и посмотрела на меня сверкающими глазами.
— Тебе придётся серьёзно заплатить мне за эту услугу, — прошептала она. — А раз ты слуга, и денег у тебя нет, то я возьму натурой, — она слегка прикусила мне губу.
— Хорошо, Лена, — кивнул я. — Слушай внимательно: поедешь в сторону, противоположную городу, выйдешь на Потёмкинское кольцо и заедешь в Константинополь со стороны Ушаковской арки, поняла?
— Поняла, — сказала она с хрипотцой, — Матвей, расстегни ширинку.
— Лена, мне некогда! — возмутился я. — Да мы и не одни.
— Да он и не увидит, — отмахнулась Лена, приоткрывая дверь и свешиваясь из машины на уровень моего пояса, — я чуть-чуть.
«Ну вот что мне с ней делать?» — подумал я и подчинился.
— Ну что, довольна? — секунд через пятнадцать спросил я.
— Ага, — деловито ответила она, возвращаясь за руль и вытирая губы тыльной стороной ладони. — Так, до Потёмкинского и через Ушаковскую арку в Константинополь?
— Да, — ответил я, — всё, поезжай.
Когда пикап Тараса с моей машиной на прицепе начал движение я обратился к Экину:
— Лодочная эта в каком направлении именно?
— Там, — курьер показал рукой.
— Отлично, — ответил я, и, обняв его за подмышки, взвился в воздух.
За время пока мы возились здесь, у меня, как всегда совершенно для меня неожиданно, немного восстановился Яр. Теперь мой огромный резервуар снова был полон где-то на четверть. Лететь предстояло совсем небольшое расстояние, поэтому на схватку должно было ещё остаться прилично.
Вскоре мы увидели вдали огни лодочно-гаражной станции, где мы изначально собирались накрыть Шавика и его людей.
— Ваше благородие, — прошептал Экин, — спустите пониже, не узнаю ничего.
Я снизил высоту и скорость полёта.
— Вот та лодка, там свет горит, — курьез показал пальцем. — А вот гараж, где они должны были быть.
Лодкой, на которую указал Экин, оказалась неплохая на вид крейсерская яхта. Конечно, у моего отца и, тем более, у деда, яхты намного роскошнее, но это было и так понятно. В окне каюты действительно горел свет.
Мы мягко приземлились на яхту.
— Я пойду первым, — шепнул я.
Экин кивнул.
Я создал из Яра некоторое подобие воздушного гребня, который должен был бы отвести в сторону пули, если советник Шавика начнёт стрелять. Очень тихо и медленно мы подкрались ко двери в каюту. Я вдохнул и резко распахнул её.
На мягком диване, идущем вокруг стола с трёх сторон, сидел какой-то человек с усталым лицом и серыми волосами. Он поднял на меня удивлённые глаза. Я без разговоров, используя Яр, прижал его руки к его же груди и сжал ему горло. Он не издал ни звука, не в силах даже захрипеть.
— Экин, это точно он? — спросил я курьера.
— Да, ваше благородие, — ответил тот и, подскочив к задыхающемуся мужчине замахнулся ножом, целясь в сердце. Подобная кровожадность Экина мне показалась несколько излишней.
К нашему удивлению, его нож отскочил от груди этого человека, как от камня. Экин с удивлением оглянулся на меня.
— Я не блокировал, Экин, — сказал я.
Курьер посмотрел куда-то мне за плечо.
— Добрый вечер, Ваше Сиятельство, — раздался голос у меня за спиной. — Это я заблокировал удар Экина. Прошу, перестаньте душить этого человека, он ещё послужит нашей родине.
Я, не переставая душить стремительно синеющего мужчину, оглянулся.
У двери стоял никто иной как неприметный господин, дознаватель по случаю смерти княжича Гуриели. Удивительное дело, я сразу узнал его, когда увидел, но ни за что не вспомнил бы его лица, если бы меня попросили его описать.
Рука Экина вывернулась будто бы сама собой. Это тусклый человек, агент императора, применил Яр. Курьер вскрикнул от боли и выронил нож. Я отпустил человека с серыми волосами. Тот сполз на пол и закашлялся.
— Что тут происходит? — спросил я.
— Присядьте, Матвей Михайлович, — бесцветным голосом сказал тусклый господин. — Разговор предстоит долгий.
Я снял защиту от пуль и присел в полном недоумении. Неприметный господин, агент Его Величества — и вдруг заодно с советником мелкого бандита Шавика? Какое-то безумие.
— Прошу меня извинить, Ваше Сиятельноство, — сказал мне дознаватель. — Сначала я отпущу моих подчинённых.
Экин стоял, как вкопанный, очевидно, не зная, что делать. Истинную причину его замешательства я узнал несколько позже. Тогда же я подумал, что он не понимает, кто такой этот тусклый человек, и почему он называет сероволосого советника Шавика и, главное, самого Экина, своими подчинёнными.
Советник как раз прокашлялся и медленно поднялся с пола.
— Плохо курируешь! — сказал ему неприметный господин, обратившись по фамилии. — Что твои кадры себе позволяют!
— Виноват! — ответил тот.
— Решай вопрос, — строго сказал ему агент Его Величества, показав глазами на Экина. — А теперь пошли вон отсюда, оба.
Сероволосый господин вышел за дверь, грубо потянув за собой курьера. Впрочем, в том, что он на самом деле курьер, я начал серьёзно сомневаться.
— Обращаться ко мне пока можете Сташков, без регалий и званий, — сказал тусклый человек.
— Что происходит, Сташков? — снова спросил я.
— Как вам известно, я выполняю особые поручения Его Величества, — ответил тот. — Глупо было бы полагать, что это означает, что каждое моё задание Государь отдаёт мне лично. Скорее, он указывает мне направление, в котором я уже разбираюсь сам, так, как мне будет угодно.
— Какое это имеет отношение ко мне? — не понял я.
Сташков продолжил говорить дальше, игнорируя мой вопрос:
— Более того, часто я сам решаю, какие проблемы касаются моей компетенции и разбираюсь с этими проблемами по своему усмотрению, не беспокоя Его Величество.
— Знаете, если вы ещё раз проигнорируете мой вопрос, я, пожалуй, дам вам пощёчину, — предупредил я.
Тогда он вызовет меня на дуэль, и я либо его убью, либо умру, пытаясь. Заодно и за пытку попробую расквитаться.
— Что? Пощёчину? Забавно, — Сташков кисло улыбнулся. — Хорошо, перейдём к вашему вопросу. Преждевременная кончина молодого Гуриели не давала мне покоя. Смерть в Парящем Дворце Его Императорского Величества! Скандал! В деле замешаны юные фрейлина Аматуни и стюард Мартынов, которые после этого уединяются в другом кабинете.
Тусклый человек помолчал пару секунд и продолжил:
— Казалось бы, всё понятно, стюард вступился за фрейлину, которая, кстати, сама туда пошла с Гуриели, не рассчитал силы и убил соперника. А если бы погибли вы, Матвей Михайлович, как вы думаете, она бы уединилась с Гуриели, а ваш труп потом выбросило бы море?
— Ну всё, Сташков! — я вскочил, чтобы ударить его по лицу. Кто он такой, чтобы так рассуждать об Елизавете Георгиевне? Конечно, он не знал того, что она рассказала мне, но это нельзя называть оправданием его словам.
— Сидите, княжич! — шикнул на меня тот. Я почувствовал, как огромная
