Даже теперь Серилла только головой качала, размышляя об этом. Неужели Касго не видит, не понимает, что стал чем-то вроде куска сыра в мышеловке?… Калсидийцы недорого возьмут — спровоцируют кого-нибудь из старинной семьи на его убийство. Развязав себе таким образом руки для осуществления вековой мечты: разграбления и уничтожения богатого торгового города…
Зарывающийся в волны флагман сатрапа между тем нес в себе помимо самого правителя некоторое число избранных Подруг, полный штат прислуги и шестерых вельмож, которым он приказал себя сопровождать. Каждый, естественно, тоже прихватил с собой кое-какую свиту. За флагманом следовал еще корабль, полный честолюбивых младших отпрысков благородных фамилий. Их увлекло в плавание обещание сатрапа, что в случае, если семейства дадут на это предприятие денег, молодым людям могут быть пожалованы земельные наделы в Удачном. Тщетно Серилла пыталась отговорить его хотя бы от этого, объясняя, что прибыть в Удачный во главе целой оравы алчных поселенцев — значит, нанести оскорбление старинным торговцам, которые, несомненно, сразу сделают вывод о его истинном отношении к их жалобам насчет «новых купчиков»… Касго от нее лишь отмахнулся.
И как бы для того, чтобы вернее испортить все дело, парусники сопровождал далеко не почетный эскорт из семи здоровенных галер — и каждая полным-полна вооруженных до зубов калсидийских наемников. Якобы для защиты государя от пиратов, коими, как известно, так и кишат воды Внутреннего Прохода… И только уже в плавании Серилла обнаружила, что демонстрацией вооруженной мощи они ограничиваться не собирались. Они имели в виду грабить и разорять любое пиратское поселение, которое им случится обнаружить в пути. Добыча и пленники должны были затем отправиться в Калсиду, дабы частично окупить «дипломатическую миссию». При этом молодые джамелийские вельможи будут всемерно участвовать в набегах, доблестью своей подтверждая, что воистину достойны земельных пожалований…
Сатрап особенно гордился именно этой деталью задуманного плана. Серилла раз за разом выслушивала его речи о ее многочисленных преимуществах. «Во-первых, Удачный вынужден будет признать: мои сторожевики в самом деле успешно распугивают пиратов. В качестве доказательства мы им предъявим рабов, которых захватим. Во-вторых, Удачный будет поражен мощью моих союзников и откажется от самой мысли о непокорстве. В-третьих, мы славно пополним сокровищницу, в которую нам пришлось заглянуть, снаряжая эту маленькую экспедицию. Ну и в-четвертых, все вместе превратит меня в живую легенду! Какой еще сатрап прежних дней вот так брал бразды в свои руки и наводил должный порядок? У кого еще хватало смелости для подобного поступка?»
В итоге Серилла не могла решить, какой опасности следовало опасаться в первую очередь. Того ли, что калсидийцы умыкнут Касго в свою страну, сделают заложником и правителем-марионеткой — или что вельможи Джамелии попросту растащат всю власть, воспользовавшись отсутствием мальчишки-сатрапа?… С большой горечью ей приходилось признать: очень возможно, что произойдет и то и другое. А еще в черные мгновения вроде нынешних она вообще сомневалась, что когда-либо увидит Удачный. Все они здесь были, по сути, в полной власти калсидийских наемников, управлявшихся на кораблях. Вот возьмут да и повернут прямо в Калсиду — и кто им запретит?… Серилла лишь надеялась, что они сочтут более выгодным заглянуть сначала в Удачный. Ну а если это случится… Она давно уже поклялась себе — там она как-нибудь, да сбежит. Вырвется. Как-нибудь…
Вот так-то. А пока…
Лишь двое старых советников сатрапа пытались удержать его дома. Остальные подобострастно кивали, признавая, впрочем, что для правящего сатрапа это и в самом деле был шаг небывалый. А впрочем, говорили они, государь волен поступать так, как считает нужным. Что характерно, сопровождать его по доброй воле не вызвался ни один, а те, кому он напрямую приказал ехать, сделали это весьма неохотно. Прочие завалили Касго подарками в дорогу и принялись чуть ли не подталкивать его к корабельному трапу… А молодой государь, словно пораженный слепотой, продолжал упрямо не замечать грозных признаков заговора! И даже третьего дня, когда Серилла осмелилась заговорить с ним о своих подозрениях и тревогах, Касго сперва высмеял ее, потом всерьез прогневался. «Ты сама желала бы сыграть на моих страхах! — кричал он на нее. — Тебе ведь отлично известно, в каком плачевном состоянии пребывают мои нервы! Ты хочешь вконец расстроить меня своими дурацкими разговорами, разрушить мое здоровье, и без того донельзя хрупкое! Повелеваю: умолкни! Отправляйся в свою каюту и не смей показываться, пока я тебя не позову!»
У нее до сих пор краска приливала к щекам, стоило только вспомнить, как униженно пришлось ей повиноваться ему. Ее проводили, а вернее, отвели в каюту двое гнусно ухмылявшихся калсидийцев. Ни один к ней не притронулся, но, пока шли, они вовсю обсуждали ее телесные достоинства. И помогали себе очень красноречивыми жестами. Оказавшись внутри, Серилла первым долгом вдвинула в ушки хилый дверной запор. Потом подтащила к двери каюты дорожный сундук… Касго вызвал ее целые сутки спустя. Когда же она предстала перед ним, первым делом осведомился, усвоила ли она урок. Он ждал ее ответа, уперев кулаки в бедра, скалясь в ухмылке… Он никогда не отважился бы так вести себя с ней, будь они по-прежнему дома, в столице. Что ж… Она смиренно потупилась перед ним и ответила: «Да, усвоила, господин мой». Внутри у нее все кипело, но ей показалось, что так будет мудрей.
О да! Она хорошо усвоила преподанный ей урок. Теперь она знала, что он отринул последние крохи вежливости и достоинства. Прежде беспутство было для него всего лишь забавной игрой. Но игра зашла слишком далеко, и теперь он попросту распадался… Вот тогда-то она и решила вернуть себе свободу, как только представится хоть маломальская возможность сбежать. Она ничем не была обязана этому юному ничтожеству. Лишь верность сатрапии, которую она собиралась нарушить, тревожила ее совесть. «Я всего лишь женщина, — говорила она себе. — Одинокая женщина. Могу ли я всерьез надеяться хоть что-нибудь предпринять, чтобы остановить это разложение?…»
Касго же с того самого дня наблюдал за ней, как кот за мышкой, ожидая, не вздумает ли она бросить ему вызов. До сих пор у нее хватало изворотливости всячески избегать противостояний, но при этом и пятки ему не лизать. Она была неизменно вежлива и немногословна. Да и на глаза ему попадаться старалась как можно меньше.
Сегодня, когда он вызвал ее «посоветоваться», она со страхом предчувствовала, что дело вполне может кончиться непримиримым столкновением характеров. И теперь молилась Небесам, призывая благословить ненасытную ревность Кикки, ибо стоило Серилле войти в покои сатрапа, как та буквально полезла из кожи вон, дабы Касго занимался исключительно ею. Во всех отношениях. И великолепно в том преуспела. Касго пребывал в полнейшем бесчувствии.
Кикки не обременяли ни малейшие предрассудки стыдливости. Она сделалась Сердечной Подругой благодаря доскональному знанию калсидийского языка и обычаев. И теперь Серилле было ясно, что девушка полностью приняла культуру этой страны. В Калсиде женщина могла достичь власти токмо и единственно руками мужчины, которого ей удалось к себе привязать. И вот сегодня вечером Кикки показала, что пойдет абсолютно на все, лишь бы только удержать внимание Касго. «Какая жалость, — думала Серилла, — девочка не понимает, что в действительности ее поведение — вернейший способ совсем потерять Касго. Очень скоро он бросит ее, как надоевшую куклу. Что ж, будем надеяться, что ее проделки займут его хотя бы до прихода в Удачный…»
Серилла как раз смотрела на них, когда сатрап приоткрыл один глаз, мутный и красный. Она не отвела взгляда. Она весьма сомневалась, что он вообще заметил ее присутствие.
Но он заметил.
И приказал:
— Подойди!
Она ступила на толстый ковер, старательно обходя раскиданную одежду и блюда с объедками. И остановилась на расстоянии шага от его ложа.
— Государь желал посоветоваться со мной? — спросила она по всей форме.
— Подойди! — повторил он капризно. И указал пальцем на участок ковра непосредственно рядом с диваном.
Но пройти этот последний шаг было попросту выше ее сил. Она не могла переступить через свою гордость.
— Зачем? — спросила она.
— Потому что я — сатрап! И я приказываю тебе! — рявкнул он, мгновенно разъяряясь. — Какие тебе еще причины нужны?
Он отпихнул Кикки и сел. Та лишь застонала и откатилась в сторонку.
— Я не служанка тебе, — ровным голосом заметила Серилла. — Я — Сердечная Подруга. — Она выпрямилась как только могла и нараспев прочитала: — «…дабы уберечь его разум от влияния льстивых женщин, а тщеславие — от подхалимов, стремящихся лишь к собственной выгоде, пусть он избирает себе Сердечных Подруг и сажает их рядом с собою. Пусть он не сочтет себя выше их, а их — ниже себя и позволит им открыто высказывать все, что велит их мудрость, давая советы сатрапу в тех областях, в которой каждая из них наиболее просвещена. Пусть у него не будет среди них любимиц. Пусть не избирает он их, соблазняясь внешностью или дружелюбием. Подруги же пусть не восхваляют его и не склоняются покорно к его мнению из страха возразить государю, но, ничем не смущаясь, пусть неизменно подают ему честный совет. Пусть Подруга…»
