– А кто тогда? У вас нет ярких лидеров, – настаивала Таня.
– Есть лидеры, – подал голос Евгений. – Явлинский, Шахрай, Черномырдин.
– Ни тот, ни другой, ни третий, – Яровой решительно замотал склоненной над рюмкой головой. рыжий чуб его взъерошился. – За них не будут голосовать массы. А нам надо голоса масс. Нужен человек, чтоб был приемлем и нам и оппозиции. Нужен архипатриот. – Он сделал внушительную паузу и заговорщицки уставился на Таню. – Понимаете, прекрасная леди, – архипатриот?
– И демократы проголосуют за архипатриота? – искренне усомнилась Таня.
– Проголосуют. Они не дураки, не идиоты, которых телевидение лишило мозгов. Они будут знать и знают настоящую цену архипатриота. Не ту, что у него на лбу написана, а ту, что вот здесь. – Он постучал себя в грудь и поднял рюмку с коньяком. Он уже дошел до кондиции, за которой начинают терять над собой контроль: – Очаровательная Татьяна Васильевна…
– Так кто ж тот таинственный архипатриот? Или это секрет? – перебила Таня.
– Секрет, – согласился Яровой и продолжил начатый монолог: – Я хочу выпить с прекрасной леди на брудершафт. Не возражаешь, Женя?
– Напротив, рекомендую, – весело отозвался Евгений и скользнул на Таню виноватым поощрительным взглядом.
– А все-таки мне, как избирателю, хотелось бы знать имя претендента на президентский пост, за которого я должна голосовать, – уклонилась Таня от поцелуя. – А то вдруг проголосую не за того, Ыза липового архипатриота… Кто же он? Неужто Жириновский?
– За поцелуй готов я выдать тайну.
Яровой, шатаясь, тяжело поднялся из-за стола и с рюмкой коньяка направился к Тане, которая вдруг смутилась и растерялась. Она представила себе эти слюнявые, плотоядные губы Ярового и физически ощутила чувство брезгливости и неприязни. «Нет-нет, только не это», – приказала она себе. А тем временем Яровой, подойдя к Тане, выпил коньяк и потянулся к подставленной щеке, которой успели только коснуться его влажные губы.
– Это не по правилам, – недовольно сказал Яровой. – На брудершафт положено в губы.
– Называйте имя архипатриота, – решительно потребовала Таня. – Итак, Жириновский?
– Жириновский – антисемит, значит, фашист. За фашиста ни те ни другие голосовать не будут.
– К сожалению, голосовали, – напомнил Евгений.
– Ну так кто же? – проявляла нетерпение Таня.
Яровой умолк, пристально посмотрел на Евгения, потом перевел доверительный взгляд на Таню. Выдержав паузу, вполголоса, словно опасаясь, что его услышат те, кто не должен этого знать, произнес:
– Руцкой!
Оба Соколовых удивленно переглянулись.
– Руцкой? Кандидат от демократов? – переспросил Евгений, делая изумленные глаза. – Да не может быть.
– Довольно неожиданно, – только и произнесла Таня. Она засомневалась в искренности Ярового.
– А что вы нашли неожиданного? – осевшим голосом спросил Яровой. – Вспомните, в упряжке с кем он избирался в вице-президенты? И какой он был непримиримый демократ, как он чехвостил коммунистов, с какой жестокой ненавистью.
– Но он сам был коммунистом, – как был размышляя, сказала Таня. – Хорошо воевал, героя получил. Дважды в плену побывал…
– И дважды уходил из плена, – напомнил Яровой. – Не рядовой, а полковник, ас. Кто помог?
– Говорят, наша дипломатия, – произнес Евгений.
– Допустим. Один раз. А второй? Может, ЦРУ? То-то, – предположил Яровой. – А став вице-президентом, куда направил господин Руцкой свои зарубежные стопы? В Израиль. Засвидетельствовать свое почтение и походя сообщить, что у него мама еврейка, следовательно, по израильским законам он еврей. А вот Жириновского-Финкельштейна в Израиле за еврея не сочтут, потому что мама у него русская.
– Жириновский антисемит. Притом, откровенный, – осуждающе изрек Евгений.
– Да перестань ты, Женя, со своим антисемитизмом, – недовольно сказала Таня. – Вот заладил. Нету нас никакого антисемитизма. Скорей уж наоборот.
– Как нет, когда Черномырдин заявил, что у правительства есть целая программа борьбы с антисемитизмом, – возразил Евгений. – Что ж получается: программа есть, а антисемитизма нет.
– Не спорьте, вы оба правы: антисемитизма действительно нет, можете мне поверить, – вмешался Яровой уже заплетающимся языком. – А программа у Черномырдина есть, тут Женя прав. Программы реформ нет, а антисемитская есть. Подарок Израилю и США.
– Ну как же нет, Анатолий Натанович, когда я сам видел надписи большими буквами на бетонных щитах: «Жиды правят Россией!», «Бей жидов!»
– Ерунда, несерьезно, – опроверг Яровой и прибавил: – Такое могли написать сами евреи, бейтаровцы, чтоб оправдать черномырдинскую программу. Могли?.. Запросто. Это игра.
– Нет, Анатолий Натанович, все, что вы говорите, очень интересно. Это так неожиданно, – настойчиво заговорила Таня. – Меня вот что интересует: предположим, что вашего Руцкого на президентских выборах победит Зюганов или кто-нибудь не из «липовых архипатриотов», а настоящий патриот? Что тогда?
– Тогда?.. – в узеньких глазках Ярового засверкали колючие огоньки. – Тогда вмешаются американцы, НАТО под флагом ООН.
– Это как же? Введут свои войска?
– И такое возможно, как крайний случай.
– Это же будет оккупация.
– По просьбе того же Ельцина. Для спасения демократии.
– А наша армия?..
– Будет выполнять приказ своего Верховного Главнокомандующего, то есть Ельцина. А вообще, – как бы спохватился Яровой, – политика – грязное дело, это давно сказано кем-то умным. И мы с вами не будем играть в грязные игры. Прекратим. Лучше поговорим о приятном, о прекрасном. О женщинах. Женщина – эт-та… – он встал и поднял вверх указательный палец, поводя осоловелыми глазами… – Это звучит гордо, как сказал классик.
– Это Горький о человеке говорил, – поправила Таня.
– Верно, о человеке, – согласился Яровой. – А вы, Татьяна Васильевна, что, не человек? Вы – человек с большой буквы, только вот он, этот банкир, новый русский, не понимает и не ценит, какой алмаз подарила ему судьба.
– Почему вы так говорите? – возразила Таня. – И понимает и ценит. Вы глубоко заблуждаетесь.
– Нет, Татьяна Васильевна, я не заблуждаюсь, а вы слишком… Скромничаете. Ни повара, ни прислуги сами и готовите и стираете. Это не для ваших рук. И ваша медицина не для вас. Вы не должны работать. Вы созданы для украшения… – Он взял пустую рюмку, посмотрел в нее мутными глазами и поставил на стол, приговаривая:
– Все, больше ни-ни, ни грамма. И вообще… Я засиделся. Мне пора.
Евгений проводил Ярового до машины, в которой рядом с водителем сидел телохранитель. Садясь в машину, Анатолий Натанович не забыл уточнить, когда Евгений уезжает в загранкомандировку. Для него это был важный вопрос, связанный с его коварным замыслом.
2
– Ну и как тебе Анатолий Натанович? – весело спросил Евгений, войдя в квартиру. Таня уже успела переодеться в домашний халат и убирала посуду. Она метнула в мужа жесткий короткий взгляд и не ответила. Евгений насторожился: Таня чем-то недовольна. Осторожно спросил:
– Почему не отвечаешь? Он тебе не понравился?
– Удивительно, что эта акула нравится тебе, – сухо сказала Таня. – Ты перед ним так и стелил…
– Я, стелил? Да что ты, Танюша. Он, конечно, акула, ты совершенно права. Но в данный момент это нужная для нас акула.
– Для тебя, может, и нужная, а для меня – уволь. Евгению не хотелось сегодня раздражать Таню, он был настроен миролюбиво и благодушно. И голос у него елейный:
– Конечно, хоть он и акула и удав, но в уме ему не откажешь: мыслит масштабно, по-государственному. Далеко смотрит вперед. Между прочим, остался доволен, – солгал Евгений. – Разоткровенничался. Сказал лишнего. Значит, доверяет.
– Да, наговорил он много любопытного, – согласилась Таня. Откровения Ярового по поводу Руцкого и возможной высадки в России натовских, то есть американских, войск ее не просто удивили, но встревожили. Впрочем, она вспомнила, что о Руцком ей что-то подобное говорил Василий Иванович, он с недоверием относился к этому афганскому герою. Но тогда отец сказал как-то походя, и она не придала его словам особого значения. Яровой же все изложил предельно ясно и доходчиво. Словно угадывая ее мысли, Евгений сказал:
– Что касается американской оккупации, то тут Анатолий Натанович малость загнул.
– Почему загнул? Мы уже сейчас находимся в американо-еврейской оккупации. Разве ты не видишь? А перспективу он нарисовал страшную. Добровольно Ельцин и банда власть народу не отдадут. Ради спасения своей шкуры на все пойдут и американцев призовут.
– Да они и сами без приглашения придут спасать свою демократию, – вдруг согласился Евгений. Идеи, высказанные под хмельком Яровым отложили и в нем нехороший, тревожный осадок. В его напуганной, издерганной последними событиями душе происходил какой-то разлад, похожий на хаос. Он во многом соглашался и с Таней и с совершенно противоположным мнением Ярового, и одновременно не принимал ни ту, ни другую стороны, не имея при этом своего собственного мнения.
