— Вот он, — сказал Безенцов, когда из синей воды поднялся почти такой же синий берег с белым пятном города. — Начальник решил войти прямо в гавань. Время теперь послеобеденное, и господа офицеры, по его расчету, должны спать. Чтобы не выглядеть подозрительно, будем входить малым ходом. Стоять по местам и зря не барахлить!
Город медленно вырастал, солнечный и мирный, с редкой зеленью, высокими колокольнями и низенькими белеными домами. Трудно было представить себе, что в этих домах жил враг, что на любой из колоколен мог находиться наблюдательный пост неприятельской службы связи, что в любой момент могли открыть огонь скрытые на берегу батареи.
Входной бакен был таким же красным конусом, как в Мариуполе, и под берегом так же торчали трубы и мачты. На минуту у Васьки мелькнула мысль: «Точно домой входим», — но сразу же нахлынул холод, и во рту стало сухо. Суда в гавани свободно могли оказаться белыми канлодками. Войдешь, а они тебя из шестидюймовых…
Чтобы успокоиться, Васька прижался к рубке, но сразу отпрянул назад: она дрожала.
Хуже всего была совершенная тишина. Порт выглядел ловушкой. За благополучной внешностью должна была скрываться опасность. Только бы увидеть, только бы понять!.. Но бинокль бился как сердце, и разобрать в него ничего не удавалось.
— Верно, что спят, — вдруг сказал Ситников. — Давно обстреляли бы, если б узнали.
— Чего ж не поспать, покушавши, — согласился Совчук.
— Для пользы оно обязательно, — подтвердил Савша.
Теперь отчетливо была видна деревянная стенка и у нее большой серый корабль.
— Серый, — вздохнул Васька. — Военный.
— Чепуха, — ответил Безенцов. — Транспорт «Буг». Я его знаю. Ничего страшного в нем нет. Пара сорокасеми для салютов… Кстати, ребятки, из-под из батареи мы вышли.
Это было правильно. Никто не ставит пушек с расчетом крыть по собственному порту, а порт приближался с неожиданной быстротой. Все суда в нем, кроме «Буга», были коммерческими. Черные, с задранными во все стороны грузовыми стрелами, иные порожняком, высоко вылезшие из воды, иные глубоко осевшие — груженые. На корме ближайшего полоскался большой итальянский флаг. Над полубаком соседнего размахивало белыми конечностями вывешенное для просушки белье.
Васька вспомнил Первое мая. Тогда все было наоборот. Входил белый «Никола Пашич», а встречали его ничего не подозревавшие красные. Чисто было сделано, но теперь делалось еще чище — без всякого шума и мошенства. Чужого флага истребители не поднимали. Свой собственный — красный — спокойно развевался по самой середине неприятельской гавани.
— На шлюпке! — донесся с «Зоркого» голос Дудакова.
Васька вздрогнул. Прямо перед ним на волне «Зоркого» качалась маленькая рыбачья шлюпка. Греб совсем маленький мальчишка, а на корме сидел самый настоящий золотопогонный офицер.
— Чего? — отозвался мальчишка.
— Что нужно? — добавил офицер.
— Пожалуйте к борту.
Офицер поднял брови. Он не любил, чтобы ему приказывали.
— Мне некогда. Я следую по делам службы, — и, наклонившись вперед, внушительно распорядился: — Греби.
— Плюньте на ваши грязные делишки, — посоветовал Дудаков. — Парень, греби сюда!
— То есть как так?! — От ярости офицер даже вскочил, но шлюпка под ним резко качнулась, и он снова сел. — Знаете вы, с кем говорите? Я адъютант начальника гарнизона!
— Будем знакомы. Я начальник дивизиона истребителей.
Начальник дивизиона — персона немалая. Офицер решил стать любезнее:
— Очень приятно. К сожалению, сейчас я занят. — Этим он хотел ограничиться, но его адъютантская гордость взяла верх. — Занят службой и ваших приказаний выполнить не могу. Кстати, я вам не подчинен.
— Ну и глупый! — удивился Дудаков. — Взгляните хорошенько, милый человек! — и рукой показал на флаг.
Адъютант не поверил своим глазам. Красный флаг здесь, в Геническе, был совершенно неправдоподобен. «Неуместная шутка», — подумал он. Собрался рассердиться и вдруг увидел, что команды истребителей были без погон. Отшатнувшись, инстинктивно поднял обе руки вверх.
— Позвольте… позвольте… — но больше ничего придумать не смог.
Шлюпка подошла к «Зоркому», и он сам не заметил, как оказался на палубе. Его встретил огромный светлобородый начальник.
— Добро пожаловать, — и представил темнолицего в кожаной куртке: — Наш комиссар. Знакомьтесь.
Комиссар просто поздоровался и так же просто спросил:
— Сколько войск в вашем районе?
От всех неожиданностей адъютант перестал соображать, ответил быстро и точно и, ответив, приложил руку к козырьку.
Дудаков, широко улыбаясь, записывал. Дымов обстоятельно, как всегда, и спокойно, как у себя дома, задавал вопросы. В неприятельском порту, в непосредственной опасности внезапного обстрела такое поведение было по меньшей мере странным. Скаржинский наконец не выдержал:
— Чего толкуют? Взять его домой, там расскажет.
Совчук, все время не снимавший руки со спуска своей сорокасемимиллиметровой, кивнул головой:
— Опять же берег пора пошевелить.
— Нельзя, — ответил Безенцов. — С собой его не возьмут. Оставят, чтобы про нас раззвонил. — Вынул из кармана серебряный портсигар, постучал о него папиросой и добавил: — Не волнуйтесь, ребятки. Здесь тихо. Им нечем стрелять. — Зажег спичку и хотел закурить, но с «Буга» внезапно ударила пушка. Снаряд, проревев над головами, разорвался в борту итальянского парохода.
Резким хлопком и разрывом на мостике «Буга» ответила сорокасеми Совчука. «Зоркий» дал ход и открыл огонь, адъютант бросился за борт, а со стенки забили сразу три пулемета. Все это произошло одновременно. В следующий момент прямо между обоими истребителями лег второй снаряд «Буга». Высоким столбом взлетел и рассыпался всплеск, волной воздуха толкнулся разрыв.
Это были семидесятипяти, если не больше, а Безенцов сказал, что «Буг» не вооружен. Пришло время смотреть вовсю. И Васька резко повернулся.
Над головой появилось все еще удивленное лицо адъютанта в мокрой, облепившей лоб фуражке. Безенцов бросился к борту, но Васька неожиданно оказался перед ним. Они столкнулись, и Васька крикнул:
— Упасть можно!
Безенцов замотал головой. Лицо его было перекошено испугом.
— Подобрать хотел… Его подобрать… — Но Васька стоял неподвижно. Он почти ничего не слышал. Теперь на «Смелом» работали оба пулемета. Воздух дрожал и рвался от их дробного боя. События следовали с такой быстротой, что разобраться в них было невозможно. Только потом, в воспоминаниях, они привелись в какую-то систему.
