Все-таки жалкое время, когда мысль под запретом.
Хотя кто знает? Не был ли тот запрет сделкой политиков Востока и Запада? Первой сделкой, начавшей тайную дипломатию на уровне духовенства. Вопрос не риторический, за ним факты. Тогда, например, во времена крестовых походов сказочно обогатились торговцы невольничьих базаров Востока, особенно в 1212 году, после детского крестового похода. Караваны судов с детьми шли из Западной Европы в Египет, на невольничьи рынки. В порту за бесценок их продавали мусульманам. Почему?
Почему тысячи и тысячи крестоносцев стали рабами мусульман, еще не вступив на их землю? Безоружных детей сдавали толпами и толпами. Не была ли то политика, приносящая Церкви доход? И лик духовенства не краснел. Он никогда не краснеет, разве что от переедания.
Впрочем, образ непримиримой религиозной войны, который потом придали крестовым походам, не соответствовал действительности. И не мог соответствовать. В том убеждает история, например, английского короля Ричарда I, который был готов на брак своей сестры с братом султана. Или история французского короля Филиппа-Августа, который в знак дружбы посылал султану в подарок норвежских соколов и получал в ответ арабских скакунов… Примеров нормального, человеческого общения Запада и Востока более чем достаточно.
До середины XII века их отношения были вполне нормальными, о чем свидетельствует существование в Халифате свободных христиан, религиозные учреждения которых имели сходство с мусульманскими учреждениями. И это, может быть, самое показательное. Восточные христиане, оказывается, не ели свинину, воздерживались от вина, делали обрезание… их называли мозарабами. Мозарабская литургия, исстари употреблявшаяся, например, в церквах Толедо, подвергалась нападкам римских пап. Но их недовольство ничего не меняло там.
Любопытная подробность. В Католической церкви мозарабов называют по-латыни adscititii, от тюркского «аджи», то есть «живущие со знаком креста». Но не христиане!
Люди, узнав друг друга, тянулись друг к другу, как родственники, у которых общие предки. Они помнили об Алтае… Конечно, то была тоже политика. Но без религии! Общались единоверцы: ведь и те, и те по-прежнему жили под знаком креста. Отсюда, между прочим, название походов – крестовые: из-за знака Неба заспорили тогда. Короли Франции (Филипп-Август и Людовик VIII) называли Халифат Анжуйской империей, то есть «крестоносной землей», опять же от «аджи» (анжи) – крест.
О чем здесь вообще говорить, если в Англии при Оффе на монетах чеканили: «Мухаммед – Пророк Бога Единого (Тенгри)»? Или – если отношение к кресту как символу Неба в Халифате было очень почтительным, но не таким, как в Европе? На него не молились, он – память о ханифах, об истоках ислама.
В Коране (перевод Крачковского) сказано: «Ибрахим не был ни иудеем, ни христианином, а был он ханифом предавшимся и не был из многобожников» и далее: «Правду говорит Аллах! Следуйте же за религией Ибрахима, ханифа – ведь он не был многобожником!» [3 60, 89].
Зная о дохристианском периоде Единобожия, об освобождении евреев царем Киром, можно лишь удивиться, что богословы и историки не обратили внимания на эти слова Корана. В них ответ на вопрос о веротерпимости, отличавшей Восток и Запад до придания религиозным учреждениям статуса политического института.
Равносторонний крест после крестовых походов из ислама не исчез, его преобразили в восьмиконечную звезду. Если смотреть на ее центр (чуть ниже), крест проступает сам собой. Впрочем, он долго оставался на знаменах мусульман. Об этом свидетельствуют стяги ордынских татар – трофеи XVII века, выставленные в Военном музее Стокгольма.
Султан Саладин не возвращал католикам крест Господень не из-за своей жестокости или жадности. Совесть не позволяла ему поощрять идолопоклонство, в чем он признался королю Ричарду. Аргументы мусульманина в том диалоге были куда весомее. Это видели и на переговорах о священности Иерусалима, там говорили, хорошо понимая друг друга. Обе стороны демонстрировали общность взглядов на религию… Так что же отличало их – католиков и мусульман? Что вызывало религиозную вражду? Ничего. Только политика.
Маски в той дипломатической игре сбросили в 1204 году, во время четвертого крестового похода. Маскировка была уже лишней, непримиримая вражда с мусульманами отошла далеко на задний план в политике Запада. О ней забыли… Усыпив бдительность греков, слуги папы римского, облаченные в рыцарские доспехи, против обыкновения не пошли освобождать Иерусалим, а задержались в Константинополе. Проще говоря, захватили самый богатый город Европы, назвав его Вторым Римом.
Неделю грабили храмы и не могли их разграбить. Золото выносили мешками, не зная, куда его девать, суда не выдерживали тяжести груза. То была самая прибыльная военная операция Средневековья, большей добычи не принесла ни одна война… Вот тогда папа и объявил о Латинской империи, о новом государстве Европы.
Дело, правда, было сделано наспех. Империя просуществовала недолго, однако политическая карта континента навсегда стала другой, потому что открылась новая страница Истории, та самая, в которой взор папы римского был обращен на церковные провинции Византии. Запад стал искать пути и тропы в глубь степей Восточной Европы.
Его влекли также Армения, Грузия, Кавказская Албания, с точки зрения католиков, свободные земли. Но…
Уже по-другому светило солнце на планете, жизнь менялась не только в Европе. И на Востоке она становилась иной. Там взрастала сила-возмездие, огромная, беспощадная сила, которая угрожающе росла, словно туча на горизонте, имя ей Чингисхан.
Дешт-и-Кипчак просыпался, он должен был дать ответ на агрессию христиан, к тому времени колонизировавших треть его территории.
…Надо заметить, после Аттилы тюркский мир медленно умирал, он рассыпался. Вспыхнувшая ненависть убивала его. Европейцы уже не смотрели на Алтай как на родину, они по-другому видели его. Это естественно, века шлифуют память народа, а ежедневные заботы сужают горизонт. От Байкала до Атлантики, от Скандинавии до Индийского океана шла жизнь, в которой не стихали стычки и войны. То тюрки терзали тюрков.
Едва ли не все войны Средневековья были религиозными войнами, их войнами: во враждующих армиях сражались они. Одни за итальянцев, другие за византийцев, третьи за арабов, четвертые за себя или еще за кого-то… Наймиты демонстрировали настоящий «этнический каннибализм» – сжирали друг друга. Забывшие родство стали жертвой чужой политики.
Для них Вечное Синее Небо поблекло, их воспаленные глаза не различали мягких, божественных оттенков. Междоусобицы раскололи страну Аттилы, поделив в V веке Европу надвое – на христианскую и арианскую часть.
Последующие века продолжили страдания одних и возвеличивание других тюркских родов. С чужими именами жили все они. С чужой моралью. Как известно, сила, обращенная против себя самой, рано или поздно иссякает, оставляя тлен. Уходя из этого мира, самые удачливые дети Алтая получали одно – сажень холодной земли. Их имен соотечественники не знали, могилы лежали безвестными. Христианскими. Мусульманскими. Или просто ничьими… Кого хотели тем удивить, отворачиваясь от собственных матерей и отцов? Становясь чужими для своего же народа? Для предков?!
В этой связи познавательна книга французского историка Шарля Пти-Дютайи «Феодальная монархия во Франции и в Англии Х – XIII веков», посвященная королевской власти. Желая того или нет, автор показывает близкие по культуре государства, с родственными правящими домами. В них все вроде различно, с точки зрения европейца, и все одинаково, с точки зрения тюрка. Психологические портреты королей, лиц, окружавших их, говорят о многом.
Книгу надо прочитать, и станет ясно, почему короля франков Хильдерика, основателя династии Меровингов, хоронили в кургане, с боевым конем? Почему герб династии Люксембургов с драконом? Почему атрибуты власти там всюду алтайские? Почему в окружении европейской знати забытые теперь тюркские символы и знаки? Да потому, что у тюрков не могло быть иначе, это – их знаки, их быт… Церковь многое запрещала, например, есть конину, пить кумыс, кулачное право. Но все запретить она не могла.
В те неспокойные века Алтай казался заброшенным островком в океане политики. Запад, став христианским, забывал о нем. И он напомнил о себе сам. Напомнил рождением величайшего тюрка, гения всех веков и народов. Родители нарекли его Темучином. В истории человечества он идет вровень с Аттилой. И даже выше, больших преобразований не сделал никто за всю долгую историю человечества.
Отец мальчика Есугей-багатур правил в предгорьях Алтая, но враги отравили его. Убили бы и семью, однако на пути встал сын с кинжалом в руке. Тринадцать лет было храбрецу, в его глазах горел огонь мщения, а лицо светилось лучом победы. Убийцы, увидев такое, опешили и опустили руки, это спасло мальчика, ему дали уйти. Он ушел. Собрал отряд и с помощью матери поправил пошатнувшееся положение рода.
