или в Рурскую область
шестидесятью-семидесятью дивизиями… Но все это люди считали неразумным, преждевременным, стоящим
ниже современного уровня мышления и морали».
Вот – усилиями всеевропейского социализма и парламентаризма мы и сидим: намного, очень намного ниже самого скромного уровня мышления и морали, по-видимому общепринятого уже и при Олеге.
Английская патриотическая поговорка гласит: «Англия проигрывала все сражения, кроме последнего».
Давайте вспомним: в свое время были проиграны два последних сражения: одно – против Франции Жанны Д’Арк, другое против Америки Георга Вашингтона. В переводе на язык русской истории это обозначает примерно то же, что для нас означал бы разгром в Польше или отделение Сибири. Английская патриотическая песенка поет:
«Никогда, никогда, никогда
Англичанин не будет рабом!»
Давайте вспомним: британская армия и еще больше британский флот были построены не на началах всеобщей воинской повинности, не на долге каждого англичанина идти защищать старую и веселую Англию, а на захвате в рабство матросов и солдат, которых вербовщики спаивали в кабаках, в пьяном виде отвозили на суда, и там было то же, что было и на галерах эпохи гребного флота.
Русская армия от Олега до Николая Второго никогда не вербовала своих бойцов ни путем купли, ни путем спаивания. Она не захватывала и не покупала рабов ни на хлопковые плантации X IX века, ни на каучуковые ХХ-го. Россия первая предложила миру и Лигу Наций, и разоружение, и Гаагский Трибунал, но совершенно невозможно себе представить, чтобы при наличии Империи Российской и Императоров Всероссийских Лига Наций и ООН превратились бы в то, во что превратила их борьба правительств и партий, парламентов и профсоюзов, трестов и деятелей, ораторов, танцоров и жулья. Можете ли вы себе представить, чтобы Государь Император Николай Второй, имея на русско-германской границе более чем десятикратное превосходство в силах, дал бы немцам съесть своего союзника, которому он за год до этого торжественно обещал свою вооруженную поддержку? Если вы это можете себе представить – позвольте мне позавидовать силе вашего воображения.
* * *
Так вот, прошли мы одиннадцативековой путь от Олега до Николая Второго, и в самых истоках этого пути мы, туманно и расплывчато, подмечаем те же общие черты, что и в его конце, – я, впрочем, никакого «конца» пока не вижу. Если бы наша историческая наука занималась бы исследованием фактов, а не агитацией в пользу галлюцинаций, то мы, вероятно, знали бы об истоках нашего государственного бытия что-то более вразумительное, чем отдельные эпизоды борьбы за киевский великокняжеский стол. Но мы этого ничего не знаем. Или почти не знаем. Все те светочи науки, которые нам освещали наше прошлое, всем своим нутром принадлежали ко всяким в мире коронам – кроме, конечно, русской. Это в какой-то степени повторяет историю убогой нашей «военной миссии». Учились наши генералы у итальянцев эпохи Возрождения и у поляков эпохи вырождения, у шведов Карла X II и у немцев Фридриха Великого, у Наполеона и у Клаузевица – то есть у опыта всех тех армий, которые были разбиты нашей собственной. Но у нашей собственной – как же было учиться? В отношении государственного строительства остается все-таки много сторон, которые могут показаться спорными. Но в военном смысле никаких споров просто не может быть: русская армия была самой победоносной армией всей мировой истории, включая в эту историю и Древний Рим. Так, может быть, русскую военную мысль следовало бы строить на основании ее опыта, а не опыта Колелони, Собесских, Карлов, Фридрихов и прочих. Не на опыте тех, кто кое-как и кое-когда выигрывал кое-какие «первые сражения», а на опыте нашей армии, которая первые сражения иногда и проигрывала, но пока что не проиграла ни одного последнего?
Это же относится и к русской государственности. Ведь вот, те люди, которые искали, – они нашли: и законы Хаммураби, и остатки империи Инков, раскопали древнюю Трою и гробницу Тутанкамона… Может быть, что-то можно было найти и о свободах Киевской Руси, как нечаянно что-то нашел проф. Кизеветтер о Всероссийских Съездах Московской?
* * *
Я уже констатировал: ни о чем решающем наши историки нам не говорят – они только проговариваются. И тогда с совершенной неизбежностью возникает совершенно логическая нелепица, какими переполнены все наши исторические исследования, нелепица, которая фактическим клином врезывается во все теоретические построения: если были Всероссийские съезды и неприкосновенность личности, то ни о какой «деспотии», разумеется, речи быть не может. Если русский мужик в середине XV II века имел по свинье и прочему на душу населения, то ни над какой бездной он не стоял. Если Петр Первый бежал от Софии, от Нарвы, от Гродны и под Прутом увяз так, что и бежать было некуда, то только при величайшей свободе мысли от законов логики можно возвести его в чин героя и полководца. Если Пестель агитационно запарывал своих солдат, то ни при какой свободе мысли никем иным, кроме как прохвостом, его квалифицировать нельзя. Но нам говорят: Петр шведов разбил потому, что научился чему-то от них. Или: Толстой написал «Войну и мир» потому, что учился у Диккенса. Или: Александр Второй ввел суд присяжных потому, что научился от Англии. Считалось совершенно немыслимым, чтобы что-либо существенное, кроме самовара, указа, кнута и водки, мы бы соорудили «своею собственной рукой».
Этот философски стандартизированный ход мыслей повторяется и в историографии Киевской Руси: откуда бы все это могло взяться? Ясно – сперли. Но у кого? Ясно – у Византии, по тем временам это был единственный парадный подъезд. Ключевские, которые жили за чужой духовный счет, никак не могли себе представить, что кто-то в России мог бы жить на свой собственный.
Давая общий обзор нашей «Начальной летописи», Ключевский стыдливо потупляет свои ученые очи перед его «твердым и цельным историческим мировоззрением»:
«Начальная летопись представляет сначала прерывистый, но чем дальше, тем все более последовательный, рассказ о первых 21/2 веках нашей истории, и не простой рассказ, а освещенный цельным, тщательно проработанным взглядом составителей на начало нашей истории… Всего важнее идея, которою освещено начало нашей истории, – это идея славянского единства, которая в начале X II века требовала тем большего напряжения мысли, что совсем не поддерживалась современной действительностью… Замечательно, что в обществе, где сто лет с чем-нибудь назад еще приносили идолам человеческие жертвы, мысль уже научилась подыматься до связи мировых явлений… Вчитываясь в оба свода, вы чувствуете себя как бы в широком общерусском потоке событий, образующемся из слияния крупных и мелких местных ручьев… Как могли
