Но можем ли мы рассчитывать на подобные моменты просветления, чтобы использовать их? Я сильно сомневался в этом. Болезнь явно прогрессировала.
— И если бы, — продолжал Фелисьен, — если бы только одному человеку можно было лететь на аэроплане, я бы на это решился.
Целыми часами он упорно смотрел на Алексея Платоновича. Он обращался с ним, как с ребенком, которого мы уговариваем отдать любимую игрушку. И хотя Надежда, как только могла, помогала в этом Фелисьену, результатов, тем не менее, не было достигнуто никаких.
Тем временем гак-ю-маки перестали снабжать нас провизией, и мы должны были сами доставать себе нужное пропитание. В нашей компании были хорошие охотники, зверя было изобилие, в оружии у нас недостатка не было.
К удивлению нашему, гак-ю-маки молча вернули нам все принадлежащие нам вещи, кроме тех, какие остались в пещере их патриарха. Дикари нашли также у подножия ледника Снеедорфа разные обломки и обнаружили наш склад в предгорье.
Все эти печальные остатки нашего прекрасного дорожного снаряжения они заботливо принесли в Катмаяк. Все, кроме саней, которые, видимо, были оставлены дикарями на месте и, как мы потом убедились, были растоптаны стадом носорогов. Вещи эти не имели для равнодушных троглодитов никакого значения. Металлов и их применения они не знали. Вдобавок они гнушались всеми найденными вещами. Даже Фелисьен не мог заставить Каму съесть шоколад или сухарь.
Фелисьен и я страстно набросились на ружья и патроны: нам хотелось испробовать охотничье счастье.
Мне было любопытно видеть, как подействует на дикарей стрельба из ружей. Но, к нашему удивлению, они выслушали выстрелы спокойно, даже с удовольствием, как бы прислушиваясь к удару грома.
Больший эффект произвели спички: чужеземцы сумели вызвать благодатный огонь — гакмачо — чирканьем не заслуживающих внимания палочек!
Окрестности Катмаяка кишели снежными куропатками. Волки же иногда приходили к самому отверстию пещеры и хватали полуобглоданные кости. То там, то здесь были видны следы либо медведя либо оленей.
Каму утверждала, что в это время все олени на севере, за озером. Мы часто видим следы эласмотериев, а по временам и целые тропы, выбитые этими толстокожими. Тропы неизменно заканчивались у одного из многочисленных болот.
По-видимому, носороги, мучимые тучами комаров, забиравшихся в теплые полуденные часы в глаза и уши, валялись в нагретой грязи, либо купались.
Нам нежелательно было встречаться с существами, исполненными такой злобы, и мы испытывали неприятное чувство, когда приходилось идти через густые заросли, где видны были борозды изломанных и вырванных с корнем кустов и ветвей.
Мы охотились, заботясь о запасах для великолепного жаркого, и троглодиты смотрели на это, как на самую обыденную вещь. Каждый охотится своим способом. Удивление свойственно только цивилизованному человеку.
Однажды прибежал ко мне Фелисьен очень бледный и серьезный и рассказал следующее.
С утра он отправился, как обычно, на охоту. Ходил долго и безрезультатно, выслеживая какой-нибудь жирный кусок. Он шел по определенному следу, который привел его на опушку редкого кедрового леса. Внезапное движение в чаще обратило на себя его внимание. Он пригнулся, спрятался и выглянул из-за прикрытия.
Оказалось, что это Каму усердно собирала бруснику, не предполагая, что за ней наблюдают.
Фелисьен некоторое время следовал за ней и только хотел выскочить, чтобы шутя напугать ее, как напротив него раскрылась чаща, и появилась фигура молодого гак-ю-мака из Восточной Орды, горящие глаза которого с хищной жадностью были устремлены на ничего не подозревающую девушку.
Фелисьен, предвидя недоброе, остался за прикрытием и затаил дыхание. Он увидел, как осторожно подкрадывался троглодит, сжимая в руке тяжелую дубинку. Двумя тихими, хищными скачками очутился дикарь около девушки и замахнулся…
Но Каму в последний момент почувствовала что-то неладное позади себя. С быстротой молнии, она оглянулась, пронзительно вскрикнула и отскочила. Гак-ю-мак схватил ее за руку и снова замахнулся. Она кусалась, кричала, била его кулаками, царапалась.
Фелисьен понял, что разыгрывается здесь. Это был один из многочисленных женихов, и, если ему удастся оглушить девушку, он унесет ее, как законную добычу.
Не колеблясь, Фелисьен выскочил с боевым криком. Гак-ю-мак обернулся; рука с дубинкой у него опустилась. Оба мужчины: человек неандертальский и человек двадцатого столетия стояли, глядя друг на друга горящими глазами.
Затем дубина закрутилась над головой Фелисьена. Француз отбил удар взмахом ружейного приклада и сам нанес страшный удар. Гак-ю-мак взвыл, выпустил девушку и свалился.
Фелисьен Боанэ, тяжело дыша, с минуту тупо смотрел на него. Потом обернулся к девушке. Каму смотрела на Фелисьена с выражением покорной боязни. Вдруг она упала на землю у его ног, и осталась неподвижно лежать лицом во мху.
В смущении он поднял ее, поглядел на лежавшего врага и, увидев, что тот только оглушен, ушел. Каму послушно пошла за ним.
С этого времени она постоянно следовала за Фелисьеном. Вечером, чего никогда перед этим не делала, она пришла в нашу пещеру и приготовила свою постель вблизи ложа Фелисьена. Исключительно только ему приносила она теперь лесные плоды. Только ему готовила меха. Короче, Каму принадлежала теперь Фелисьену; по обычаю страны она стала его женой. Он победил в бою соперника, и она принадлежала победителю. Это был один из законов Каманака, и никто не решался его нарушить.
XXIX
Один мрачный подросток по приказанию Каму поймал для нас трех больших воронов. Записки мы укрепили со всевозможным старанием. Сколько надежд возлагали мы на этих злобных птиц, когда они полетели. Но разочарование наше было огромно. Они улетели на север!
Мне кажется достоверным, что застреленный у Амераликфиорда ворон был загнан туда из Каманака вихрем и против воли. Могли ли мы рассчитывать на подобную случайность? Но и вреда от этой попытки не будет, что бы ни случилось!
Больше успеха обещает другой план. Для осуществления его мы предприняли несколько систематических экскурсий по берегам озера Надежды.
Гак-ю-маки не знают лодок. Они не умеют, как я убедился, плавать вообще, и если им необходимо переправиться через воду, делают это с неохотой и страхом.
Был в восточной части озера, между голыми холмами, небольшой залив. Берег здесь уходил в глубину отвесно, и черная вода лежала неподвижно, как темное масло.
Мы, может быть, прошли бы мимо залива, но именно в тот момент, когда уже миновали его, вращение воды на поверхности стало заметно. Мы ждали, что будет дальше.
Водоворот становился все сильней и сильней и захватывал все большую окружность. Центр его опускался все ниже, образуя воронку, и волны на краях его шумели белой пеной. Наконец, центр углубился настолько, что образовалась черная узкая дыра. Оттуда слышались хрипение, чмоканье, храп, как будто воздух втягивался самой утробой земли, и от этих чудовищных звуков, разлетавшихся по печальным и тихим окрестностям озера, мороз пробегал по коже.
Это явление длилось около часа. Потом водоворот стал ослабевать, вращение прекратилось. Но заметно было, что уровень воды понизился на несколько миллиметров. Явление повторялось с трехчасовыми паузами.
Здесь, следовательно, и был подземный сток озера. Сотни и сотни миль пробегает отсюда вода тайными подземными путями.
Тотчас же мы порешили воспользоваться этим удивительным явлением, как пневматической почтой.
Мы выбрали надежную консервную коробку, вложили в нее бумагу с подробной информацией о нашем положении, герметически закрыли ее и отправились к заливу с нашей патентованной складной лодкой и длинной веревкой.
Когда мы спустили на воду челнок, я вошел в него и оттолкнулся. Легкими ударами пары весел я удалялся от берега. Водоворот начал действовать с магической точностью. Мои друзья на берегу медленно отпускали веревку. Я уже видел перед собою движущуюся поверхность воды.
Вследствие оптического обмана мне показалось, что меня несет в противоположном направлении с бешеной быстротой.
В эту минуту водоворот достиг своей наибольшей быстроты вращения; послышалось хрипение; некогда было размышлять. Выпрямившись, я изо всей силы бросил коробку в водоворот. Тотчас после этого меня потянули к берегу. С бесконечным облегчением поспешил я вместе с другими на вершину холма.
Мы следили за блестящим предметом, как он, бешено кружась, приблизился к жерлу и среди хрипения, писка и рева был молниеносно втянут в пучину.
Молча мы возвращались домой. Алексей Платонович, которого мы нарочно взяли с собой, проявлял полное равнодушие к нашей затее. Никаких воспоминаний о том, что когда-то он проделал то же самое, не осталось в его ослабевшем мозгу.
