Вскоре вернулся и сам папенька, столь же благодушный и любезный, как прежде.
— Теперь, девочки, — сказал он, — я должен увести от вас мистера Бэлфура, но вы, надеюсь, сумели уговорить его бывать у нас почаще, — я всегда буду рад его видеть.
Каждая из них сказала мне какую-то ничего не значащую любезность, и Престонгрэндж увел меня.
Если этот семейный прием был задуман с целью смягчить мое упорство, то Генеральный прокурор потерпел полный крах. Я был не настолько глуп, чтобы не понять, какое жалкое впечатление я произвел на девиц, которые, должно быть, дали волю зевоте, едва моя оцепеневшая спина скрылась за дверью. Я показал, как мало во мне мягкости и обходительности, и теперь жаждал случая доказать, что у меня есть и другие свойства, что я могу быть непреклонным н даже опасным.
И желание мое тотчас же исполнилось, ибо беседа, ради которой увел меня прокурор, носила совсем иной характер.
ГЛАВА VI
БЫВШИЙ ВЛАДЕЛЕЦ ЛОВЭТА
В кабинете Престонгрэнджа сидел человек, который с первого взгляда внушил мне отвращение, как внушает отвращение хорек или уховертка. Он отличался редкостным уродством, но выглядел как джентльмен; он обладал спокойными манерами, но мог внезапно заметаться по комнате в приступе ярости, а его тихий голос порой становился пронзительным и грозным.
Прокурор представил нас друг другу непринужденным, почти небрежным тоном.
— Вот, Фрэзер, — сказал он, — это мистер Бэлфур, о котором мы с вами толковали. Мистер Дэвид, это мистер Саймон Фрэзер, которого мы прежде знавали под другим именем… но это дело прошлое. У мистера Фрэзера есть к вам дельце.
Он отошел в дальний конец комнаты и сделал вид, будто углубился в какой-то взятый с книжной полки объемистый труд.
Я, таким образом, остался с глазу на глаз с человеком, которого меньше всего на свете ожидал здесь встретить. Судя по тому, как мне его представили, это, несомненно был лишенный прав владелец Ловэта и вождь огромного клана Фрэзеров. Я знал, что он во главе своего клана участвовал в восстании; Я знал, что его отец, — прежний владелец Эссендина, эта серая лисица тамошних гор, — сложил голову на плахе как мятежник, что родовые земли были у них отняты, а члены семейства лишены дворянского звания. Я не мог представить себе, как он оказался в доме Гранта; я, конечно, не догадывался, что он получил звание юриста, отрекся от своих убеждений и теперь пляшет на задних лапках перед правительством так, что его даже назначили помощником Генерального прокурора в эпинском деле.
— Ну-с, мистер Бэлфур, — обратился он ко мне, — что же вы скажете?
— Не берусь предрешать, — ответил я, — но если вы толковали обо мне с его светлостью Генеральным прокурором, то ему мои взгляды известны.
— К вашему сведению, я занимаюсь эпинским делом, — продолжал он. — Я выступаю в суде в качестве помощника Престонгрэнджа и, изучив показания свидетелей, могу вас уверить, что ваши взгляды ошибочны. Виновность Брека очевидна; и вашего свидетельства, подтверждающего, что он в момент убийства находился на холме, будет вполне достаточно, чтобы его повесить.
— Трудно вам будет повесить его, пока вы его не поймали, — заметил я. — Что же касается остального, то я охотно признаю ваше право доверять своим впечатлениям.
— Герцог уже осведомлен обо всем, — продолжал Фрэзер. — Я только что от его высочества, и он мне высказал все откровенно и прямо, как истинный вельможа. Он назвал ваше имя, мистер Бэлфур, и заранее выразил вам свою признательность, если вы станете внимать советам тех, кто печется о вашем благополучии и благополучии страны куда больше, чем вы сами. Благодарность в устах герцога не пустые слова: experto crede [21]. Смею утверждать, что вам кое-что известно о моем имени и моем клане, о недостойном примере и плачевной смерти моего отца, не говоря уже о моих собственных заблуждениях. И что же — я примирился с нашим добрым герцогом; он походатайствовал обо мне перед нашим другом Престонгрэнджем, я опять на коне и принимаю участие в судебном преследовании врагов короля Георга и мщении за недавнее дерзкое и наглое оскорбление, нанесенное его величеству.
— Что и говорить, весьма благородное занятие для сына вашего отца, — сказал я.
Фрэзер сдвинул свои белесые брови.
— Вы можете ехидствовать сколько вам угодно, — сказал он. — Но я здесь по долгу службы, я здесь для того, чтобы добросовестно выполнить данное мне поручение, и вы напрасно думаете, что вам удастся сбить меня. И разрешите вам сказать, что для юноши с вашим умом и честолюбием хороший толчок в самом начале гораздо полезнее, чем десять лет упорного труда. Вам только стоит захотеть этого толчка; скажите, в какой области вы желали бы выдвинуться, и герцог будет заботиться о вас с отеческой любовью.
— Боюсь, что мне недостает сыновней покорности, — сказал я.
— Неужели вы в самом деле думаете, сэр, что вся политика нашей страны может рухнуть и развалиться из-за какого-то неотесанного мальчишки? — закричал он.
— Эпинское дело — пробный камень; всякий, кто хочет преуспеть в будущем, должен ревностно помогать нам! Возьмите хоть меня — вы думаете, я ради своего удовольствия ставлю себя в некрасивое положение человека, который преследует того, с кем он сражался плечом к плечу? Просто у меня нет выбора. 6 6
— Но мне думается, сэр, что вы лишили себя выбора участием в этом чудовищном восстании, — заметил я. — Я же, к счастью, в ином положении: я верный подданный и могу с чистой совестью смотреть в глаза герцогу и королю Георгу.
— Вы так полагаете? — усмехнулся он. — Разрешите возразить: вы глубоко заблуждаетесь. Насколько я знаю, Престонгрэндж был до сих пор настолько деликатен, что не опровергал ваши свидетельства; тем не менее, они нам кажутся чрезвычайно сомнительными. Вы утверждаете, что невиновны. Факты, мой дорогой сэр, говорят о том, что вы виновны.
— Этого я от вас и ждал.
— Свидетельство Манго Кемпбелла, ваше бегство после убийства, то, что вы так долго скрывались, мой дорогой юноша, — сказал мистер Саймон, — этих улик достаточно, чтобы послать на виселицу смирного вола, не то что Дэвида Бэлфура! Я буду заседать в суде, мне предоставят слово и тогда я заговорю иначе, чем сегодня, и если мои слова вам и сейчас не нравятся, то тогда они доставят вам еще меньше удовольствия — да вы побледнели! — воскликнул он. — Я задел за живое вашу бесстыжую душу! Вы бледны, и у вас бегают глаза, мистер Дэвид! Вы поняли, что могила и виселице куда ближе, чем вы воображали!
