урода? Понимаю, ей, в отличие от меня, приходится зарабатывать на жизнь самой, я попала к Алику по собственной глупости, а она из-за нужды, милая, красивая, талантливая девочка, перед которой закрыты все двери только из-за того, что у нее нет денег. Как тут не клюнуть на предложение, всего-то и надо было сняться нагишом.
Ловушка, сладкая медовая ловушка. Если бы не М., она попалась бы. Шаг, потом другой и ты в зеркальном лабиринте, откуда нет выхода.
Скоро свадьба, но если фотографии попадут к жениху, он бросит С., мою С., мою девочку, а она не вынесет позора. Я должна помочь. Как?
Выкрасть фотографии. Я знаю, где его архив, а Вика поможет. Этой дурочке стоит намекнуть на взаимность, и она в любую пропасть сиганет не глядя.
Какие же идиоты вокруг. У Ники снова в школе проблемы, господи, как же мне надоела ее вечная беспомощность, ее телячья нежность, ее тупость, в конце-то концов. Ни на что не способна! Серая мышь в тапочках.
Поменять бы их с С. местами, тогда все было бы правильно.
Завтра поговорю с Викушей.
Тимур
Мероприятие, с самого начало вызывавшее чувство протеста, продолжалось. Если путешествие в повозке с сеном можно было считать плюсом, то поездку на лодке Салаватов однозначно отнес к минусам. Сначала, обнаружив отсутствие лодочной станции, он обрадовался: хороший предлог для возвращения в родные пенаты. Но потом понял, что это не выход, проблема сама собой не исчезнет. У Никы вполне хватит упрямства и дури, чтобы отправиться в поездку самостоятельно, и только Богу известно, что с ней может произойти. Поэтому известие о том, что у некого Митрича имеется лодка, Салаватов воспринял с восторгом. И даже затребованные Митричем за перевоз триста рублей восторга не притупили.
Лодка оказалась старой деревянной посудиной, которая от любого жеста начинала раскачиваться, зачерпывая драными бортами воду, и протекала снизу.
— Не боись, — ободряюще прокричал Митрич, увидевший в глазах клиента опасение и панику, — не потонем.
— Надеюсь.
— У меня она крепкая, а что течет, так скоро перестанет, тут даже черпать не нужно, разве что бортом много хлебанет. Я на ёй в бурю ходил и, вишь, живой покамест. Ты, — Митрич корявым пальцем указал на Нику, — сядь туды и не дергайся. Не пужливая?
Этот вопрос уже относился к Салаватову.
— Нормальная.
— Ну, гляди, а то бабы — народ дикий, чуть малость какая приключится, так оне сразу в крик, и прыгають, что твое козы. А паника на борту — последнее дело.
— Поняла? Сиди тихо. — Тимур не удержался от подколки. Митрич одобрительно закивал, а Ника насупилась. Пусть позлится, иногда полезно, злость — не слезы, злость думать помогает.
Лодка шустро скользила по зеркальной глади озера, вода больше не просачивалась, ритмично поскрипывали уключины: Митрич греб профессионально, почти как спортсмен на соревнованиях. И когда Тимур предложил сменить — все-таки труд тяжелый — отказался, заявив, что к своей лодке чужого человека не допустит.
Впрочем, Салаватов не особо расстроился, прежде с веслами работать ему не приходилось и, может статься, что осторожничал Митрич неспроста — кто знает, это только с виду просто: сел да ворочай веслами, а на самом деле так и лодку перевернуть недолго. Но хватит ли сил у Митрича до острова дотянуть?
Хватит, решил Тимур. Митрич — мужик с виду серьезный, коренастый, крепкий, до самых глаз зарос седой щетиной, точно берег старым камышом. Веслами орудует так, словно в руках зубочистки.
— А далеко до острова? — Поинтересовалась Ника. Она сидела, вцепившись руками в борта, и боялась шелохнуться, лишь изредка поглядывала на сине-зеленую воду, точно прикидывая: сумеет в случае чего доплыть до берега или не сумеет.
— Порядком. — «Утешил» Митрич. — Но ты не боись, доплывем, я по хорошей погоде, бывает, плаваю на тот конец, там и магазины хорошие, и городские приезжають, им на лодке покататься — веселье, а мне — заработок.
Тимур прикрыл глаза, раз работать на веслах не доверяют, а больше заняться нечем, то можно и подремать, тем паче солнце сверху печет нещадно, вода за бортом плещется, иногда мелкие брызги, срываясь с плоской лопасти весла, падали на кожу. Приятно, черт возьми, и с чего это он решил, будто поездка на лодке — минус? Плюс.
Это путешествие определенно начало нравится Салаватову. И нравилось до тех пор, пока Митрич не поинтересовался:
— А чегой это вам на проклятом острове понадобилось?
— А почему сразу «проклятом»? — В голосе Ники звучало плохо скрытое раздражении: дескать, мало того, что посадили в скорлупку, которая того и гляди опрокинется, так еще и про остров гадости говорят.
— Известно чего, — Митрич недовольства пассажирки то ли не услышал, то ли всерьез не воспринял, полагая, что на бабские капризы не след внимание обращать. — Проклятое место, оно проклятое и есть, тут, прежде, чем строится, батюшку звать надо, чтобы освятил все, да молебен в церкви заказывать, тогда сила нечистая и отступит. Только я думаю, что с этого острова сам митрополит всех бесов изгнать не смогет. Говорят, до войны остров еще островом не был, с одной стороны озером подпирался, а с другой, значит, дорога была в Погорье да лес. А уже опосля мелиорацию делать стали и затопили подчистую.
— Если затопили, то как остров остался? — Задала логичный вопрос Ника. Салаватов слушал, решив, что вмешиваться в беседу не стоит.
— Бесы подняли. Я ж говорю, нечистое место. Усадьбу, которая туточки испокон веков стояла, немцы разбомбили, а в руинах людей расстреливали. А потом, когда война закончилась, в усадьбе банда пряталася, ох и лихая, говорят, была, всю округу в кулаке держала, только, как после войны власти порядок наводить начали, банде конец пришел: на руинах и изничтожили всех до единого. И затопили, чтоб, значит, сгинуло проклятое место.
Митрич замолчал, чтобы пассажиры прочувствовали торжественность момента. Салаватов крупно сомневался, что власти превратили равнину в озеро исключительно ради того, чтобы уничтожить зло, затаившееся в усадьбе. Скорее всего, причина мелеоративных работ была проще и прозаичней: к примеру, в озере планировалось рыбу разводить, или водохранилище сделать, или еще что-нибудь полезное в хозяйстве.
— Мелкое оно. — Продолжил рассказ Митрич. — Метра два-три, не боле, вот остров и торчит. Раньше ведь как: усадьбы всякие да замки с крепостями на холмах строили. Мне это хисторик один объяснил, который к нам специально, чтобы на остров поглядеть ездил. Сказывал, будто бы тут и раньше всякое случалось, будто князь тут жил, который свою падчерицу обрюхатил да из дому выгнал, а она в лесу дитя родила и померла, прокляв перед
