– «С наветренной стороны от смерти»?
– Но это не то название, которое я тебе подарил!
– Твое название было слишком хорошим. Я возвращаю его тебе обратно. «С наветренной стороны от смерти» выйдет на следующей неделе.
Я вскочил и схватил Крамли за руки.
– Крам! Господи! Ты сделал это! У тебя есть шампанское?!
Мы оба заглянули в его холодильник.
– Может, если смешать пиво с джином в блендере, получится шампанское?
– Почему бы не попробовать?
И мы попробовали.
24
Прозвенел телефон.
– Это тебя, – сказал Крамли.
– Слава богу! – Я схватил трубку. – Рой!
– Я больше не хочу жить, – сказал Рой. – О боже, это ужасно. Приезжай поскорей, пока я не сошел с ума. Павильон тринадцать!
Связь оборвалась.
– Крамли! – крикнул я.
Крамли повел меня к своей машине.
Мы ехали по городу. Я не мог разжать губы, чтобы заговорить. Мои пальцы так крепко вцепились в колени, что прекратилось всякое кровообращение.
У ворот киностудии я сказал Крамли:
– Не жди. Я позвоню через час и все расскажу…
Я зашагал к воротам, вошел. Нашел телефонную будку неподалеку от павильона 13 и вызвал такси, чтобы оно ждало у девятого павильона, ярдах в ста от меня. Затем я вошел в двери павильона 13.
И шагнул в темноту и хаос.
25
Я увидел тысячу вещей, разом опустошивших мою душу.
Вокруг, вырванные с мясом и разбросанные по всей площадке, валялись вперемешку маски, черепа, деревянные ноги, грудные ребра и лица Призрака, содранные с костей.
Чуть поодаль еще дымились руины, оставшиеся после войны, тотального истребления.
Крохотные деревушки и миниатюрные города, построенные Роем, обратились в прах. Его чудовища были выпотрошены, обезглавлены, растерзаны и погребены под грудами собственной пластиковой плоти.
Я шагал через обломки, раскиданные по полу так, словно на миниатюрные крыши, башенки и карликовых человечков обрушился град ночной бомбежки, уничтожившей все до основания. Рим рухнул под пятой гигантского Аттилы. Великая библиотека не сгорела в Александрии; крохотные листочки ее книг, будто крылышки колибри, ворохом лежали на дюнах. Париж еще тлел. Лондон лежал кишками наружу. Москва была навеки стерта с лица земли ногой исполинского Наполеона. В общем, то, что создавалось в течение пяти лет, по четырнадцать часов в день, семь дней в неделю, было уничтожено за каких-то… пять минут!
«Рой, – подумал я, – ты не должен это видеть!»
Но он это видел.
Шагая через поля проигранных сражений и разоренные деревни, я заметил у дальней стены чью-то тень.
Это была тень из кинофильма «Призрак оперы», виденного мной в пятилетнем возрасте. Там за кулисами вертятся какие-то балерины – и вдруг застывают на месте, глядя в одну точку, и с визгом бросаются бежать. Ибо там, вверху, на колосниках, они увидели подвешенное, как мешок с песком, тело ночного сторожа, которое тихо покачивалось. Этот фильм, эта сцена, эти балерины и мертвец, висящий высоко во тьме, навсегда врезались в мою память. И вот теперь, в дальнем конце съемочного павильона, в его северной части, что-то покачивалось на длинной и тонкой, как паутина, нити. Оно отбрасывало гигантскую двадцатифутовую тень на голую стену, точь-в-точь как в том старом и страшном фильме.
– О нет! – прошептал я. – Этого не может быть!
Но это было.
Я представил себе приход Роя, его шок, его крик, удушающий приступ отчаяния, затем ярость и новый приступ отчаяния, захлестнувший и одолевший его уже после того, как он позвонил мне. Я представил, как он в бреду ищет веревку, шнур или провод и наконец – повисает и тихо покачивается. Он не мог жить без своих удивительных крохотных человечков и домиков, без своих игрушек, своих сокровищ. И он был слишком стар, чтобы воссоздать все это снова.
– Рой, – прошептал я, – не может быть, это не ты! Ты всегда так хотел жить.
Но тело Роя медленно поворачивалось высоко во тьме. «Мои чудовища мертвы», – говорило оно.
– Но они ведь никогда и не жили!
– Значит, – вздохнул Рой, – и я никогда не жил.
– Рой, – сказал я, – неужели ты оставишь меня одного на этом свете?!
– Может быть.
– Но надеюсь, ты не позволил себя повесить?!
– Все может быть.
– А если так, почему ты все еще здесь? Почему они не срезали тебя с веревки?
– А это значит, что…
– Тебя только что убили! Тебя еще не нашли. Я первый, кто тебя увидел!
Мне ужасно захотелось потрогать его ступни, его ноги, чтобы убедиться, что это действительно Рой! Мысли о человеке из папье-маше в гробу мелькали у меня в голове.
Я осторожно протянул руку, чтобы дотронуться… но вдруг…
Возле рабочего стола Роя стоял станок, где под покровами скрывалась его последняя и самая лучшая работа – Человек-чудовище, монстр из ночного ресторана, существо, ходившее в церковь за оградой через улицу.
Кто-то взял плотницкий молоток и нанес им дюжину ударов. Лицо, голова, череп – все это было смято так, что от них осталась лишь бесформенная груда обломков.
«Господи Иисусе», – прошептал я.
Стало ли это для Роя последней каплей?
Или разрушитель, поджидавший в темноте, напал на него внезапно посреди уничтоженных городов, а потом повесил?
Я вздрогнул. И остановился.
Потому что услышал, как распахнулась дверь павильона.
Я скинул туфли и бесшумно помчался в укрытие.
26
Это был он, хирург-целитель-врачеватель, виртуоз подпольных абортов средь бела дня, расстрига-доктор, подсаживающий на иглу своих пациентов.
Док Филипс скользнул в луче света на том конце павильона, огляделся по сторонам, увидел развалины, потом заметил наверху повешенного и кивнул, как будто подобная смерть была повседневным событием. Он зашагал вперед, расшвыривая ногами разрушенные города, словно они мусор и ненужный хлам.
При виде этого у меня вырвалось проклятие. Прихлопнув рот ладонью, я поспешно отступил в тень.
И стал наблюдать через щелочку в декорации.
Доктор замер на месте. Как олень на лесной поляне, он внимательно осматривался, вглядываясь сквозь линзы очков в стальной оправе, напрягая не только зрение, но и обоняние. Его уши, казалось, подергивались по бокам лысого черепа. Он встряхнул головой и с небрежным шарканьем направился дальше, сметая на пути Париж, расшвыривая Лондон, и наконец остановился, разглядывая ужасный груз, висящий под потолком…
В его руке блеснул скальпель. Он схватил какой-то сундук, открыл его, подставил под висящее тело, взял стул, взобрался на него и перерезал веревку над шеей Роя.
С ужасным грохотом Рой ударился о дно сундука.
Я вскрикнул от горя. И застыл, уверенный, что на этот раз он услышал и доберется до меня, с усмешкой сжимая в руке холодное стальное лезвие. Я резко задержал дыхание.
Опустившись на колени, доктор наклонился, чтобы осмотреть тело.
Входная дверь с шумом распахнулась. Послышалось эхо шагов и голосов.
Пришли уборщики: не знаю, всегда ли они приходили в это время или их вызвал Док Филипс.
Доктор захлопнул крышку, раздался тяжелый стук.
Я вцепился зубами в костяшки пальцев и запихнул в рот кулак, чтобы заглушить разрывавшие меня приступы отчаяния.
Замок сундука защелкнулся. Доктор жестом пригласил рабочих.
Я отступил назад, пока команда рабочих с метлами и совками шагала по павильону, чтобы смести и выбросить развалины Афин, стены Альгамбры, библиотеки Александрии и кришнаитские храмы Бомбея в мусорное ведро.
Чтобы убрать и вывезти то, на что Рой Холдстром потратил всю свою жизнь, понадобилось лишь двадцать минут; а заодно на скрипучей тележке был вывезен и сундук, в котором, сложенное в три погибели, скрытое от глаз, лежало тело моего друга.
Когда в последний раз хлопнула дверь, я издал отчаянный, горестный вопль, проклиная ночь, смерть, чертова доктора и уходящих рабочих. Я выбежал, потрясая в воздухе кулаками, и остановился, ничего не видя от слез. Долго я стоял так, дрожа и плача, и лишь потом, успокоившись, увидел нечто невероятное.
К северной стене павильона были прислонены ряды соединенных между собой декораций в виде дверных проемов, похожих на те пороги и двери, через которые мы с Роем шныряли вчера.
В центре первого проема стояла знакомая небольшая коробка. Все выглядело так, будто ее оставили там случайно. Я понял: это дар.
Рой!
Я ринулся вперед, остановился, глядя на коробку, и наконец прикоснулся к ней. В ответ – шорох и стук.
Что бы ни было внутри, оно шуршало.
Неужели ты там, мертвец, что стоял на лестнице у стены под дождем?
Шорох – стук – шуршание.
«Проклятье! – подумал я. – Когда же я наконец избавлюсь от тебя?!»
Я схватил коробку и побежал.
У выхода я остановился.
Закрыв глаза, я отер губы и медленно приоткрыл дверь. Вдалеке рабочие свернули за угол и направились к столярной мастерской и большой железной мусоросжигательной печи.
