Ванька приостановился и, серьезно взглянув на меня, спросил:
— Как ты тогда… ну во время первой битвы с Густавом Адольфом?
Я резко затормозил.
— А ты откуда это знаешь? Я ж… Вот дьявол! — Я покачал головой.
О том случае, когда я рванул останавливать бегущих стрельцов и получил пару пуль в кирасу, рассказывать кому бы то ни было я запретил напрочь. По дурости ведь все случилось-то… Да и не хватало еще Машку волновать. Она как раз тогда на сносях была. Ваньку донашивала. И вот, как выяснилось, сия история не только не исчезла в тумане лет, но вполне себе живет да здравствует.
— Нам про это капрал еще в первый же день службы рассказал, — усмехаясь, пояснил Ванька. — После того как мы три версты отрысили. Гордитесь, мол — не землю носом ковыряете, а в российской армии служите. В коей все — от рядового стрельца до самого царя, в едином строю, плечом к плечу Родину защищают. И свою пулю не боятся грудью принять…
Я усмехнулся. Что ж, если так — то пускай…
— Ванечка! — Машка встретила сына, обняв его за плечи и влепившись головой в его грудь.
Она была ему как раз по подбородок. Моему чуду исполнилось уже тридцать девять, и она была все такой же гибкой и тонкой, как и в тот день, когда я ее впервые увидел. Ну мне так казалось, во всяком случае… Пятеро детей никак не отразились на ее фигуре. И даже ночью, когда мы занимались тем… ну… чем обычно занимаются любящие друг друга муж и жена, я не мог найти на ее теле никаких следов многочисленных родов. Так что блажь это все, что роды портят хоть что-то, и вранье. Сколько баб вообще никогда не рожало, а посмотришь на них — да у швартовочного кнехта талию найти легче! Или, наоборот, — жертва Освенцима… А следом за матерью на брате повисли и две моих дочери — тринадцатилетняя Елена и пятилетняя Ольга. Елена уже была сосватана за младшего сына датского короля Кристиана IV — принца Фредерика, но я твердо заявил, что до шестнадцати лет ребенка никуда не отпущу. И пока Ленка жила с нами. Ну как и невеста Ивана, дочь Брагансского герцога Жуана, всего как девять лет назад ставшего новым португальским королем Жуаном IV, живет со своими родителями. Девочке было всего одиннадцать лет, но она должна была принести за собой то приданое, на которое я давно точил зубы, — остров Флориш, а возможно, и не только его. Но о Флорише договорились точно.
Дело в том, что Иберийская уния оказалась для португальцев хуже горькой редьки. Во-первых, испанцы их просто разоряли налогами, во-вторых, их колонии подвергались постоянному разорению враждующих с испанцами англичан и голландцев, ну а в-третьих, когда они пытались возмущаться — их просто убивали, как во время восстании в Эворе. Так что португальцы уже давно были на грани восстания. И все это раскопал мой агент во Франции Козьма Мятышев, сменивший там постаревшего и уже давно постоянно хворавшего Трифона Голеватого (ох, сдает моя старая гвардия, сдает…). Я тут же сделал стойку и велел поискать того, кто может стать новым португальским королем. Ну явно же он должен, как и любой заговорщик, испытывать большие трудности с финансами. А тут я, весь такой добрый и с деньгами…
Пока искали — он и сам нарисовался, но просто продавать остров не стал, а предложил заключить союз и скрепить его браком, обещая отдать остров в приданое за дочерью. И намекнул, что готов отдать не только его. А союзники ему были шибко нужны. Он было вначале пытался ориентироваться на англичан, но у тех все было шибко мутно. Непонятно, на кого ориентироваться. На Острове сидел Кромвель, а сынок и наследник казненного Карла I тоже именем Карл подвизался у тех, с кем герцог пытался порвать, в Мадриде… После того как я перехватил у англичан мое чудо — Машку, им пришлось вернуться к варианту испанской инфанты, но сделали они это скрипя зубами. Ну а после того, как в Англии началась гражданская война, королева-испанка тут же рванула с семьей на родину. Где и пребывает до сих пор. Так вот, ежели затевать дела с Кромвелем еще какой-то смысл был, хотя делать сие будущему королю было ой как стремно, ему еще в семье королей утверждаться, а ну как собратья за столь плотные контакты с изменником и убийцей короля остракизму подвергнут, то в случае повторного воцарения Стюартов — Жуан Брагансский оказывался практически меж двух огней. Так что он решил не рисковать и поискать союзников где подальше… Но вот насчет денежного вспомоществования торговался дюже шибко. Причем требовал не токмо денег, но и военной помощи, коль какие из заморских португальских колоний его не признают и их надо будет принуждать к сему силой. А также противу Соединенных провинций, кои под шумок оттяпали себе Бразилию и Цейлон. Супротив колоний я помощь пообещал, а супротив голландцев — отказался. Очень не хотелось мне воевать с теми, кто так мне помог приподнять страну… хотя чем дальше, тем больше мы с голландцами становились конкурентами, и все шло к тому, что рано или поздно мы где-то столкнемся…
— Пап, — отлепившись от брата, подскочила ко мне Ольга, — а ты мне сегодня будешь сказку рассказывать? Ты же приехал!
Ванька, повернул голову и, улыбаясь, посмотрел на меня. Ну да, все сказки начались именно с него. Черт, как же я люблю свою семью…
* * *
Мой старшенький покинул Александровскую слободу через месяц. Одновременно со мной. Вот только он двинулся на восток, а я на запад, в Белкинскую вотчину. Ибо мне предстояло сделать то, что я уже давно собирался. А именно — учредить «Царево медицинское обчество». Так как все медицинские кафедры во всех шести университетах и академиях нынче занимали исключительно мои подданные, а число государевых лечебниц в стране достигло сорока, я решил, что пора делиться… Нет, не знаниями. Всего лишь информацией. Знания — это то, по поводу чего ты знаешь, что с ним делать, с чем ты можешь работать. А что делать с тем, что я собирался изложить собравшимся в Белкинской вотчине профессионалам, я даже не представлял. Ну кроме самих общих правил — соблюдения гигиены, диеты, ухода за полостью рта и так далее…
И время, и место, как могло показаться на первый взгляд, были выбраны не слишком удачно. Дело в том, что университет в Москве разросся настолько, что потребовалось существенно расширять площади. И сейчас под Москвой, у сельца Пехрово, на месте которого в мое время вырос город Балашиха, возводились новые здания университета. Поскольку я припомнил кое-что из своего времени и решил, что не хрен держать в большом городе всю эту склонную к вольностям, а то и бунтам молодежь. Эвон в Париже Сорбонна то и дело волнуется, а в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом настоящие уличные бои были. Ну в Афинах так вообще каждую зиму студенты бунтуют… ну бунтовали перед моим, так сказать, отбытием сюда… Так что пусть себе где в сторонке обитают. Вон в Англии Кембридж и Оксфорд — в стороне от Лондона, и никаких студенческих бунтов не было… вроде бы. Во всяком случае, я о них ничего не слышал.
Так вот, там для нового медицинского факультета возводилось здоровенное здание, в коем помимо аудиторий и лабораторий должен был быть устроен обширный зал на четыре сотни мест. А само строительство вступило уже в завершающую фазу. И по идее что бы не подождать еще годик и не подгадать учреждение обчества как раз именно к моменту его открытия? Чтоб будущие дохтура гордились тем, что, мол, здесь, в этих стенах, и состоялось учреждение того самого великого и всемирно известного… Но я решил — нет.
Во-первых, в Белкино чужих глаз поменее. В том, что вся изложенная мною информация довольно скоро распространится по всей Европе, у меня сомнений не было. Сам же делал все, чтобы включить страну в эту общеевропейскую систему обмена информацией… Но на кой черт еще и ускорять этот процесс? Пусть мои лекари успеют ее переварить, осмыслить, провести эксперименты и получить, так сказать, европейский, что в этом времени почти автоматически означает и мировой, приоритет. Мне же потом приглашение зарубежных научных светил дешевле обойдется. Всем будет лестно поработать в стране с такой научной школой.
И, во-вторых, не хрен тянуть. Мне уже не так мало лет. Могу завтра и не проснуться… Я вообще в последнее время начал задумываться о смерти. Подводить, так сказать, итоги жизни. Полезное, между прочим, занятие. А то в пять лет ты мечтаешь стать моряком или космонавтом, в двенадцать — звездой футбола или, на худой конец, автомобильным дилером, в семнадцать уверен, что точно будешь великой сверх-супер-мега-поп-звездой или в самом крайнем случае сверхуспешным брокером, а к сорока… вполне нормально чувствуешь себя менеджером по продажам в обувном магазине или установщиком пластиковых окон. А почему так-то? Неужто ты действительно не способен на большее? Или просто устал искать свое настоящее место в жизни и окончательно сдался…
