и того, что вы знаете куда и с кем. Подозреваю, что скоро. Субботний вечер ваш, но начиная с воскресенья вы должны быть доступны двадцать четыре часа в сутки. И еще, Эсприу, ни слова об этом… никому. Понимаете? Полная конфиденциальность.
– Конечно, шеф. Я могила. А подруги вашей жены?
– То есть?
– Женщины не умеют молчать. Не разболтают?
– Сплю и вижу, чтобы хоть одна проболталась, тогда я всех их расстреляю.
Иногда я не мог понять, шутит шеф или говорит серьезно. Но когда имеешь дело с таким персонажем, лучше на все кивать и поскорее убираться с глаз долой.
20. Двое и ростовщик
Колокольчик нервно звякнул. По узкому проходу между стеллажами Полито подошел к прилавку в глубине магазина. Все было таким, как он помнил. Даже затхлый запах, присыпанный многолетней пылью.
За прилавком по-прежнему стоял тот же старик, только заметно одряхлевший. Его кашель было слышно почти что с улицы, но слух и чутье оставались остры, как у дикого зверя.
– Так-так-так. Кто это к нам пожаловал?
– Привет, старик, тебе бы кашель подлечить…
– Не-е-е, – проскрипел он в ответ. – Пустая трата времени.
– А твои псы?
– Зачем они тебе? Убить меня хочешь?
– Не-е-е. Пустая трата времени.
Оба холодно улыбнулись.
– Пришлось ими пожертвовать.
– Стали кусать руку, которая их кормила, так?
– Не-е-е… просто стали не нужны. Им всегда было далеко до тебя.
– Ну разумеется. Я никому за гроши ребер не ломал.
– Верно, но фирме нужны разные люди. Ты был мастер украсть что угодно – изобретательно, бесшумно, изящно даже. А они были мастера сделать так, чтобы тебе не приходило в голову обокрасть меня. Я слышал, сейчас ты работаешь на стройке.
– Правильно слышал.
– Не-е-е… Такой талант губишь. Мы могли много заработать вместе.
– До тех пор, пока ты меня чуть не убил.
– Ты украл у меня монету! – Ростовщик зашелся долгим кашлем.
– Она никогда не была твоей, старик.
– Как и все, что ты здесь видишь, – с гордостью ответил тот, широким жестом указывая вокруг. – Но ты никогда не обращал на это внимания.
– А теперь обращаю.
– Вижу, вижу… И ты не поленился прийти сюда, чтобы сказать мне это?
– Мне нужны деньги, – произнес Полито вымученно, пересиливая гордость.
Тонкие губы Эммета скривились в жестокой и довольной улыбке.
– Конечно, нужны. И я могу их добыть, в этом нет никаких сомнений. Мне сейчас интересно другое: что ты можешь предложить взамен?
– Ты уже сам сказал – свой талант. Послушай, старик, речь не об одолжении, я пришел договориться. Я делаю работу, ты платишь. Точка.
– Я слишком хорошо тебя знаю. У тебя уже есть план. – Эммет придвинулся ближе: – Что ты задумал?
– Завтра вечером я иду в “Мельницу”, а у тебя там дела. Давно уже.
– Раньше, раньше были дела, – поправил старик. – Сейчас все иначе.
– Именно. Становится все труднее найти юные таланты, готовые рисковать шкурой. Или я ошибаюсь?
– Не слишком, – покорно согласился старик. – Сейчас за всеми следят, повсюду соглядатаи и доносчики, появилась военная полиция, и если тебя вдруг поймают, то наказание будет… как бы поточнее сказать… образцово-показательным.
Полито лукаво улыбнулся, и Эммет посмотрел на него не без гордости:
– Я скучал по тебе, малыш. Скажи мне, ты веришь в судьбу?
– Нет.
– Хорошо, потому что я тоже не верю. Но верю в совпадения. И как раз такое совпадение, что мне нужно в ближайшие два дня передать посылку.
– Я передам.
– Не-е-е, не спеши. – Эммет закашлялся, не договорив. Пожевал губами, поднес ко рту истрепанный платок и снова убрал его в карман пиджака, который был ему велик не меньше чем на два размера. – Сам знаешь, в нашей работе спешка – плохой советчик. Если я до сих пор его не передал, то потому, что за ними следят.
– За кем?
– Неважно. Важно то, что и армия, и полиция идут за ними по пятам, знают, что они здесь, и знают, что они явились по делу.
– По какому делу?
– За лекарствами.
– Лекарства… Ты подался к красным?
– Не-е-е… Умоляю. Обижаешь, не такой я дурак. Франкисты, республиканцы, коммунисты, социалисты, нацисты… все пытаются продать миру свой расчудесный товар. Какое мне дело до их идеологий? Посмотри, во что они все превратили. Идиоты. Если бы все эти лидеры меньше заботились об идеальном устройстве мира, продовольственных карточек не было бы в помине.
– Оказывается, старик Эммет – образец благоразумия.
– Не-е-е, я никакой не образец. Но я знаю, как устроен мир, а еще знаю, что поймать любого с этой посылкой все равно что поймать меня. И хотя этот проклятый кашель однажды меня добьет, лучше умереть от кашля, чем от пули в затылок или в тюрьме.
– Тогда почему ты все это не бросишь? Не вернешься к мелким делишкам?
– Ты думаешь, что мы хозяева своих решений, но посмотри на себя. Разве ты по своей воле сюда пришел? Не-е-е. Ты пришел, потому что тоненький голосочек, который не дает тебе спать по ночам, сказал, что ты недостаточно хорош и никогда не будешь достаточно хорош.
– О чем вы договорились? – спросил Полито, устав слушать старика.
– Не-е-е. Сначала ты должен мне кое в чем помочь. Сделать маленькое одолжение.
– За одолжения нужно платить. Ты сам меня научил.
– Отведи меня к нему, – быстро и прямо вдруг сказал Эммет. – Он сменил фамилию, правда?
– Я думал, с этим мы уже в прошлый раз все выяснили.
– С моей стороны никаких вопросов. Я просто хочу поговорить.
– А если я откажусь? Дай-ка угадаю. Ты расторгнешь наш договор.
– Не-е-е, наш договор в силе. Официально. Но мне нужно поговорить с ним. Просто поболтаем, как старые друзья.
– Сомневаюсь, что он захочет говорить с тобой.
– Даже если так, все равно отведи. Зачем человеку менять фамилию? Мне в голову приходят разные причины. Но каковы бы они ни были, я не думаю, что сеньор Эсприу будет очень рад, если все узнают, кто он на самом деле.
– Чертов старик…
– Знаю, знаю, дорогой друг. Я тоже по тебе скучал.
Было бы красиво завершить разговор коварной улыбкой. Но стариком овладел ужасный приступ кашля и испортил концовку.
Было поздно. Город спал. А я гулял. Дома я не мог сосредоточиться. Стены давили, и, устав ворочаться в постели, я вышел пройтись. Ночью у меня всегда было какое-то особое настроение. Все в своих постелях, у всех своя жизнь, все спят и видят что-то свое. Скольким снам суждено стать явью? Немногим. Просто потому, что это сны. Потому что после пробуждения, за сонным завтраком, то, что казалось таким прекрасным ночью, утром превратится в
