Подобную помощь надо или отвергать с гордостью, или принимать с благодарностью. Я принял с благодарностью, хотя и подумал: «далековато к нему ехать», но тут же вспомнил китайскую поговорку: «Дорога к другу никогда не бывает длинной», и отправился на вокзал.
Дача приятелю досталась по наследству от отца. В отличие от новых кирпичных строений — холодных коробок — бревенчатый сруб приятеля выглядел скромным добротным домом, в котором чувствовалась теплота, угадывалась прочность, долговечность; и располагалась она в прекрасном месте — на окраине поселка, где начинался лес. Там было тенисто и тихо, но стояла не мертвая тишина, от которой становится не по себе, а тишина, которая с одной стороны дает покой душе, а с другой — не вселяет чувство полнейшего одиночества, оторванности от жизни — невдалеке пролегало шоссе со слабым движением, изредка доносился сиплый сигнал электрички, где-то что-то мастерили — слышались приглушенные удары молотка, еле различимые голоса.
— Здесь роскошно, и в гробу я видел этот зачуханный город, — сказал приятель, встречая меня. — Молодец, что прихватил бутылку. У меня кое-что есть, но и эта не помешает. Здесь ведь у мужиков из соседней деревни бутылка — лучшая валюта. Дров привезти — бутылка, забор починить — бутылка… Я выпиваю сто пятьдесят грамм ежедневно, но среди деревенских считаюсь почти не пьющим. У них это не доза. Они за день прикладываются не раз и в общей сложности выпивают пол-литра, причем выпивают в два приема: «на Эльбрус» и «с Эльбруса». Вначале водку запивают пивом — это «на Эльбрус», а потом в кружку с пивом просто наливают водку — это «с Эльбруса». Так что, мы с тобой не алкаши, а невинные любители выпивки.
Приятель называет себя «отшельником»; друзей он не имеет, поскольку «мерзавцев гораздо больше, чем порядочных»; кроме резкого характера, у него масса и других недостатков, но он мой старый товарищ, нас многое связывает: и работа в Домах творчества, и выставки, и застолья.
На участке стояла грамотно поставленная баня (нижние венцы — дуб, средние — осина), которую приятель заботливо приготовил к моему приезду и в которой мы первым делом попарились (что сразу выбило из меня половину хандры), а в саду росло множество раскидистых яблонь; стояла осень и яблоки гулко падали в траву. В самой даче не было никаких излишеств, зато имелось радиаторное отопление и связь с миром — телефон.
— Телевизор нарочно не привожу, — пояснил приятель. — Не могу смотреть на мерзавцев, выслушивать ложь… Хотя, сам знаешь, когда телевизор есть, он вроде и не нужен, а когда его нет — порой не хватает. Порой бывают толковые передачи, но в основном — мура и ложь. А все остальное в доме — отцовское барахло, дорогое моему сердцу.
Приятель, как и я, разведенный; в вопросах брака мы с ним единомышленники. «Женитьба — добровольное заточение», — говорит он, и я полностью с ним согласен. Когда-то он влюбился по уши, женился и, по его словам, «стал бытовым пришибленным мужем, выставил себя на посмешище». В эти слова не очень-то верится; я же говорю, у него — тяжелый, агрессивный нрав; и конечно, как водится у художников, он многое преувеличивает, тем не менее считает, что был именно «пришибленным мужем».
— Большую часть времени я просиживал дома, — рассказывал приятель, — полдня любовался благоверной, вторую половину выполнял ее прихоти, только что не вышивал крестиком, и принимал все за праздник, и любил, идиот, эти праздники больше, чем работу. Но потом до меня дошло — так пройдет вся жизнь и ничего дельного не сделаю. И в меня вселился бес, я озверел и послал жену к чертовой матери, и тещу и тестя туда же. Взял и перебрался на дачу, а в семью изредка наведываюсь… Здесь, на даче, одному во всех отношениях лучше.
Мы с приятелем крепко выпили, разобрали его последние работы, осудили «новомодные штучки» в живописи, затем приятель ударился в мировые проблемы — начал на чем свет стоит ругать американцев, к которым испытывал давнюю неприязнь:
— …Капиталисты давно потеряли совесть. Мало того, что выжимают все соки из бедных стран, еще и всюду насаждают свои порядки.
Мы проговорили до полуночи и приятель в самом деле выбил из меня вторую половину хандры — моя личная «трагедия», копанье в самом себе выглядело жалким на фоне его размышлений о всемирной несправедливости. Я остался у него ночевать и утром, после бутылки пива, чувствовал себя вполне сносно — неким помилованным преступником.
Распрощавшись с приятелем, я направился вдоль леса к станции; шел, рассматривал осеннюю красочную листву и думал: «Осень берет свое, природа ни с чем не считается, ни с личными трагедиями, ни с трагедиями народов… Сейчас облетит листва, потом все засыпет снегом — можно спокойно взвесить, что к чему, наметить новые цели, накопить материал, а там и весна не за горами — смотришь, все повернется к лучшему, появятся новые силы». Как бы в подтверждение моих вселенских мыслей, внезапно потемнело и в воздухе закружили снежинки.
Недалеко от платформы я заметил впереди девушку подростка с маленьким рюкзаком за плечами; она шла по тропе медленно, и то нагибалась и собирала яркие опавшие листья, то запрокидывала голову и ловила снежинки. Поравнявшись, я кивнул на ее букет.
— Красотища! Так и хочется нарисовать! — для большей выразительности я винтообразно помахал рукой. — Ты, случайно, не художник?
— Не-ет, — усмехнулась девчушка. — Рисовать не умею. Обыкновенная ученица девятого класса.
— Ну уж обыкновенная! Уверен, ты — художник в душе. Ты — собирательница живописной листвы, необычных кореньев. Наверняка, в твоем рюкзаке полно красот леса.
— Нет, — улыбнулась юная попутчица. — В рюкзаке бутерброды, термос.
— Ты ходила в поход?
— Я путешествую. По Подмосковью.
— О-о! Вот это я понимаю, это звучит! Но как же школа? Ведь уже начались занятия.
— А я путешествую по выходным. Сегодня же воскресенье.
— Да-да, — вспомнил я и, как бы свидетельствуя уважение к путешественникам, с нарочитой серьезностью спросил: — Ты путешествуешь с целью или просто так… как любительница природы?
— С целью, — тоже серьезно ответила девчушка.
Мы подошли к платформе и в ожидании электрички сели на скамью. Я закурил.
— Можно поинтересоваться какая у тебя цель и почему ты путешествуешь одна?
— Это секрет, — девчушка напустила на себя определенную важность, давая понять, что уже взрослая и вправе иметь серьезные тайны.
«Фантазерка, — подумал я. — Наверняка всего лишь навещала свою бабку или деда», но вслух сказал:
— Завидую мужественным людям, которые путешествуют в одиночку, и вообще всем, кому не скучно в одиночестве. Я здесь был у приятеля. Он художник и круглый год живет один. Ничего, не тоскует, в город его не тянет. А я весь извелся бы… Но все же одной девушке путешествовать опасно — мало ли что. Тебе нужно заиметь надежного друга. Какого-нибудь парня из класса, большого любителя путешествий.
— Где же такого взять? — усмехнулась девчушка, приоткрывая завесу над своим «секретом» — стало ясно, что одинокие путешествия отчасти вынужденные. Так я решил, но, как оказалось, ошибся.
Показалась электричка и я сказал:
— Пойдем в середину состава, там наверняка будут свободные места.
— Сейчас электрички пустые, — твердо, со знанием дела заявила моя собеседница. — Дачный сезон закончился.
Действительно, мы вошли в полупустой вагон и сели у окна напротив друг друга. Чтобы просто продолжить беседу, я вернулся к теме одиночества.
— Все-таки я уверен, в школе найдутся ребята, которые с удовольствием бродили бы с тобой по лесам и полям. Путешествовать одной не только опасно, но и, по-моему, неинтересно. К примеру, увидела красоту, испытала восторг и не с кем поделиться. А если взгрустнулось — кто поможет?
— Вы не знаете современную молодежь, — усмехнулась моя спутница. — Ее интересуют дискотека, сигареты, жвачка… У меня есть знакомый, который с радостью ездил бы со мной… Но он не парень, а взрослый мужчина… Ему тридцать лет, — она с вызовом посмотрела на меня, но тут же покраснела от своего откровения.
Я изобразил немалое удивление.
— Замечательно! Расскажи подробнее.
— Ладно, расскажу, так и быть… Мы познакомились смешно, случайно. Я звонила подруге и попала не к ней. Какой-то мужской голос… приятный такой… вежливый… Ну разговорились… Потом несколько раз перезванивались. Просто так, поболтать. С ним интересно было разговаривать… Ну однажды мы с подругой пришли к нему. Я зашла и прямо вздрогнула, — она снова густо покраснела. — Он оказался горбун. Невысокий, хорошо одет, лицо даже красивое, но… горбун. Я растерялась, но уходить сразу как-то неудобно, ведь правда? И подруга шепнула: «Немного посидим и уйдем»… А у него на столе шоколадные конфеты, печенье… Ну стали пить чай. Он рассказал, что в детстве упал с дерева, а потом стеснялся своей внешности, никуда не ходил, сидел дома и читал книжки. У него огромная библиотека и он все читал… Он очень умный. И уже ученый. Кандидат наук. И у него разряд по горным лыжам. Он показывал фотографии, где он на Дамбае… Теперь иногда к нему захожу. Просто так, поболтать… Он мне не нравится, с ним просто интересно… Я нехорошо поступаю, да? Ведь он может серьезно влюбиться, а я никогда не буду с ним встречаться… серьезно, — по ее лицу прошел жар. — По-моему, он уже влюбился, — она потупилась.
