— Романтика, ёклмн. — Розыгрыш или очередная удаль? Уж больно текст для Митьки нетипичный — он еще никогда кулаком по столу не стучал. Того и гляди стукнет. Интересно. — Ты Платонова читал? Кинь в меня халатом и отвернись.
— Опять ты за свое!.. Читал — не читал… Ты небось читала, а сидишь здесь как пришитая. Москва Честнова. Спящая красавица, вся такая воздушная, к поцелуям резистентная… Повернуться можно? А то неудобно как-то спиной разговаривать.
— Да пожалуйста, — сказала я, завязывая поясок халата. Все-таки надо потише, покладистость изобразить. У Митьки ни с того ни с сего гендер попер… Ладно, займем симметричную позицию, сугубо женскую. Чего бы такого спросить-то, из женского репертуара… — Чай будешь? Поставить?
— Какой, к лешему, чай!.. Сосредоточься, Ася, иначе и я собьюсь… Дело в следующем. Позавчера ко мне приехал брат. Вообще-то не ко мне, а в командировку, но не суть. Встретил его, побеседовали — и вдруг у меня в голове что-то щелкнуло, и я понял, что сейчас, в этот момент, от меня требуется, и от тебя заодно.
Ты когда-нибудь на Волге была? Тогда поверь мне на слово: жизнь — она не тут, в ГЗ, она там. Дом, воля, друзья — все там. Ночью цикады орут — оглохнуть можно, а звезды!.. В Москве и звезд-то никаких нет — так, плевочки одни, да и кто на них смотрит, кроме тебя?
Устал я от вашей Москвы. Смеяться будешь, но мне тут места мало, дышать нечем. Морды злые, замки крепкие. Я долго привыкал, чтобы не лыбиться почем зря — не понимает этого народ… Ну, не буду дальше распространяться — не я первый, не я последний. Да, Москву люблю, но жить в ней, ей-богу, невозможно или надо себя так перелицовывать, что свои не узнают. А я к перелицовке мало пригоден — все снаружи, внутри-то ничего нет, Ася. Все мое — твое. И никаких таинственных глубин. Я прав? Таким ты меня представляешь?
— Митька, ты чего?! — возмутилась я, потому что все-все, что он говорит, принимаю всерьез. Даже если он при этом улыбается, как сейчас.
— Знаешь, я ведь тоже путешествовать люблю, — сказал он, не особенно реагируя на мое возмущение. И этот научился подкалывать — неужто я такой благодарный объект? — Я наше Поволжье стопом объехал — и никто денег не взял. За спасибо возили. А здесь?
Впрочем, нам теперь стоп не актуален — сядем да поедем. Маршрут пока не просматривал, вместе разберемся. Или ну его? Мне тоже нравится, когда плана нет. Летом вообще многое упрощается — можно и без крыши над головой, а если дождь — ниче, постоим под деревом, мы ведь это умеем, правда? Мама у меня хорошая, тебе будет рада, тем более что у нас в доме одни мужики — дед, отец и два брата. Поживешь немного на воле, придешь в себя, отъешься, а если передумаешь — отвезу обратно в Москву.
(Кажется, что-то похожее я уже слышала, но где и когда…)
— Что значит — передумаешь? Митя, все не так просто.
— Все очень просто. Я тебя люблю, остальное приложится, — сказал он буднично, скомкал, чтобы не заострять и не провоцировать на ненужные возражения. — И вот еще. Заведи себе самый обыкновенный паспорт, а то мне с тобой на некоторые темы разговаривать трудно. Знаю, что ты ответишь, проходили.
Поднялся, обошел диван, встал у окна, отодвинул штору, молчит. Я тоже молчу, хотя надо бы как-то проявиться, обозначиться…
(Не такой реакции ты ждал, Митька? Думал, наверное, что я сразу на шею и в слезы. И тон нарочито волжский, мол, я парень простой, конкретный, односложный. Заговорил рублеными фразами, чтобы колебания отсечь… И речь-то заготовил, про «звезд ночной полет»!.. и про паспорт — ловко у него получилось, хотя вроде бы ничего такого и не сказал, да? А ты и обрадовалась…
Неужто обрадовалась? Ася, честное слово, я тебя не узнаю! Где же твои непоколебимые принципы?!
Еще бы — гроссмейстер сделал ход конем…
А что — правильно сделал, убедительно. В этом весь Митя, за это я его и…)
— Даю тебе полдня на сборы, — подытожил он почти сердито. — Много барахла не бери, не нужно. Машинку я унесу, чтобы отрезать пути к отступлению. Ты без нее жить не можешь, значит, как минимум придешь ее выручать. И придешь сегодня, потому что завтра поздно будет… Встречаемся у лифта в шесть. Опоздаешь — буду ждать час, потом еще час, потом все. И не надо ничего Баеву объяснять — он тебе мозги прокомпостирует, а мне сначала начинай…
(Ох, Митя… Это называется — «я сказал». Хотя впечатляет, да… Машинку, конечно, не отдам… и вообще…)
— Постой, постой… Так ночью и поедем, отсюда и прямо на Волгу?
— Струсила? Правильно. Со здравым смыслом тоже иногда дружить надо. Не хочешь своим ходом — давай по железке. Я уже обзавелся билетами, а «Ява» это так, для затравки — ты ж у нас лягушка-путешественница… Короче, «Яву» оставим на лето Вану, пусть девушек катает… А нам здесь больше делать нечего. Пересидели мы в Москве, пора на волю.
Поедешь со мной — так и быть, отучусь до диплома. Не поедешь — дома останусь. Точка.
(Ага, ясно. Не собирается он отчисляться, это прием, для затравки, чтобы меня из спячки выманить. Господи, Митя, ну какой ты смешной… Все твои приемы вот так на два счета раскалываются…)
Постоял за спиной, отбил щелбанчик по затылку, потом наклонился, прикоснулся губами, как будто ребенка в макушку поцеловал.
— У лифта в шесть. Смотри у меня…
(«В залог прощанья мирный поцелуй…
Какой ты неотвязчивый! на, вот он.
Что там за стук?.. о скройся, Дон Гуан».)
А это Баев, пьяный в дупель. На колесе восьмерка, Элька его под уздцы ведет.
(Это ее основная функция — поддерживать чужих мужей.)
— Аськин, я к обеду, как обещал. Обед на столе? Привет, Митяй. Уходишь?
— Ему бы чаю горячего и в постель, — говорит хорошая девушка Элька.
(И в постель укладывать — тоже ее, фирменное, отмечаю я и тут же себя одергиваю; привели мужика — скажи спасибо; хотя я бы не возражала, если б этот мужик сегодня заблудился в ГЗшных коридорах; свернул на развилке не туда — и сказке конец.)
— Скажи мне, Митенька, что у вас новенького? — Баев сел на диван, глаза мутные, тончик такой нейтральный. — Я сам, сам. Еще не хватало. Я сам разденусь.
— Я же тебе говорила, все нормально, все в порядке, видишь? — продолжает увещевать его хорошая, потом отзывает меня «на два слова» в предбанник и там, под звук капающего крана, внушает что-то до одури знакомое: — Не мое дело, конечно, но так дальше нельзя. Впервые вижу, чтобы Баев нажрался. По-моему, он боялся домой возвращаться. Время тянул, дожидался, пока Димыч уйдет… Короче, Данька у меня борсетку оставил, вечером заберешь.
(Гарнизонная выучка, ни одного лишнего слова. И все продиктованы исключительно заботой, больше ничем…
Опять съязвила, Ася Зверюшкина?
Конечно, Элька не ты, она добрый самаритянин и не будет рассуждать, кому надо помочь, а кому не надо… Лучше бы Митька на ней женился, у нее ведь и паспорт есть, и все остальное. Малина в тумбочке, например. Кто тебе тогда банку малины принес, когда ты свалилась с температурой? Кто бульончиком-то отпаивал? Когда Митька пропал, а ты думала, что с концами…)
Баев лежит на спине, одеяло на нос натянул, чтобы не разило, щека сухая, небритая.
— Данька, что случилось? Как миссия — удачно?
— Все, зверюшенция, кончились наши мучения. В среду съезжаем отсюда. Я квартиру присмотрел.
Надо бы спросить — какую, где, но я не буду. Почему-то эта тема сейчас режет слух. Скажу ему вот что.
— Митька тоже съезжает, собрался домой. Осенью думает отчисляться.
Баев отворачивается к стене, закрывает глаза, уши, отгораживается известковой створкой, уходит в последний виток раковины, как улитка:
— Отличная новость. На сегодня мне новостей достаточно.
— Баев, давай поговорим. Пожалуйста.
— Вечером. Сейчас не могу — перебрал слегонца. А Коляну хоть бы хны — они с Хавкиным на смотровую пошли. Ну все, я заснул.
Притворно храпит. Под одеялом кажется маленьким, несерьезным. От него пахнет куревом и мылом. И зачем придуриваться?
— Я у девчонок. Не заснешь, приходи.
(Знаю, что он сейчас делает. Откидывает одеяло, поднимается с постели совершенно трезвый. Придвигает стул, садится за стол. Щелкает выключателем настольной лампы. Лампа то потухнет, то погаснет — перегорела.)
Слонялась вокруг ГЗ (в одиночку совсем не то, невесело в одиночку), зашла в буфет, в книжный, на лестнице посидела, а ясности не прибавилось. Куда сиротке податься? Мне нужно сейчас что-нибудь очень простое и без подковырки. Что-нибудь душевное, доходчивое и не слишком близкое. Пожалуй, Рижанка в самый раз будет. Она пощебечет, я подумаю. На Волгу — это, конечно, бред, но Митьку нужно удержать от глупостей. А вдруг он тоже на принцип пойдет, мол, «я сказал», значит сделаю…
(Ищем благовидный предлог? Чем плохо, если Митя уедет, а вы с Баевым друг дружку перегрызете? Реализуешь свою миссию по спасению одной заблудшей овцы… Мать Тереза ты наша, умница, доброе сердце. Ведь совершенно ясно, что надо делать, ясно всем, кроме тебя.)
