Ватсон внутренне встрепенулся, услышав последнюю фразу своего Холмса: вишь ты – обсудим – вроде бы, не собирается он меня за борт выбрасывать. Однако Константин вовсе не намеревался заканчивать свои рассуждения. Чуть обождав, он продолжил:
– Я вот еще что хочу сказать… обдумать вместе с тобой… есть тут одна несообразность… Вот смотри. Сегодня мы уже почти всё это дело в общих чертах себе представляем: зачем лезли в ваш институт, как залезли, почему этих двоих ликвидировали – вряд ли тут большие сомнения могут быть…. Всё как-то более или менее укладывается в осмысленную картинку. Однако есть один момент, который я не могу понять. То есть я вижу только одну нестыковку – если, конечно, не считать этого дурацкого спектакля с хождением покойника туда и сюда, но об этом мы уже сто раз говорили – а сейчас я другое имею в виду. Это ощущение у меня только сегодня возникло, раньше-то ему и взяться было неоткуда. Ты сам видел, что им – ворюгам – надо было сделать, чтобы попасть на склад. Не так уж и много работы, причем работы простейшей, неквалифицированной. Не сомневаюсь, что непосредственно занимался всем этим выпиливанием бедолага-электрик – для того его и привлекли к делу. Сами-то воры, я думаю, стояли на стреме у двери на черную лестницу – чуть что вжик и нету их. Если вахтерша что услышит и застукают этого Мизулина за черным делом, то – вот он ворюга, а про них ему и рассказать-то нечего. Что он про них может знать? Это всё в общем-то понятно, но я-то о другом. Вся эта работа могла занять не больше двух дней, учитывая даже, что надо было действовать максимально осторожно и обязательно каждый раз приводить всё в исходное состояние. Ты же видел: пылью пол и все эти стенды присыпали – глянешь, и никаких сомнений, что в эту кладовку со времени прошлого ремонта никто не заглядывал. Пусть даже три дня им для этого понадобилось – но не больше же? С чем там возиться, чего тянуть? И тогда возникает вопрос: почему они растянули это на две недели? Пятница, конечно, наиболее удобный день для этих мероприятий, но… Ведь платину-то в любой момент могли вывезти на завод, как же они могли так рисковать? Не могли же они знать, сколько она там будет лежать… Или могли?.. А, может, это гастролеры?..
Тут, по словам Миши, Костя как-то подобрался, фигурально выражаясь, сделал стойку, как охотничий пес, учуявший дичь, и хитренько улыбаясь, взглянул на своего Ватсона, внимательно выслушивающего холмсовский монолог. Как ни странно, Миша в ту же секунду воспринял мысль, возникшую у его партнера.
– Точно! – воодушевленно подхватил он (если не сказать, завопил во весь голос). – Может, наводку-то они получили не здесь, не в институте, а там наверху, в министерстве, в Москве. А потому и не сомневались, что если заводу будет дано указание забрать платину, их об этом заранее оповестят. Всё у них было рассчитано, и они могли слишком не торопиться.
– Вот то-то и оно, – не менее возбужденно перебил его Костя, – ведь это совсем другой расклад, и искать тогда надо совсем в других местах. – Тут он несколько призадумался и продолжал уже более спокойным тоном. – Конечно, с москвичами сложно дело иметь – к ним попросту не подъедешь. Но можно найти пути. Здесь даже то, что дело многотысячное, нам на руку – не смогут они отмахнуться.
Видно было, что он уже начал обдумывать свой будущий разговор с начальством и возможные выходы на заносчивых московских коллег. А Миша, слушая его вполуха, продолжал лихорадочно соображать и разворачивать в голове предложенную Холмсом версию.
– Постой, – начал он наконец, – а нельзя ли предположить, что вся эта чехарда была затеяна вполне сознательно? Я что хочу сказать. Вот говорят: глупая канцелярская ошибка, простая описка. А, может, не так дело было, и вовсе это не ошибка. Вдруг какой-то хитроумный управленец, связанный с уголовниками – есть же такие! – разработал всю эту комбинацию и аккуратненько вписал буковку «к» перед «г» в графе «Единицы измерения». Зная нашего директора, он был уверен, что тот шуму поднимать не будет – не решится, – и его можно будет водить за нос столько, сколько это понадобится для завершения операции. Правда, в этом случае такой гипотетический Корейко не может быть мелким служащим, а должен представлять значимую фигуру в этом министерстве. Может такое быть? Как считаешь?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Всякое может быть. Почему бы и нет? – видно было, что Мишины выкладки произвели на Холмса определенное впечатление, и он ими заинтересовался. – Занятный ты поворот придумал. Ловко! Правда это или нет – вопрос? Но интересная конструкция получается. Надо как следует обдумать и, главное, надо бы нам хоть что-то узнать про ваше министерство. Как они там подобные заявки оформляют и так далее… Надо к москвичам ходы искать. Я посоветуюсь с опытными людьми – может это не так и сложно.
На этом, в основном, и закончилось их не слишком долгое совещание – Мише уже пора было торопиться, чтобы без проблем добраться домой. Назавтра они встречаться не собирались, а через день Миша обещал позвонить – тогда и решат, как и что.
В среду Ватсону было не до детективной проблематики – затеянный им эксперимент требовал полного внимания, и он с раннего утра и до шести часов усердно возился со своими колбами, ретортами, горелками Бунзена, электродами и электролитами и прочими предметами, малоизвестными тем, кому не довелось стать специалистом в этой специфической области знаний (честно признаюсь, что, не задумываясь понапрасну, собрал в кучу всё, что только в голову пришло, поскольку не имею никакого представления о сущности Мишиных опытов – он не вдавался в подробности, а мне это было ни к чему).
Но когда он вспоминал об их расследовании, его мысли были гораздо менее пессимистичными, нежели накануне. Пока что дела складывались не так плохо: Костю не отстранили от дела – это раз; он, по-видимому, не потерял интереса к их совместным обсуждениям и не намеревался отделаться от ставшего ненужным Ватсона – это два; при обследовании склада им удалось сделать определенный шаг вперед – это три; и, наконец, самый важный и гревший Мишину душу факт – ему (то есть Мише) удалось сгенерировать интересную, нетривиальную идею о происхождении этой пресловутой «опечатки в заявке», идею, проливающую совершенно новый свет на возможную подкладку расследуемого дела. Конечно, если быть точным, надо было бы говорить, что эта идея родилась в результате их совместных с Костей интеллектуальных усилий. Но и такой – смягченный – вариант формулировки Мишу вполне устраивал: как бы то ни было, а он оказался не только Ватсоном, но и Шерлоком Холмсом. И это, вероятно, еще не последний его вклад в их общее расследование.
Отрываясь на краткое время от работы и появляясь за лабораторным чайным столом, Миша несколько опасался, что его могут спросить, чем это он занимался вчера в компании следователя. Как ему отвечать на такой скользкий вопрос, он так и не смог придумать, и со страхом ожидал, что ему нелегко будет выкрутиться из такой совершенно непривычной для него ситуации. Но страхи оказались напрасными. То ли знавшая его вахтер никого после смены не видела из своих знакомых и никому ничего не сказала, то ли услышавшие ее рассказ не сочли новость достойной дальнейшей ретрансляции, но до их лаборатории подобные слухи не дошли, и никто его ни о чем не спрашивал. Вообще, бушевавшие в последнее время в институте слухи как-то стихли, и единственной новостью, возбудившей некоторый интерес общественности, стало сообщение, что директор вернулся из Москвы и завтра собирался нагрянуть в институт. Что за этим могло воспоследовать, оставалось только гадать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Как уже сказано, целый день Мише было некогда думать о платине, убийствах, бродячих трупах и прочих элементах детективного сюжета, но зато в четверг он позвонил Косте, не дожидаясь пяти часов, а около двенадцати – вскоре после того, как пришел на работу, – и задал Холмсу совершенно неожиданный вопрос:
– Костя, ты знаешь, какого роста был покойный Мизулин?
– Да кто его знает, – опешил Костя на той стороне телефонной линии, – обычного… Среднего роста он был. Зачем это?
