…Всю прошлую зиму плохо горела плита: угля съедала много, а тепла не давала, в комнате было холодно. За лето мать так и не собралась переделать ее: с деньгами было плохо, решила отложить до следующей весны. И опять не собралась. Прошло лето, наступили первые голода, затопили плиту, а она еще хуже, чем была, — дым пошел в комнату. Пришла бабушка, стала бранить Мишкину мать:
— Эх, хозяин с тебя! Сказано — баба. Лето прошло — плиту не переделала. Говорила тебе: купи пол-литру, позови печника — и все тут!
— Одной пол-литрой не отбудешь, — оправдывалась мать — Надо новую духовку покупать, сотни две кирпича, да за работу… А я думала им, — указала она на детей, — купить к зиме кой-какую одежонку.
— Думала… А теперь нечего думать, надо перекладывать. Дети у нас побудут, а эта дура пусть сидит, не замерзнет, — кивнула она на заквохтавшую наседку.
Мишке стало жаль своей любимицы.
Из двух кур, которые были у них в хозяйстве, одну звали Галкой. Это была совсем ручная курица, неслась с ранней весны до поздней осени. Мишка гордился ею, и та же бабушка не раз хвалила ее, а теперь вдруг Галка стала дурой только потому, что не вовремя заквохтала.
И мать, и бабушка не раз говорили ему, чтобы он связал Галке ноги и искупал ее в холодной воде. Но Мишка лишь делал вид, что выполняет их советы, а сам подложил в гнездо пять яиц и посадил на них курицу. И теперь вот, на зиму глядя, Галка вывела цыплят…
Заметив в глазах внука недоумение, бабушка успокоила его:
— Ничего им не сделается. Будешь кормить их, небось не пропадут.
Мать послушала бабушку, решила переделать печь. Она купила двести штук кирпичей, новую духовку, плиту с конфорками и, без чего не обходится почему-то ни один печник, водки. Четвертинку она спрятала в шкаф за пустые банки из-под варенья.
Печник работал вечерами. Мишка днем, перед школой, приходил домой, кормил цыплят и всякий раз замечал перемены. Сперва развалины плиты, потом начало кладки и, наконец, почти готовая печь, только без дверцы. Он осмотрел ее со всех сторон, заглянул внутрь — ничего особенного не нашел, почти такая же, как и была. Мать говорила, что сегодня печник закончит и будут пробовать, а завтра можно будет уже дома спать. «Посмотрим еще, как она будет греть», — подумал Мишка и подошел к наседке.
Курица была привязана длинной веревкой за ногу к столу. Она сидела в уголке, растопырив крылья, из-под которых выглядывали желтенькие головки цыплят. Они смотрели на Мишку маленькими бусинками глаз, попискивали, словно просили есть.
Мишка налил в блюдце воды, насыпал пшена, сел на пол и стал смотреть на забавных птенцов. Особенно ему нравился один с тремя коричневыми полосками вдоль спины. Он был самый шустрый, целился в глаз какого-нибудь цыпленка и норовил клюнуть его, принимая за зернышко. Отдыхать он любил на спине своей матери.
Мишка долго сидел, поджав под себя ноги, любовался цыплятами. Он ловил их, осторожно гладил и отпускал. Галка не сердилась.
Наконец Мишка решил побольше насыпать им пшена и идти в школу. Он полез за мешочком в шкаф и увидел банки. Они были пустые, но ему захотелось проверить, авось в какой-нибудь хоть на донышке задержалось варенье. Варенья, конечно, он не нашел, но заметил бутылку и взял ее. «Водка», — прочитал он на наклейке. «Странно, откуда она здесь?» — Мишка крутил бутылку в руках, изучал коричневую сургучную головку, выдул мусор из углубления картонной пробки, хотел поставить на место, но помедлил. «А дорогая, хватило бы на коньки. И что в ней особенного?» — Мишка понюхал головку — ничем не пахнет. Тогда он взял вилку и отковырнул кусочек сургуча. Покрутил перед глазами, прикинул, куда его можно использовать, и сразу придумал: сделать секретный пакет с сургучными печатями. Но для этого одного кусочка мало, и он принялся очищать весь сургуч. Ковырнув неосторожно вилкой, Мишка задел пробку и вытащил ее. В нос ударил спирт. «Фу, какая противная», — сморщился он, но тут же лизнул языком горлышко, а потом запрокинул бутылку и набрал в рот водки. Закрыв глаза, он с трудом проглотил ее. В животе загорелось, из глаз выступили слезы. Через минуту он почувствовал, как что-то разлилось по всему телу и ему почему-то стало смешно. Мишка приложился еще раз к горлышку — теперь водка показалась не такой противной, и он сделал два глотка.
Поставив бутылку на стол, он вернулся к цыплятам и обнаружил, что их стало гораздо больше. Мишка удивленно посмотрел на Галку и увидел, как она стала вдруг раздваиваться: в углу сидели две одинаковые курицы. Это его заинтересовало, ему сделалось весело, он громко засмеялся и протянул руку вперед. Головы двух Галок одновременно нахохлились и клюнули его в руку. Он стал смеяться еще больше, раскачиваясь с боку на бок. Наседка, цыплята, пол и весь угол неожиданно стали поворачиваться и падать направо. Мишка перестал хохотать и с ужасом ждал, чем это кончится. Но вдруг в глазах как-то все перевернулось и он увидел, что наседка сидит на месте в углу, а он лежит на левом боку, прижавшись щекой к грязному полу.
— Интересно! — сказал он вслух и стал подниматься. Шатаясь, подошел к столу, взял бутылку, хотел отпить еще немного, но, заметив, что в ней осталось чуть больше половины, подумал: «Увидит мать — бить будет». Он стал соображать, как замести следы. Сначала решил поставить бутылку на место и толкнуть ее банкой, разбить, будто нечаянно. Тогда мать хоть и поругает, но не узнает, что он пил. Но Мишка тут же отверг этот план и вышел в сенцы. Здесь он взял кружку и долил бутылку водой до краев. А потом, сообразив, что водка так не наливается, отлил чуть, заткнул бутылку и поставил на место. И тут он вспомнил про школу. Было уже поздно, на улице начинало вечереть. Он вскочил, с трудом отыскал свой ранец, который почему-то оказался под столом, выбежал из комнаты.
Мишка шел по улице в расстегнутом пальто, в шапке, сдвинутой на самый затылок — ему было жарко. Улица перед глазами как-то по-особенному то сужалась, то расширялась, под ноги то и дело попадались камни, о которые он спотыкался. В голове шумело, его качало из стороны в сторону, но на душе было весело, хотелось петь или крушить все, что попадется под руки.
Когда он подходил к школе, раздался звонок на последнюю перемену. «Успел!» — облегченно вздохнул Мишка. Он подождал, пока географ ушел в учительскую, открыл дверь в свой класс. Ребята встретили его громкими возгласами:
— Ковалев пришел!
— Миха!
— На последний урок! Вот дает!
Морщась от головной боли, Мишка силился улыбнуться. Он швырнул ранец на свою парту, прошел, качаясь, по классу. Подойдя к Симке, своему давнему недругу, он вытянул нижнюю губу, сказал в упор:
— Чего уставился? Не узнаешь? — Но, сообразив, что может завязаться драка, громко засмеялся: — Не бойся: дядя шутит! Ха-ха!
Ребята заметили, что Мишка какой-то ненормальный, смотрели на него с удивлением, хохотали.
На шум пришел дежурный.
— Ты почему в классе в пальто?
— А те… те… тебе что? — промямлил Мишка. — Не все равно?
— Пойдем к директору.
— Ну и пойдем! Думаешь, испугался твоего директора!
Мишка оттолкнулся от стены, пошел вслед за дежурным.
Но, переступив порог директорского кабинета, струхнул, даже протрезвел. Директор, насупив брови и глядя в упор на Мишку, слушал дежурного. В это время вошла учительница, посмотрела на Мишку и, понюхав воздух, сказала:
— Фу, откуда это? — она нагнулась к Мишке и вскрикнула, всплеснув руками: — Пьян!
— Что? — вскинул брови директор. — Пьян? — Он подошел к Мишке: — А ну, дыхни.
Мишка отвернулся.
— Дыхни!
— Не буду, — буркнул Мишка в сторону, но и этого было достаточно, чтобы директор почувствовал запах.
Он поднял глаза к потолку, крикнул так, что Мишка вздрогнул:
— Вон из школы! Вон! Чтобы ноги твоей здесь не было! — И когда Мишка был уже в коридоре, добавил: — Без матери не приходи!
К бабушке Мишка пришел поздно. Открыв дверь, он качнулся, уперся плечом в притолоку. На него пахнуло комнатным теплом, он поморщился.
— Что скривился, как середа на пятницу? — сказала бабушка улыбаясь.
Мишка поднял на нее глаза, на один миг увидел ее, и вдруг все расплылось, полетело куда-то кувырком. Он упал на пол, началась рвота.
Бабушка с Настей суетились возле него, с трудом уложили на кровать. Он метался, не находя себе места, в животе пекло, словно туда насыпали горячих углей.
— Ой, мама… Ой, мама… умру… — стонал он. — Бабушка, умру… Воды дайте…
Бабушка крестилась на него, как на икону, шептала что-то, давала ему воды. Он на минуту успокаивался, но потом снова начинал рвать, корчась от боли.
Наконец Мишка успокоился, уснул, свернувшись калачиком. Бабушка стояла возле него, скрестив руки на груди. Перепуганная Настя держалась за нее, смотрела на изредка вздрагивавшего во сне брата.
