В этой связи снова всплывает зловещая фигура кардинала Мазарини. Мы знаем, что маркиз предал какие-то планы королевы Кристины. Это с ним вёл переговоры несчастный Мональдески. Вполне вероятно, что кардинал перевербовал маркиза и заставил его работать в свою пользу. Возможно, что они оба начали работать над тем, чтобы вывести Кристину из игры. После смерти Мональдески Кристина ни словом не обмолвилась, что тот работал на испанцев. Сами испанцы аналогичным образом хранили странное молчание. Чего нельзя сказать о Мазарини, который пытался загладить последствия дела Мональдески.
И это всё. Но вопросы остаются.
Ясно одно: больше всех в тайну смерти Мональдески были посвящены Мазарини и Кристина. Пока ограничимся этими предположениями. Возможно, что история когда-нибудь ещё приоткроет завесу над этой тайной.
С членами семьи Мональдески королева довольно быстро сумела примириться. Она вступила в переписку с его родственником графом П. А. Орвието и выдала его дочь замуж за своего камергера маркиза Жана Матьё дель Монте. Великий Г. В. Лейбниц (1646–1716), в момент казни Мональдески десятилетний мальчик, спустя много лет займётся его делом и выскажет свой вердикт: Кристина, как монарх, по законам своего времени имела право вершить правосудие над своими подданными и слугами даже на территории другого государства.
Глава семнадцатая
АМБУЛАНТНОСТЬ — СТИЛЬ ЖИЗНИ
В счастье нужно быть мудрым и правдивым, в несчастье — мудрым и гордым.
Кристина
Чума всё ещё не выпускала из своих грязных объятий Италию, и Кристина, выдерживая шквал критики, недовольства, обвинений, гнева и недоброжелательства, безнадёжно и надолго застряла во Франции, не имея никакой возможности сдвинуться с места. Казнь Мональдески превратила её в глазах общества в убийцу. В феврале 1658 года она, наконец, была приглашена двором в Париж и увидела Людовика XIV на сцене в роли Алкивиада в одноимённом балете Бенсерада и Люлли. Она приняла участие во всех праздниках, но в отношении к себе почувствовала холод. «Именно потому, что она — женщина, его (Мональдески) смерть слишком жестока», — выразила мадам де Монпансье общее мнение французского двора. Кардинал Мазарини и прочие французы стали её просто игнорировать.
Кристина болезненно переживала такую, по её мнению, несправедливость: сначала она оскандалилась в Риме, а теперь вот разгневала Францию. Но одновременно эта ситуация безмерно обострила чувство её собственного достоинства: ведь будь на её месте монарх-мужчина, общественное мнение было бы настроено к нему куда благосклоннее и снисходительнее. И она, несмотря ни на что, продолжала смело высказывать своё мнение по поводу происшедшего и, не снимая с себя ответственности, упорно и открыто защищала своё право на наказание своих слуг и подданных. Иначе в чём же заключалось суверенное и неотъемлемое право монарха?
Кардинал Мазарини был вынужден принять её и предоставил в её распоряжение апартаменты в Лувре, давая тем самым понять, что её пребывание в столице рассматривается им как временное. Король, вопреки опасениям Кристины, воспринял трагический эпизод в Фонтенбло довольно спокойно и продолжал выказывать по отношению к ней знаки внимания. Он поспешил нанести ей визит и проявил дружеские чувства, в то время как мать его, Анна Австрийская, с трудом сдерживая гнев, вместе с Мазарини стала готовить почву для выдворения Кристины из страны.
Кардинал окончательно потерял интерес к неаполитанским делам и находился в некоторой прострации: в январе скончалась его красавица-племянница Манчини, и он ещё никак не мог оправиться от этого удара. В одной из бесед он сказал Кристине, что по возвращении в Рим она может проживать в его собственном дворце. Намёк был понят, и Кристина стала думать о том, чтобы направить свои стопы в Англию. Но лорд-протектор[117], уже наслышанный об «эскападах» эксцентричной шведки, особого энтузиазма в отношении её визита в страну не проявил. Так и не дождавшись от него приглашения, Кристина приказала паковать вещи и готовиться к отъезду в Италию. Дорога в Рим, наконец, освободилась, и 18 марта 1658 года она выехала из Фонтенбло, «выколотив» из кардинала заём в размере 80 тысяч экю, который должен был быть погашен Стокгольмом за счёт всё тех же субсидий времён Тридцатилетней войны. Впрочем, Мазарини на всякий случай подстраховался: он задержал багаж Кристины, следовавший из Антверпена, и возвращал его королеве частями, по мере погашения долга.
В Тулоне королеву посадили на галеру Людовика XIV, и она поплыла в Ливорно. Там она ещё раз встретилась с герцогом д’Эсте и заключила с ним договор о вторжении в Неаполь. Герцог, по всей видимости, был уже проинформирован кардиналом Мазарини и составил договор в самых расплывчатых и ни к чему не обязывавших выражениях. Но Кристина на это не обратила внимания и продолжала позволять водить себя за нос.
Свой въезд в Рим после почти двухлетнего отсутствия королева осуществила инкогнито, то есть скромно появилась там как обычное частное лицо. Но это не помогло, и Кристину встретил шквал критики и негодования. Вместе с римлянами негодовала вся Европа. Своё возмущение самоуправством шведской королевы в деле Мональдески выразил папа. Особенно шокировала публику открытая защита Кристиной капитана ватиканской гвардии Людовико Сантинелли, одного из палачей несчастного Мональдески. Но ведь в обязанность монарха входит не только наказание, но и защита своих подданных, и Кристина была верна этому правилу.
Не нравилось Ватикану и то, что Кристина продолжала цепляться за свою идею фикс стать королевой Неаполя, встречалась с герцогом Модены, а теперь загорелась двумя идеями сразу: освободить от османов Ближний Восток и с помощью императора Священной Римской империи вытеснить Бранденбург из Померании[118]. В последнем проекте Кристина была заинтересована лично: в Померании находилась недвижимость, с которой ей начисляли апанаж, и последнее время деньги в гамбургский банк Тексейры оттуда не поступали.
Как бы то ни было, папа на всякий случай разместил отряд своей гвардии около дома Мазарини, в котором остановилась королева, запретил её людям появляться в городе с оружием и учредил за ней слежку. Франческо М. Сантинелли возымел планы жениться на вдове герцога Чери, «приличной» даме Анне Марии Альдобрандини, племяннице папы Климента VIII, и папа Александр VII всеми силами попытался помешать этому. В Риме полагали, что Сантинелли отравил мужа своей невесты. Королева «закусила удила» и, невзирая ни на какие доводы, рьяно защищала своего проворовавшегося придворного, вызывая ещё большее раздражение и недовольство Ватикана. В конце концов терпение Александра VII иссякло. Он вызвал Кристину и в ходе бурной беседы предложил ей покинуть Рим.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
