Так вот он этот проклятый, кто совершил злодеяние.
Стало быть, все-таки человеческое безумие замыслило столь чудовищную катастрофу!
Труп невозможно было опознать. Одежда на нем сгорела. Но на кожаном поясе сохранился стальной футляр. В этом футляре нашли золотые часы, на эмалевой крышке которых разглядели портрет прекрасной женщины.
Иван узнал в ней Эвелину.
Под крышкой часов лежала стофоринтовая ассигнация; она сильно потемнела от соседства раскаленного металла, но уцелела.
На обороте ассигнации прочли надпись:
«Я получил ее ровно год назад и сегодня расплачиваюсь».
Страшная это была расплата!
Теперь Иван понял связь между словами и действиями этого страшного человека; инстинкты каннибализма толкнули его на поступок, погубивший десятки людей.
Понял давнюю угрозу Сафрана – в тот день, когда похитили его невесту.
Внезапный переход в акционерную шахту.
Последнюю выпивку. И как бы предвещающий гибель ядовитый выдох в лицо Ивану.
Это был какой-то новоявленный антихрист.
Дьявол в человеческом облике, который принес себя в жертву, дабы отомстить всем, кто обижал его, обкрадывал, высмеивал, надругался над ним, унижал, дурачил его, провозглашая здравицы в его честь, оскорблял его своим богатством, дразнил своей роскошью, водил его за нос.
А как рухнут все они теперь, когда он выбил из-под них пьедестал, и как попадают все они один за другим на его могилу: и священник, и банкир, и биржевик, и дипломат, и министр, и комедиантка!
Поистине в аду ему нечему будет учиться!
Когда Иван, погрузившись в размышления, стоял над трупом, он словно коснулся небесных высот. А ведь он находился под землей.
Все эти страсти кипели и в его сердце!
Его тоже ограбили, обокрали, высмеяли, задавили богатством, вонзили в сердце отравленный кинжал те самые люди, на которых этот, другой человек излил яд своего мщения!
А Иван старается спасти жизнь своих врагов.
Притом искренне, и не только жизнь людей, но и людское имущество.
Ведь все эти несметные сокровища, что таятся здесь, под землей, – богатства не только его врагов, но и всего человечества, это тайная кладовая страны, основа промышленности.
Но, ведя спасательные работы, он боялся еще одного врага.
Он никому даже не заикнулся о своих страхах, ибо, поделись он подобными мыслями со своими рабочими, теми, что до сих пор шли за ним на любой риск, они тотчас же побросают все и кинутся бежать прочь, на волю.
Проволочный колпачок лампы Дэви был доверху заполнен красным пламенем, а это значило, что в штольне все еще не меньше трети рудничного газа и лишь две трети живительного воздуха; остальное – смертоносный газ.
Но рудничного газа они уже не боялись. Они привыкли смело смотреть в огненные глаза этого страшного духа. Даже в те минуты, когда кладут на носилки изувеченные останки его жертв.
Но есть и другой злой дух, он подкрадывается исподтишка. С ним никто не рискнет сразиться. Это угарный газ.
Появляясь, он сеет ужас!
Добравшись до пролома в туннеле, они застали точно такую картину, как предсказывал инженер.
Перегородки повалило взрывом, и теперь оставалось только разобрать обломки, чтобы открыть доступ к восточной штольне. Ни один из шахтеров, занятых расчисткой пролома, не выдерживал там долго.
Проработав по нескольку минут, все они возвращались обратно, жалуясь, что их мучит кашель и что лампы там плохо горят.
Если в штреке пламя лампы предостерегающе заполняет весь цилиндр, то у обвала оно еле моргает. И это еще страшнее.
Рабочий, вернувшийся последним, сказал, что, как только он стронул большую глыбу угля, сквозь повязку в нос ударила такая вонь, что он не выдержал. Неприятный запах, похожий на дух испорченной кислой капусты.
Старые шахтеры знали, что означает запах кислой капусты в шахте.
Старик Пал предупредил Ивана, который сам направился туда проверить, чтобы тот остерегался дышать даже сквозь повязку и как можно скорей возвращался обратно.
Иван схватил железный лом и лампу и, задерживая дыхание, поспешил к пролому.
Схватив лом обеими руками, он что было силы ударил по груде угля, которая со страшным грохотом обрушилась в провал.
Подвесив лампу на конец лома, Иван просунул ее в образовавшуюся щель.
Лампа тотчас же погасла.
Заглянув из темного штрека в щель, Иван содрогнулся: он увидел в глубине соседней штольни багровое раскаленное зарево, отсветы которого озаряли весь коридор.
Иван знал, что это за свет.
Знал настолько хорошо, что, выронив железный лом, охваченный страхом, бросился прочь со всех ног.
– Восточная штольня горит! – в ужасе крикнул он рабочим.
Те, ни слова не говоря, поспешно подхватили Ивана под руки, чтобы он не отстал, и увлекли за собой.
То, что преследует их, эта ужасная вонь, – не грозный гремучий газ, который грохочет и разрушает, если вызвать его гнев, а коварный угарный газ; он образуется при пожаре шахты, и с ним не вступишь в противоборство, он не щадит храбрые сердца, а если кого однажды коснется своим дыханием, то уж не возвратит жизни, не даст отмолить у смерти. От угарного газа есть лишь одно спасение: бежать.
Через несколько мгновений штольня опустела.
Когда они вышли наверх, где отвоеванных у смерти встретили возгласы радости и причитания несметной толпы женщин и детей, Иван разыскал инженера.
Только сейчас Иван сорвал повязку с лица.
– Итак, сударь, теперь я могу описать вам, что творится внизу. Полная катастрофа. Восточная штольня горит! Она горит, должно быть, уже несколько суток, потому что, я видел, весь штрек раскален докрасна. Такого зрелища вовек не забыть. Это не плод злого умысла и даже не гнев божий, а обычный недосмотр со стороны десятников. Вы, как опытный физик, должны знать, что угольная шахта загорается, если порода с большим содержанием серы своевременно не удаляется из шахты. Она тлеет, а при соприкосновении с кислородом самовозгорается. Ваши штольни завалены этой горючей породой. А теперь пожелаем друг другу спокойной ночи. Пожар в штольне не погасить никому. Вы слыхали о дуттвейлерской горящей горе? Сто двадцать лет назад загорелся там уголь. И по сей день еще горит. Ваша шахта будет ей под стать. Спокойной ночи, сударь!
Инженер только пожал плечами. Ему-то что до этого?
Иван со своими рабочими покинул злосчастную шахту.
А что стало с его собственной шахтой? О своем имуществе он так ни разу и не подумал за эти четверо суток…
Du sublime au ridicule {от великого до смешного… (франц.)}
Кто хочет постичь смысл фразы: «От великого до смешного один шаг», – пусть попробует играть на бирже. Там он усвоит это в полной мере.
Сегодня ты царь и бог, а завтра ничтожный червь.
Сегодня все шестьдесят биржевых агентов до хрипоты надрываются во славу интересов твоего предприятия у круглого барьера, сегодня все биржевые заправилы видят, что ты «на паркете», и следят за выражением твоего лица, пытаются уловить, весел ли ты, нет ли какой скрытой тени на твоем сияющем лице. Сегодня, когда пробьет ровно час и зазвонит биржевой колокол, вся орава кулисы устремится к тебе, все биржевые агенты издали будут показывать тебе свои записные книжки, сплошь исчерканные сделками в твою пользу. Сегодня вся биржевая публика, пристроив бумаги на спины друг другу, карандашом записывает пари, заключенные на твои акции. Сегодня все руки указывают на биржевое табло – свидетельство твоего возвышения. Сегодня проезд Опера {улица в Париже, поблизости от здания биржи} осаждают толпы, которые наживаются на тебе. Сегодня ожесточенно кричат о твоих акциях: «Je prends! Je vends!» {Покупаю! Продаю! (франц.)}, заключают на них сделки fin courant, fin prochain {по высшему курсу (франц.)}. Слышатся выкрики: «En liquide!»{сделка принята! (франц.)}. И даже за пределами биржи, – куда «прекрасному полу» доступа нет, ибо закон запрещает дамам играть на бирже, и потому они играют за ее оградой, – тысячи алчных, жаждущих наживы женщин следят за комиссионером, вооруженным записной книжкой, а тот через железную ограду выкрикивает «женской бирже» курс твоих акций. А на противоположной стороне бульвара знатные дамы, что стесняются подойти поближе, но не стесняются играть, высовываются из окон карет, дабы выведать, сколько они заработали «на тебе». Все это сегодня.
А завтра тебя нет.
Твое имя вычеркивают из записных книжек. На паркете видят, что тебя нет среди них, и поэтому каждый делает вывод, что ты вообще не существуешь на свете.
Даже старухи за оградой биржи и те уже знают, что тебя больше нет. Ты даже не человек, ты – ничто. Пустое место.
Фирма Каульман находилась на вершине триумфа.
Господин Феликс и его задушевный друг аббат во время полуденного отдыха, окутавшись клубами душистого сигарного дыма, строили сверкающие воздушные замки.
– Завтра на бирже будет предложен папский заем под венгерские церковные владения, – сказал Феликс.
