Студентик — он мутный, конечно. Видно, что из умников, которые не только журнал "Нива" в своей жизни читали, вроде бы из интеллигентов, но… При взгляде на его сутуловатую невзрачную фигуру Лешего почему-то всегда продирал озноб. Батька, Азат, есаул — солдаты, они убивают, как работают, потому как время такое. А этот — нет. Видал в своё время Лёха таких людей, ещё в пору блатной своей юности. Эти не убивать уже не могут. Перегорели они, мало в них чего человеческого осталось, потому и жизнь людскую они ни в полушку не ценят. Ни свою, ни чужую. Но если имеешь такого в соратниках — можешь спать спокойно: не предаст и не продаст. Хотя и общаться с такими без особой нужды как-то не хочется. Но уж кто-кто, а Крылов с разговорами за жизнь ни к кому не лез, хотя ту же самую жизнь многим в отряде неоднократно спасал.
Леший свернул самокрутку, спрятал в ладони (дым дымом, а вот огонёк в ночном лесу издалека видно) и тихонько матюгнулся сквозь зубы. Нет, махра-то была нормальная, привычная, только вот на руку упали первые капли начинающегося дождя. Не любил Лёха сырость ещё с фронта. Когда лежишь по уши в болоте или другой луже какой, по тебе пиявки всякие ползают или лягухи скачут, в двух шагах германцы чего-то обсуждают, а ты кочку изображаешь и даже почти не дышишь. Однажды двое суток так пролежал, потом, когда вернулся, месяц в госпитале провалялся, все думали, что помрёт. А вот хрен то вам. Вылечился Леха от пневмонии, и сразу снова на фронт. Только теперь мечта у него появилась: уехать туда, где всегда только солнце, тепло и вода лишь в океане, а не в сапогах и за воротником.
Дождь меж тем набирал силу, и Леший поспешил перебраться под одну из старых елей, стоящих на холме. Да, это уже не скоротечный летний ливень — мелкий моросящий дождик зарядил надолго, ясно намекая на то, что через месяц с небольшим по ночам начнутся нешуточные заморозки, а вскоре и белые мухи закружатся в воздухе. Но, даст бог, Лёха к тому времени будет уже далеко, где-нибудь в Харбине, где, как говорят, всегда весна. Да хоть бы и зима — с тем богатством, которое везёт батька Грай, в любом городе будет тепло. Лёха аж зажмурился от предвкушения…
А вот когда открыл глаза, сразу забыл обо всех глупых грёзах. Потому как даже не увидел, а всем своим нутром почувствовал надвигающуюся непонятную угрозу. Мгновенно распластавшись по земле и превратившись не более чем в тень, бывший фронтовой разведчик, уже не обращая никакого внимания на занудный дождь, пополз туда, откуда явственно исходили волны неясной пока, но вполне ощутимой угрозы.
Долго ползти, впрочем, не пришлось. Уже через пару десятков метров Лёха снова вжался в землю, разглядывая смутно темнеющие даже в ночной мгле фигуры.
Людей было много, очень много. Леший бы, конечно, не поклялся, но на первый взгляд — не меньше сотни. Казалось, весь окрестный лес пришёл в движение, но… Люди шли как-то медленно, будто на ощупь, вроде бы и не торопясь, но неуклонно продвигаясь в сторону стоянки отряда батьки Грая.
"Вот чёрт, — ругнулся про себя Лёха. — Суки красные. Обманули, гады, всё-таки".
Всё правильно, понял Леший. Послали за батькой по пятам отряд мужиков, которые всё равно расстрельное мясо, толку от них мало, а богатство на кон поставлено большое. Кто и когда из властей мужиков-то жалел?
Поймают мужики батьку — хорошо, погибнут — невелика потеря. А следом за ними — настоящий отряд. Из серьёзных. Чтобы, когда батька расслабится, его тёпленьким взять, почти без боя. Наглые, вон как идут. Не скрываясь особо, за кустами не прячась. И не спешат, понимают, что Грай сейчас от прошлого боя отходит, мандраж у него, какой-то всегда после хорошей драки случается, никуда он этой ночью не рыпается.
Мелкая такая, незаметная струнка в душе Лёхи подсказывала ему брать ноги в руки и бежать подальше. Не выстоит батька против сотни бойцов, никак не выстоит. Но… Слишком уж многим батьке обязан был Леший, да и без того знал он свою натуру — не смог бы жить дальше, предав людей, которые его от смерти не единожды спасали, краюху последнюю делили, братом считали. Нет, сам-то он понимал, что жить, конечно, будет, но… Не желал он сам себе жизни такой, потому как потом на себя в зеркало смотреть не сможет, и хоть говорят, что "стыд глаза не выест", но поговорка эта не про него.
Тут тонкий лунный лучик, скромно выглянувший из-за затянувших всё небо осенних хмурых облаков, прыскающих противным затяжным дождиком, осветил на пару мгновений одного из наступающих.
"Что за"… — хотел уже ещё раз матюгнуться Леший, но тут почувствовал, как волосы зашевелились у него на загривке, а мошонка поджалась, чуть не вызвав рвоту.
Дело в том, что узнал Леший этого красноармейца. Видел он его и раньше, когда срисовал отряд Глодова, неуклонно идущий по следам батьки, и потом, когда вместе с есаулом и Азатом ходил по порушенному тунгусскому кладбищу, выискивая раненых или затаившихся чоновцев. В последний раз, когда Лёха видал этого бойца, тот лежал поперёк тропы, раскинув руки, и голова его казалась какой-то гротескно плоской из-за снёсшей начисто затылок пули "Люськи". Маска на земле, не больше. С ужасом Лёха понял, что и сейчас у бойца нет задней части головы, а вместо неё висят какие-то тёмные ошмётки.
Следующим в луч лунного света шагнул другой красноармеец, и тут уж Леший просто-напросто впился зубами себе в руку, чтобы не заорать.
Потому как тот вообще мало походил на человека. Нет, оно, конечно, две руки, две ноги и голова, вроде бы всё на месте. Только вот кожи на лице практически не осталось, один голый скалящийся череп с не по-славянски широкими скулами. Да и истлевшие тряпки почти не прикрывали бесстыже белеющие под ними кости рёбер.
"Отче наш, — начал бормотать вполголоса Леший почти забытую за много лет молитву, автоматически потянувшись к поясу, где висел проверенный, снятый полтора с лишним года назад с убитого фининспектора наган, — иже еси на небеси…"
Что-то сильно и больно ударило его в спину. Лёха перекатился вбок, не чувствуя сопротивления, вырвал из кобуры пистолет и уставил его прямо перед собой. Потом взглянул вверх.
Прямо над ним, расставив ноги в потрёпанных кавалерийских галифе, стоял один из давешних чоновцев. Почти нормальный, если не считать свисающего на каких-то тонких жгутиках из правой глазницы кровавого комочка и пропитанной кровью разлохмаченной гимнастёрки. А вот за его плечом маячил практически голый череп кого-то неизвестного, покрытый пучками свалявшихся чёрных волос и с красными незрячими огоньками в пустых глазных впадинах.
Уже мало что соображая от страха, Лёха пальнул прямо в брюхо гораздо более страшного, чем маячивший позади того скелет, мертвяка-чоновца, на что тот только немного откинулся назад и в ответ одним ударом мёртвой мозолистой пролетарской руки разорвал Лешему грудь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
