, что все неровности выглядели четче и резче.
Примерно в ста ярдах к востоку трава, казавшаяся отсюда настоящим лесом, хотя и низкорослым, была примята и поломана, напоминая бурелом, – так, словно там недавно лежало что-то огромное и чрезвычайно тяжелое. Участок образовал неправильный вытянутый прямоугольник, размерами примерно 20 – 25 ярдов на 8 – 9. Я сразу догадался, что вижу место, где лежал убитый Цисарт. Но своеобразная проплешина не была единственной. К ней вели несколько похожих, но значительно меньшего размера. С другой стороны тянулась вереница проплешин еще меньшего размера.
По некоторому размышлению, я предположил, что первая цепочка была образована следами самого Цисарта, следы меньшего размера оставил Бедари, когда пришел сюда и наткнулся на тело фрисканда. Можно было видеть и то, как он отскочил и постарался скрыться – вернувшись в ту же сторону, откуда пришел. Что же до вытоптанного края лужайки – тут, по всей видимости, постарались караульные, обнаружившие убитого и поднявшие тревогу. Один из них приблизился, чтобы рассмотреть тело. Его следы частично перекрывали следы Цисарта.
Спустившись с ветки на землю, я зашагал в том направлении. Я хотел успеть тщательным образом осмотреть место происшествия. А солнце с каждой минутой поднималось все выше, и вскоре здесь должны были появиться многочисленные садовники, присматривающие за королевским парком. Разумеется, они живо приведут в порядок лужайку, и я не увижу ничего, кроме подстриженной травы.
Пробираться сквозь травяные стебли оказалось непростым делом. Некоторые из них достигали в высоту пяти, а то и семи футов, я то и дело вынужден был прибегать к помощи тесака.
Со стороны казарм, откуда, по всей видимости, пришел Цисарт, стебли были поломаны в меньшей степени, чем с противоположной. Размышлять над тем, что это означало, я не стал. Времени в моем распоряжении было слишком мало. Почти бегом добежал я до ямы, черневшей в дальней половине лужайки. Она была узка и достаточно глубока, а траву вокруг нее сплошь покрывали крупные бурые пятна, каждое размером два-три дюйма. Я сообразил, что вижу капли засохшей крови фрисканда; яму же оставило острие шпаги, вышедшей из его груди. Чтобы измерить глубину этого следа, я воспользовался одним из сломанных стеблей. Измерение показало, что шпага вошла в землю на целый ярд.
Затем я прошел к узкой стороне площадки – туда, где трава была примята сильнее. Меня заинтересовали несколько примятых травинок, которые ранее находились как раз рядом с губами убитого. На них осталось несколько капель кровавой и тоже засохшей пены, выступившей, по всей видимости, в момент злодейского убийства. Мне показалось странным, что здесь кровь по цвету отличалась от той, которая брызнула из самой раны. Кроме того, мне показалось, что пятна помимо запаха крови сохранили еще какой-то запах, показавшийся мне смутно знакомым. Он был вполне явственным для меня, но вряд ли на него обратил бы внимание туземец. На всякий случай я отрезал тесаком кусок травинки, а затем повторил то же самое с травинкой из середины лужайки. Оба куска, размерами примерно два дюйма на два, я аккуратно положил в кошель, висевший на поясе.
Весь осмотр занял не менее двух часов – судя по высоте солнца. Надо было торопиться: вдали уже слышались голоса садовников и лай их собак. С последними мне хотелось встречаться менее всего. Перед тем как покинуть парк, я измерил следы – и Цисарта, и Бедари, и того караульного, который, как я предположил, приближался к телу и частично перекрыл следы фрисканда. Первый оказался длиною 12 футов 6 дюймов, второй – 15 футов и 9 дюймов, третий – ровно 13 футов. При измерении следов Цисарта я обратил внимание на то, что они выглядели не совсем обычно – словно фрисканд перед каждым шагом медлил, в связи с чем чуть покачивался с каблуков на носки. Это показалось мне странным, и объяснить такое поведение я не мог. Еще раз пройдя по следам фрисканда, я обратил внимание и на то, что между следами трава тоже была заметно примята. Не в такой степени, как под сапогами офицера, но вполне заметно для меня – опять-таки, в силу большей остроты зрения.
Я добрался до дома без особых приключений, незамеченным юркнул мимо грозных стражников, охранявших покой королевских фрейлин, и вскоре стоял перед доброй моей нянюшкой, пребывавшей в крайне встревоженном состоянии. Как я и предполагал, она не спала всю ночь. Увидев меня – а я был перепачкан травяным соком, кровью проклятой крысы, вдобавок с двумя охапками поломанных травяных стеблей на плечах, – Глюмдальклич испуганно ахнула. Несмотря на обеспокоенность судьбой Бедари, она быстро налила мне в специальную лохань теплой воды и настояла, чтобы я прежде привел себя в порядок.
Я подчинился, смыл с себя грязь, почистил тесак, переоделся в чистое платье, сел в кресло, спинка и сиденье которого были сплетены из волос ее величества королевы, – и лишь после этого изложил ей содержание беседы с Бедари, а также рассказал об осмотре места преступления.
– Что же нам делать? – спросила она в отчаянии, к которому все-таки примешивалась некоторая толика надежды.
– Прежде всего, – сказал я, – вы должны добиться, чтобы его величество назначил вас защитником Бедари на предстоящем суде.
– Но я же никогда не выступала в суде! – воскликнула Глюмдальклич. – И я не представляю себе, как и что следует делать!
На это я ответил, что, занимаясь в королевской библиотеке, неплохо изучил систему правосудия Бробдингнега и вполне готов к выступлению в суде.
– Но мне, как иностранцу, не позволят, – пояснил я. – Поэтому в суде будете выступать вы, Глюмдальклич, а я стану вашим помощником. И не бойтесь ничего, – добавил я. – Главное – уверенность в собственной правоте. Сегодня среда, а по средам его величество имеет обыкновение беседовать со мною. Я постараюсь убедить его в том, что вы можете быть защитником на суде.
– Хорошо, – согласилась она после долгого раздумья. – Пока ты будешь убеждать короля, я обращусь с просьбой к королеве. Королева добра ко мне, надеюсь, она сумеет добиться от своего супруга такого назначения. Что еще я должна сделать?
– После того как вас назначат защитником, мы сможем на законном основании осмотреть вещи убитого и орудие преступления, – ответил я. – Ведь, согласно законам, все эти предметы должны находиться в нетронутом виде в главном королевском храме – вплоть до осуждения преступника. Нетронутой будет оставаться и комната убитого, в течение того же срока. Мы сможем и ее осмотреть.
– Но для чего? – удивленно спросила Глюмдальклич.
Я рассказал ей, как именно осмотр оскверненного храма в столице лилипутов Мильдендо помог мне раскрыть ужасное преступление, совершенное задолго до моего появления в Лилипутии.
– Кроме того, – добавил я в заключение, – вы сможете получить разрешение на встречу с Бедари. Хотя при этом будет присутствовать тюремщик, я надеюсь получить от него кое-какие ценные сведения. Это будет куда полезнее, чем вновь пытаться проникнуть к нему в темницу втайне.
На Глюмдальклич мои слова произвели впечатления. Она быстро собралась, кликнула лакеев, которые обычно несли за ней мой ящик, и мы отправилась к их величествам: Глюмдальклич – чтобы присутствовать на утреннем приеме у королевы, я – чтобы беседовать с королем о государственных проблемах.
5
Проследив, чтобы лакеи поставили мой ящик на стол к его величеству, Глюмдальклич удалилась на женскую половину дворца. Король же, открыв верхнюю крышку ящика, служившую мне крышей, сам извлек сначала любимое мое кресло, а затем и меня самого. После того как монарх поставил меня на стол, я отвесил его величеству глубокий поклон, на что Семитрендриг ответил милостивой улыбкой и позволил сесть.
Всякий раз, оказываясь в королевских покоях, я не могу побороть чувство восхищения обстановкой. Но если на первых порах причиной этого чувства были колоссальные размеры комнаты (примерно двести пятьдесят футов в длину, двести – в ширину и в высоту еще двести), то со временем, напротив, я изумлялся скромности той обстановки, в которой жил столь могущественный монарх. Судите сами. Прежде всего, размеры рабочей комнаты Семитрендрига соответствовали английскому помещению 20 футов длиною и 17 футов шириною, при высоте тоже около 17 футов. Согласитесь, для кабинета, одновременно служившего и малым аудиенц-залом, размеры более чем скромные.
