жестикулировал, указывая на тучи. Эд дернул головой, повернулся и прислонился к скале, рассматривая плато.
Гигантская тень на снегу безусловно напоминала ту, на снимке, но только сейчас она указывала на запад; позже, когда солнце сместится южнее, она сдвинется к северо-западу. И тогда все станет точно как на… Он резко вдохнул, раздирая легкие.
Он глядел, щурясь от крепнущего ветра, словно прилетавшего с крайних пределов земли. Три фигуры, едва различимые на фоне снега и изъеденных ветрами скал, чуть пошевелились и внезапно обрели резкость. Три фигуры не более чем в ста футах под ним. Две маленькие, третья побольше.
Он наклонился вперед. На высоте двадцати тысяч футов его сердце билось громовыми ударами. Он трясся от волнения. Господи Боже мой, так это правда! Они живут, существуют. Перед ним, несомненно, была самка и два детеныша — кого? Обезьяны?
Они были покрыты пушистым, почти белым мехом, более всего напоминавшим плотно облегающее трико. За исключением волос на теле, самка во всем походила на любую женщину. Не выше большинства женщин, руки немного длиннее и более мускулистые. И бедра тяжелее, а ноги, по отношению к туловищу, короче. Груди полные и налитые.
Нет, это не обезьяны.
Застыв, затаив дыхание, Эд глядел на них, щуря глаза. Не обезьяны. Те не держатся так прямо. У обезьян нет такого широкого, высокого лба. Малыши возились рядом с матерью и, без сомнения, вели себя разумно. Обезьяны на такое не способны. Как и на — и увидев это, Эд задрожал, почувствовав ледяной холод скалы — внезапный ласковый порыв, с каким женщина подняла малыша и прижала его к груди, отводя волосы с лица движением, присущим любой матери на земле. Удивительно нежный жест.
Кто были они? Нечто меньшее, чем люди, не такое развитое? Возможно. Ему почудилось, что мать, лаская малыша, тихонько рассмеялась. Звук потряс его. Доктор Шенк уверял, что ни одно животное не умеет смеяться настоящим смехом — только человек.
Но они смеялись, эти трое, и слыша это, видя, как мать щекочет малыша, а тот извивается от восторга, Эд осознал, что в лице этих чудесных созданий внизу, в идеальном обрамлении, идеальном освещении, ему выпала честь созерцать одну из самых сокровенных тайн земли.
Ему давно следовало начать съемку; затем нужно выстрелить в них из газового ружья, усыпить всех троих и отправить шерпа вниз за доктором Шенком и остальными. Тучи собирались, нависая необъятными сине-черными массами. Первые хлопья снега, большие и мокрые, уже упали ему на лицо.
Но он еще долго оставался неподвижен, не желая хоть чем-либо разрушить гармонию, щемящую чистоту развернувшейся перед ним сцены, так живо подчеркнутой ярким светом и глубокими тенями. Женщина, небрежно прижав малыша к бедру, выпрямилась и заслонила глаза рукой. Эд улыбнулся. Неискушенная, но отлично позирует. Она пристально глядела по сторонам, явно высматривая что-то среди огромных скал. После она замерла.
Она смотрела прямо на него.
Эд обратился в камень, хотя и знал, что непроглядная тень высокой скалы позади надежно скрывает его. Она все еще смотрела прямо на него и затем медленно подняла руку.
Она помахала рукой.
Эд неудержимо дрожал под пронзительным ветром, пытаясь сохранять неподвижность. Младшие вдруг стали подпрыгивать, проявляя все признаки радости. И вдруг Эд понял.
Он медленно, очень медленно повернулся, чувствуя себя так, словно в грудь погрузился ледяной нож, и менее чем в пяти ярдах от себя увидел самца.
Тот был огромен и более чем вдвое превышал по размерам самку. (В замешательстве Эд вспомнил краткую лекцию Шенка, прочитанную, казалось, тысячелетия назад, в поразительной тропической роще далеко внизу, где в непредставимом изобилии росли рододендроны и над головой порхали громадные бабочки. «У первобытных людей, как и у современных больших обезьян, — сказал тогда Шенк, — особи мужского пола были гораздо крупнее особей женского».)
О газовом ружье, надежно притороченном к рюкзаку, нечего было и думать. Эд мог только смотреть, зная, что ничем не сможет защититься от этого существа ростом в восемь футов, чьи руки были сравнимы по толщине с бедрами самого Эда, а глаза (Господи — голубые глаза!) сверлили его взглядом. В них светился дикарский разум — и что-то еще.
Существо (человек?) не бросилось на него, и Эд глядел, трудно, быстро и неглубоко дыша, отмечая глазами фотографа гигантский объем грудой клетки, вздымавшейся и опадавшей от неторопливого дыхания, большие, квадратные, белые зубы, сумрачное выражение лица. На плечах, груди и спине вился длинный, песочного цвета мех, переходивший в белесую поросль на остальных участках великолепного торса. Уши довольно маленькие, прижатые к голове. Короткая, толстая шея поднималась по прямой линии вверх от широких плеч к задней части головы. Пальцы ног длинные и определенно цепкие.
Они молча глядели друг на друга через бездну времени и таинств. Человек и — что? Как долго, думал Эд, простоял он там, наблюдая за ним? Почему не напал? Может, он ждал, что Эд сделает какой-либо угрожающий жест, нацелит ружье или камеру? Эд различил в этих длинных, раскосых глазах спокойную уверенность и вознес молчаливую благодарственную молитву; было вполне очевидно, что потянись он к камере или ружью, это движение стало бы для него последним.
Они смотрели друг на друга сквозь завесу падающего снега, и внезапно между ними установилось совершенное, мгновенное понимание. Эд отвесил неуклюжий, неловкий полупоклон и отступил назад. Огромное существо стояло, не двигаясь, лишь наблюдая, и тогда Эд совершил нечто странное: протянул вперед руки ладонями кверху, криво усмехнулся, быстро нырнул за выступ скалы и начал спускаться, спотыкаясь и скользя на склоне. Несмотря на резкий, несущий колючий снег ветер, он был весь в испарине.
Один раз Эд все же оглянулся. Никого. Только все более плотная светящаяся завеса снега заволакивала скалу, стирая все следы, любое доказательство того, что кто-то, что-то находилось там минуту назад. Только снег, только скалы, только ветер и вечная тишина вершины мира.
Больше ничего.
Шерпа карабкался к нему снизу, торопясь поскорее вернуться. Не произнося ни слова, они обвязались веревкой и стали ощупью, спотыкаясь, спускаться в связке вниз к последней стоянке экспедиции. Лагерь уже свернули, шерпы готовились тронуться в путь. Шенк, проходя мимо, помедлил и бросил на Эда вопросительный взгляд.
Что Эд мог ему сказать? Шенк был ученым и требовал материальных доказательств. Если не труп, то по крайней мере фотографии. Но единственные фотографии Эда были выгравированы в его сознании, а не запечатлены на пленке. И даже если бы он сумел убедить Шенка подождать до окончания бури, гигант был теперь предупрежден и, конечно, исчезнет.
