А Назар — не привык. Ну вот не было так принято в его среде. Вокруг Милану за эти снимки безоговорочно назвали бы шалавой, мама бы просто поседела, а он сам не знал, как ей в глаза смотреть. Но черт подери, он вовсе не собирался так оскорблять Милану, потому что этого она точно не заслужила! Ведь это он тогда наседал и прохода ей не давал, а не она. И в этом Назар был категорически не прав, сам о том зная. Нужно было извиниться. Извиниться, сбавить градус и поговорить. Может быть, она поняла бы?
И чем больше он думал об этом, сидя в своей грязи, в своей канаве, тем отчетливее понимал: надо объясниться. Объяснить. Собрать как-то все слова в кучу и рассказать Милане обо всем, что его тревожит. Он перезванивал ей несколько раз, но она уже не брала трубку. Обиделась. Понятно, что обиделась, сам молодец. И решение зрело само по себе, уже к обеду превратившись в уверенность о неизбежности и необходимости того, что этот разговор должен состояться с глазу на глаз.
А раз так, то и вариантов не было. В усадьбу Назар спешил, как еще ни разу никуда не спешил. К главе семьи залетал в кабинет, даже не переодевшись и не вымывшись, как был. И с порога провозгласил:
— Дядь Стах, мне срочно уехать надо!
Тот поднял на неожиданного визитера глаза, в которых легко читалось крайнее удивление.
— Насколько срочно? — уточнил он, возвращая лицу спокойствие.
— Прямо сейчас хочу собраться. Мне в Кловск надо, к Милане.
— И что за спешка вдруг?
Назар раскрыл было рот и тут же его закрыл. Привычка вываливать Шамраю-старшему все и сразу сбоила во всем, что касалось Миланы. И объяснять причины внезапного отъезда не хотелось совершенно — не так поймет, не то выхватит, сделает не те выводы, в то время как сам Назар вообще не понимал, что следует из всего произошедшего. Потому сейчас надо было срочно что-то придумывать, а к этому он был не готов.
Но говорить все же что-то приходилось, потому он прошел ближе к Стаховому столу, но ни на диван, ни на стул не сел — еще испачкает. Вообще он в этом кабинете всегда выглядел чужеродно. Почесал затылок и проговорил:
— Ну… Милана там ремонт в квартире делает и обижается, что я никак не… не участвую. А я же и правда… в общем, надо сгонять. Я думаю, это ненадолго, хоть посмотреть.
- Как она делает ремонт? Ну-ну, — хмыкнул Стах, отметив про себя и его замешательство, и сбивчивость объяснения, наверняка придуманного на ходу. — Но думаю, один день точно ничего не изменит. Завтра поедешь. Сегодня надо на границу сгонять, товар отвезти. Там и без того уже давно ждут. Сначала дело — потом развлекушки. Она столько времени без тебя справлялась, подождет еще немного.
— Дядь Стах, — растерянно пробормотал Назар, — мне правда надо.
— Ну а я что? Не пускаю, что ли? — пожал плечами Шамрай-старший. — Думаешь, завтра дел не будет? Будут. Но мы без тебя справимся. Завтра. А сегодня — нет. Надо съездить с товаром.
Назар кивнул. Если что-то и выдавало его раздражение — то только раздувающиеся крылья носа. Шамрая хотелось послать подальше с его товаром, клондайком и лесом. И если что-то и удерживало — так это воспитание и… привычка. Не перечить. Дядя Стах лучше знает. И ведь правда, что может случиться за сутки? Он медленно кивнул, развернулся к двери, даже сделал несколько шагов. Чтобы в итоге остановиться, снова посмотреть на родственника и спросить:
— Ты мне ни вчера, ни с утра ничего не говорил и не предупреждал, что я понадоблюсь. С чего такая спешка?
— Так и ты не предупреждал, что куда-то собираешься сегодня. Вы же, наверное, не с утра придумали, чтобы ты приехал.
— С утра, — мрачно ответил Назар. — Если бы я знал, я бы иначе…
Он передернул плечами и все-таки вышел, неожиданно даже для себя хлопнув дверью. Потому что уже почти достиг точки кипения. А изливать собственные злость и бессилие на Стаха — неправильно, ненормально. Его же проблемы, а не дядькины.
Вылетел во двор, пересек сад на пути к дому и заперся в душе. Нужно было смыть с себя… грязь. Миланкиным голосом. Грязь.
Он для нее — из грязи.
Назар, стоя под душем, широко расставив ноги, уперся обеими ладонями в запотевший от горячей воды кафель. Распластал по нему пальцы. И так и застыл, пытаясь заставить голову опустеть. Забыть. Будто бы ничего не было. А сможет ли он так — будто бы ничего не было? Будто они не говорили друг другу всех этих мерзких слов. Никогда ведь не ругались, когда были вместе. Как же умудрились, стоило оказаться вдали?
Нахрена ей это все? Мало его, что ли? Надо чтобы все под ногами валялись? Так, вроде, методы не те. В голове мелькали обрывки их разговоров. О кастингах, об агентстве, о контрактах. А его прошибало снова и снова полыхающей ревностью — что там за агентство? Что, мать его, там за агентство? Слыхал он про агентства. Про те, в которых сутенеры молодых девок богатым папикам пристраивают. Нет, он помнил, конечно же помнил, что Милана принадлежала не последней семье, что ее отец — депутат, что она много где бывала и много чего видала. И ни в чем не знала отказа. Но все-таки… Откуда ему знать, чего она в действительности хочет? Какая у нее там, в той жизни грязь? И что для нее допустимо в достижении целей, а?
Он долбанулся лбом о стену и вырубил воду.
Кое-как обтерся полотенцем, переоделся и выполз из ванной. На тумбочке валялся телефон. Ни пропущенных, ни сообщений. Если бы он мог заставить себя, то, наверное, написал бы ей сейчас. А он не мог. Он хотел ее видеть и поговорить. Просто вдвоем, с глазу на глаз. Просто о главном, представлявшимся ему сейчас спасением.
По пути на базу все-таки не выдержал и набрал ее номер, но она не ответила. Конечно, не ответила. Он и не ждал даже, что ответит. Ей тоже надо остыть. И ему… Может быть, дядя Стах и прав, удержав его здесь. Но черт подери, Назара разрывало и подбрасывало от желания немедленно оказаться возле Миланы. Прямо сейчас. И втемяшить ей то, чего она не догоняла, если по-другому не получается.
Потом связь у него пропала. Надолго. В этих чертовых лесах она никогда нихрена не ловила. И он с ума сходил от мысли — вдруг Милана перезвонила, а он недоступен.
Не перезвонила. В этом Назар Шамрай убедился уже в следующие сутки, когда возвращался в усадьбу. Телефон был тих и глух. А он сам — измотан до невозможности. И тоже — тих и глух. Ничего не слышал. Думал только о том, чтобы доехать до дома. Вцепился в руль и пялился на ночную дорогу, выжимая из автомобиля максимум скорости. Если он не поспит хотя бы пару часов, то точно навернется где-то, найдут потом у обочины, мамочка будет плакать.
А кто еще будет плакать? Милана? Будет? Нет? Ему показалось на мгновение, что он видит ее перед собой. Прямо там, впереди, на убегающей ленте дороги. В белой сорочке и в венке из полевых цветов, какой она была однажды. Какой уже, может, и не будет.
Наз раздосадовано усмехнулся и понял, что реально засыпает.
Мимо промчалась фура, свет которой почти ослепил. Он вздрогнул, выругался так, что маме и правда лучше не слышать, и замотал головой, приходя в себя.
Съехал с трассы. И, продолжая сжимать руль изо всех сил, напряженно вглядывался в ночь и пустоту, которой та была наполнена. Прохладная, даже почти морозная, полная призраков. Назар никогда ничего не боялся, никогда и ничего, кроме одного раза — когда думал, что его отец умер. Что он его убил. А сейчас испытывал страх сродни тому, уже забытому, оставшемуся в прошлом. Он пронзил тело внезапно после того, как Назар встрепенулся, едва не заснув. Был очень сильным, забивающим все прочие мысли и чувства. И отчетливо проступал среди кустарника у обочины, освещаемого светом фар его собственной машины. Сам виноват. Во всем — сам виноват. Как тогда, с Иваном Анатольевичем. Когда своими собственными руками…
Ведь жалел же. Всю жизнь жалел. И не исправить.
Длилось это чувство всего несколько секунд и так же быстро растворилось. Будто бы его унес порыв ночного ветра, заставивший зашелестеть, зашептать напоследок что-то зловещее облетающую с ветвей листву и пригнул к земле пожухлую траву, а та и рада гнуться.
