В полночь пришла мать. Бабушка встретила ее и еще в коридоре заговорила вполголоса:
— Почему так поздно?
— Ну как почему? Печник кончил, надо было уборку сделать. Дети спят?
— Спят. Тише, — бабушка приложила палец к губам. — Мальчик заболел.
— Что с ним? — мать кинулась к Мишке.
— Пришел, упал на пол, начались рвоты. Как он мучился, бедняжка!.. Наверно, съел что-нибудь…
— Съел! — проговорила мать. — Вот оно что! Не хочется среди ночи шум поднимать, а то я б его накормила, паршивца такого…
Бабушка удивленно смотрела на нее, ничего не понимая.
— Ты что, сдурела?
— Он пьяный, — сказала мать. — Водку печникову выдул. А я подала бутылку, печник попробовал и говорит: «Что она такая слабая?» Решили, что это продавцы в магазине разбавляют ее водой. А оно вот что! Ну, я его завтра напою! Я уйду рано, скажете им, чтобы шли из школы домой, а не к вам.
Бабушка качала головой.
— Эх, Верка, Верка… Бить тебя надо. Погубишь детей. Почему замуж не выходишь?
— Ах, мама, отстаньте! Замуж!.. Кто захочет терпеть вот такое? — она кивнула на Мишку.
На другой день Мишка встал с больной головой, все кости ломило, тошнило, есть не хотелось. Настя сочувствовала брату, старалась помочь ему — подала ботинки, спросила:
— Тебе лучше?
Мишка ласково посмотрел на сестру, сказал:
— Лучше.
Вошла бабушка. Увидев проснувшегося Мишку, она укоризненно покачала головой:
— Э-эх, басурма-а-н!
Мишка удивленно взглянул на бабушку и тут же опустил глаза. Он понял, что мать обнаружила его проделку с водкой.
Никому не сообщил Мишка и о том, что его выгнали из школы. Сидел, как никогда, прилежно делал уроки, был тише воды, ниже травы. Думал: забудется, явится в школу — так все и пройдет. А оно нет, не прошло. Антонина Федоровна — классный воспитатель — сказала:
— Ковалев, я тебя не могу допустить к занятиям, пока ты не придешь в школу с матерью. Оставь класс.
Стыдно, сквозь землю можно провалиться после таких слов! Все притихли и смотрели на него, пока он собирал в ранец тетрадки. Ни на кого не глядя, Мишка вышел из класса…
И вот теперь он на улице. Что делать, куда идти? Домой? Там Настя, она в первой смене учится — сразу обо всем догадается. А как быть с матерью? Сказать ей, попросить прощения, поклясться в последний раз?
Мишка медленно шел по улице поселка, низко опустив голову, волоча за оторванный ремень ранец.
Куда идти, что делать?
Домой возвращаться, конечно, нельзя. Уехать куда-нибудь? Если бы потеплее было, а то ведь замерзнешь на буфере. Летом можно было махнуть на Кавказ или в Ташкент, как Мишка Додонов из книжки «Ташкент — город хлебный».
Что же делать? Несчастный-разнесчастный он! Уж лучше и не жить, чем так мучиться… «Утопиться, что ли?» Вот утопится, а потом все пожалеют его. Даже директор, пожалуй, скажет: «Жалко мальчишку, лучше бы я его не выгонял из школы…» А учительница будет рассказывать: «Способный был мальчик, только шалил». Она не скажет «баловался», а «шалил». Больше всех будет плакать, конечно, мать: «Зачем же ты, головушка моя горькая, оставил нас, покинул?.. Да чем же я тебе не угодила?..»
А он будет лежать и молчать, и когда все уже раскаются в своих прегрешениях перед Мишкой, тут бы в самый раз ему раскрыть глаза и подняться. Да только разве покойники оживают? Такого еще никогда не было. Поплачут, поплачут и отнесут его на кладбище, закопают, и конец всему. И не будет больше никогда Мишка ходить по улицам, никогда он уже не скажет никому ни хорошего, ни дурного слова, и ничего не увидит больше… Пройдет время, его станут забывать. Да за что его и помнить, что он такое сделал?
Жалко Мишке самого себя, грустно, что никто его не вспомнит добрым словом, так грустно, что даже слезы потекли из глаз. Все люди умирают, как люди, а многие — как герои: Павлик Морозов, Олег Кошевой, Зоя Космодемьянская. Эх, а тут вдруг головой в воду, и все… Скажут: «Дурак, не мог уж поведение исправить, до чего безвольный человек был. Мог бы и учиться лучше, не тянуться еле-еле на троечки». Мишка не раз слышал, как о нем говорили, что он способный, только ленится. Об этом он и сам знает: лени у него хоть отбавляй, да и от баловства не может себя удержать. И вот теперь из-за этого бросаться в омут. Нет! Но и домой возвращаться нельзя, это факт.
Он заметил на дороге окурок, поднял его, хотя раньше никогда не курил, оторвал сжеванный, грязный конец мундштука, зажал папиросу в кулаке. И тут же поймал себя: «Зачем взял папиросу? Опять баловство?» Но какой-то второй голос ответил: «А что тут такого? Просто поднял, могу бросить, могу и скурить. Говорят, курение нервы успокаивает». И Мишке захотелось закурить, спичек только не было. Он порылся в карманах, нашел гривенник, обрадовался, направился к магазину, хотя к нему надо было идти добрых полкилометра. Но тут его опять постигла неудача. Продавщица посмотрела на него и спросила:
— Зачем тебе спички?
Мишка помолчал, подумал и соврал:
— Мама прислала.
— По глазам вижу: врешь, — сказала продавщица. — Баловаться. Детям спичек не отпускаем, запрещено.
— Жалко одну коробку, да? — сказал Мишка и вышел на улицу.
Он уже хотел швырнуть окурок, но тут какой-то мужчина, прежде чем войти в магазин, бросил горящую папиросу. Мишка кинулся к ней, схватив, прикурил. Он втянул в себя дым, закашлялся и почувствовал, как по всему телу разлилось что-то тяжелое, дурманящее.
— Фу, дрянь какая, — Мишка бросил окурок и поплелся дальше, куда глаза глядят.
На самом краю поселка он увидел сползшую в кювет грузовую машину. Шофер подкладывал под задние колеса камни, куски досок, залезал в кабину и включал мотор. Колеса, завывая, крутились и вместе с грязью с остервенением выбрасывали из-под себя камни и доски. Шофер вылезал, снова все собирал, расчищал лопатой, но ничего не помогало.
Мишка любил машины, не пропускал ни одной, чтобы не посмотреть на нее. Он мог, сидя в комнате, по звуку определить, какой марки прошла машина.
Увидев застрявший «газик», он остановился и стал наблюдать за работой шофера. Его обдало голубоватым дымком, пахнущим бензином и резиной. «Вкусно пахнет», — подумал Мишка и подошел поближе. Спешить ему некуда, надо где-то провести время. Поэтому Мишке захотелось, чтобы машина не выбралась как можно дольше. Тут стоять все-таки не так стыдно, вроде как при деле…
Шофер нервничал. Когда Мишка подвернулся ему под руку, он зло посмотрел на него и, сплюнув, проговорил:
— Эх, тоже мне радость родительская! Люди делом занимаются, а он битый час стоит, ворон ловит. Пошел отсюда, не мешайся.
Мишка сконфузился, отошел в сторону. «Неужели и этот догадался, что меня выгнали из школы?» — подумал он. Мишка обиделся на шофера и стал придумывать, чем бы досадить ему. Отойдя из предосторожности подальше, крикнул:
— Чтоб тебе до ночи не выбраться!
Шофер бросил под колесо большое бревно, посмотрел на Мишку, вытер рукавом лоб и улыбнулся, покачав головой. Потом снова сел в кабину, включил мотор, и машина выскочила из кювета.
«Как назло все наоборот делается!» — подумал Мишка и поплелся дальше.
Он заглянул в щель забора — там когда-то был клуб. Уже после отступления немцы разбомбили его. Мишка хорошо помнит эту бомбежку, это был последний их налет на поселок. Фашисты не думали уходить, они построили кругом укрепления и хвастались: «Русь капут!» Но наши обошли их с двух сторон, и им пришлось убегать. Многие попали в плен, и, когда их вели, Мишка и другие ребята бежали вслед, кричали:
— А что, фриц, «Русь капут»?
Гитлеровцы стали такими робкими и словоохотливыми, что даже детям отвечали. Они крутили головой и говорили:
— Найн, Гитлер капут.
Ребята были довольны, хохотали.
Фронт ушел далеко на запад, уже даже не стали делать светомаскировку, как вдруг неожиданно ночью налетели фашистские самолеты.
— Злятся, — сказала мать тогда, — не могут так уйти, чтобы зла не причинить. Хоть стекла побьют…
Но они не только стекла побили, разрушили много домов и улетели. С тех пор все дома отстроились, и только один клуб стоял в развалинах, огороженный дощатым забором. Теперь очередь дошла и до него: разобрали стены и начали рыть котлован под фундамент — будут строить Дом культуры шахтеров.
Но сейчас здесь интересного ничего не было: экскаватор стоял в глубокой яме, уткнувшись зубатым ковшом в землю, не работал. Наверное, он уже кончил свое дело и ждал, когда его перетащат на другое место.
Пока Мишка торчал у машины, он порядочно продрог Я погода сырая, холодная, вот-вот выпадет снег. Холод забирался в рукава, за спину. Захотелось есть, и он опять подумал — не вернуться ли домой? Обогреться, поесть, а там будь что будет. Если спросит мать, можно сказать, а не спросит — лучше промолчать, может, все обойдется.
