— Опять людей мучить? Устал я. По мне, так проще пристрелить. Ну да, батька, воля твоя…
— Во-во, — вроде как поддержал есаула здоровенный татарин, — так и не спорь с батькой. Сказал: пускай пока живут, значит, пусть живут. Пока. Вон, один уже очнулся, — он кивнул на Глодова, — ты уж меня прости, красный, что я тебя того — прикладом. Сначала пристрелить хотел, да пули жалко стало.
— Мне бы не стало, — сплюнул кровью Глодов. — Я б тебя сразу…
Татарин усмехнулся:
— Ух ты, страшный какой. Отряд положил, сам в плен попал, а ерепенится. Матрос, сразу видно. Эх и не любили мы вашего брата на фронте… Сам-то с Балтики, небось? — охотно поддержал он разговор.
— А это не твоё дело, морда ты бандитская, — огрызнулся Глодов. — Хоть с Балтики, хоть черноморец, тебе-то какая разница?
— И то верно, — легко согласился татарин. — Эй, батька, — окликнул он, — тут гляди какой морячок ершистый попался. Борзый, видать, из деловых, как Леший наш. Сейчас разговорить его хочешь или до завтра подождём?
— До завтра, — откликнулся Грай. — Лешего на посту оставили? Ну и ладно. Азат, сменишь его потом, ну, да ты сам знаешь. А теперь спать давайте, завтра снова идти — граница уже близко.
Азат — бережёного бог бережёт — ещё раз проверил верёвки на руках и ногах Глодова и закопошился за его спиной. Глодов обернулся. Оп-паньки…
Оказалось, не он один, такой неудачливый, попал в лапы к бандитам. Товарищ Егор, помятый, серый от боли в придавленной конём ноге, но живой, подмигнул Глодову. То есть не дрейфь, морская душа, — прорвёмся. Ага, сейчас. Был бы Глодов один, он, может быть, и попытался бы от бандитов уйти, а с комиссаром одноногим… Ладно, значит, вместе помирать будем.
— Спать всем, — скомандовал Грай. — Завтра день будет длинный и тяжёлый.
Знал бы он, какой будет сегодняшняя ночь…
* * *
Боец отряда ЧОН Коля Филиппов чувствовал себя хуже некуда. Примерно как после свадьбы брата Василия, но тогда хоть было понятно, за что страдает, нельзя столько самогона пить и братову невесту "блядью" при всех обзывать. Хотя она и блядь, конечно… Били Колю тогда от души, половиной деревни. Особенно невестины родственники. И утреннее ощущение от побоев в сочетании с жутким похмельем было до ужаса похоже на то, что Коля испытывал сейчас.
Пуля невидимого пулемётчика только содрала кусок кожи с головы, пройдя по касательной, но тем не менее вышибла сознание из Коли наглухо на несколько часов. Может, это его тогда и спасло: обходившие поле боя есаул с Азатом не раздумывая вышибли мозги любому, подающему признаки жизни. А Коля со своей окровавленной головой на живого похож не был.
Скрипя зубами, Коля после долгих усилий уселся и попытался припомнить происходящее. Ага, они бандитов ловили. Потом басурманское кладбище нашли, командир сказал: "Приготовиться", потом дальше шли, потом удар и всё.
Коля огляделся по сторонам. Мать моя, так они же все мёртвые! Капитоныч, с которым только вчера курили одну самокрутку на двоих, Саня Рыбак, у которого всегда можно было занять пару грошей без отдачи, потому как пили-то всегда вместе, Артёмка-конокрад, с которым на прошлой неделе воровали куриц на какой-то заимке… Вот они все — лежат, уставившись раскрытыми глазами в чёрное небо, и всё для них закончилось. Да и Коля хоть и живой, но себя живым не чувствует. Как после той свадьбы…
Ну да ладно. Ноги целы, руки целы, а голова… Кому она нужна?
Только вот с головой действительно странные вещи твориться начали. То есть начал видеть Коля такое, что видеть никак не мог. Сначала появилась на тропинке сгорбленная фигура того самого старика-тунгуса, которого они в проводники взяли. Шла фигура странно, качаясь из стороны в сторону и нелепо взмахивая руками.
"Тоже подранили, — решил Коля. — Не повезло дедушке…"
Старик меж тем продолжал размахивать руками, как мельница какая. Он даже светиться начал как бы изнутри странным бледно-голубым светом. И в ответ на его движения вся полная мертвецов прогалина изменилась.
С ужасом Коля наблюдал, как появляются над навесами, где хранились мертвые тунгусы, сначала головы, потом плечи, а затем и полностью тела, точнее, скелеты, обряженные в истлевшие обрывки одежды. Перегнувшись через край помоста, они хватались за столбы и начинали медленно скользить вниз.
Коля понял, что лучше и дальше притворяться мёртвым, потому как мозг его грозил просто-напросто выпрыгнуть из черепа от того, что пришлось увидеть. Он повалился на спину, притворяясь трупом, но в тот же самый момент над ним возникло бледное лицо Капитоныча с вышибленным пулей правым глазом. За плечом Капитоныча маячила бледная рожа Артёмки.
— Мужики, вы чего… — начал что-то объяснять Коля, но его голос сменился хриплым бульканьем. Это старый друг Коли Капитоныч одним ударом вырвал тому горло и припал губами к отверстой ране. Некоторое время над трупом Коли раздавалось только чавканье и пыхтенье копошащихся тел, а затем вся толпа мертвецов, оживлённая магией мёртвого Угулая, двинулась к лагерю Граевского. Там их ждали пища и кровь.
* * *
Леший к своей обязанности часового относился философски. Всё правильно, боец из него никакой. Когда весь отряд звездил красных так, что только брызги летели, Лёха за лошадями присматривал. Слышал выстрелы, пулемётные очереди, но в бой не лез, раз Батька приказал. И то правильно — ну убили бы Лешего прямо сразу, кому бы легче стало?
Потому и к своему назначению на ночной пост в самую длинную смену Леший относился спокойно. Тем более что сюрпризов ждать никаких не приходилось, красные же разбиты, да?
Лёха удобно устроился на вершине большого холма и уже собрался спокойно закурить. Чёрт с ней, с конспирацией, всё равно дым на весь лес от лагеря, потому как Азат, заменивший погибшего Поликарпа на посту кашевара, вознамерился накормить весь отряд чем-то на удивление жареным и вонючим.
Поликарпа Лешему было по-настоящему жалко. Володьку, конечно, тоже, но Поликарпа особенно. Чем-то напоминал он Лёхе его дядьку Степана, такого же основательного, рассудительного, домовитого. Ему бы на хуторе сидеть, хозяйство вести или, если в городе, в лавке приказчиком, цены б ему тогда не было. Но — война. Хотя ни фронт, ни служба у батьки Поликарпа сильно не изменили. Хороший такой мужик был, свой, надёжный.
Остальные, конечно, тоже ребята не промах. Есаул тот же, хоть и языкастый, но до Лешего ему далеко. А вот в бою десятка таких, как Лёха, стоит. Или Азат. Молчит, ухмыляется про себя, но сразу видно: за своих стоять будет насмерть, хоть и иноверец. Про батьку вообще разговора нет, за Граем Лёха готов был следовать хоть в огонь, хоть в воду, хоть под пули, хоть в петлю. И пускай из благородных. Те ведь тоже разные бывают: одни только по проспекту разгуливать горазды да слюни пускать, когда им под брюхо финку суют, а другие навроде батьки — нож отнимут да тебе им же уши и обрежут. Чтоб не озоровал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
