Он кивнул.
— Ты должен низко кланяться ее высокопревосходительству госпоже первому министру, презренный варвар! — прогремел Марсий и воздел руку, сжимавшую кнут.
Я жестом остановила воинственного бога и обратилась к варвару по-галльски:
— Ты купец, если я не ошибаюсь?
Он помотал головой и показал свои руки. Они были в мозолях, причем на обеих руках отсутствовал большой палец. Странно… обычно я запоминаю лица.
— Кто ты?
Он нагнул голову и топнул ногой по земле. Я не поняла: эти жесты могли означать все, что угодно.
— Пустое дело тратить время на этого ублюдка, — сказал мне Марс на патрисианском сиа. — Позволь, я прогоню его.
— Погоди, — ответила я и снова обратилась к странному человеку: — Скажи, могу ли я что сделать для тебя?
Он осклабился, и я увидела, что у этого человека нет зубов. Он разинул рот и замычал. У него не было и языка — я обнаружила лишь жалкий обрубок! Меня бросило в дрожь… и я пропустила плевок, который он адресовал в меня… Плевок попал мне на калазирис чуть ниже шеи. Дикаря тотчас скрутили и оттащили прочь. Легионеры, видевшие это, поспешили отвернуться. Я могла лишь догадываться, о чем они думают в этот момент. Марс смотрел на меня, и его нижняя губа вибрировала от ярости…
— Негодяя повесить, — велела я, — а ночью учинить облаву в городе. Всех, кто окажет сопротивление делом или словом, уничтожать на месте.
Мой воинственный бог остался доволен приказом.
— А этих, — еще сказала я, указывая на легионеров эскорта, — сей же час отослать на дальние рубежи, причем отдельно друг от друга.
Марс понял мою мысль, его мужественное лицо исказила гримаса душевной боли, он взял под козырек и отчеканил:
— Будет исполнено, ваше высокопревосходительство!
Эти слова резанули меня подобно клинку. Я откинулась на спинку сиденья и больше не заговаривала с Марсом до самого конца пути. Прибыв во дворец, я тотчас начертала декрет о смещении князя Марсия Милиссина с должности командующего нарбоннской группировкой и взятии его под стражу. Мгновение спустя я свой декрет порвала, ибо поняла, что допустила непростительную слабость.
Немилосердные боги назначили мне быть сильнее самых сильных — ибо каждый из них волен думать лишь о своем, а я обязана была думать обо всем и решать за всех.
Адъютант доложил просьбу герцогини Кримхильды об аудиенции. Я отказала. Если бы увидела ее в тот час, наверное, расцарапала бы ей лицо. Пусть ждет!
Усилием воли привела себя в порядок и приказала доставить ко мне Варга…
Глава двадцать третья,
в которой мятежник убеждает первого министра в своей искренности
148-й Год Кракена (1786), 15 октября, Галлия, Нарбонна, дворец герцогини
О приближении его свидетельствовал нарастающий перезвон стали по каменному полу. Вот отворилась дверь, и три легионера ввели Варга. Палата была небольшая и скудно убранная мебелью: камин, где лениво теплились поленья, стол и кресло.
София Юстина сидела в этом единственном кресле, спиной к широкому окну, яркий солнечный свет из окна наливал мерцающим блеском ее роскошные вороные волосы, но лицо Софии пряталось в тени. Тем не менее Варгу удалось рассмотреть его, это аристократически прекрасное лицо с острым волевым подбородком, огромными черными глазами и изумительно очерченными устами, пылающими завораживающим карминным светом… Прежде, в подземной темнице, Варг долго и мучительно размышлял, как вести себя с этой женщиной, после всего, что с ними случилось, разрабатывал стратегию и тактику решающего поединка — но сейчас, в это мгновение заготовленные военные планы уступили место неожиданной для него самого импровизации. Как только легионеры, повинуясь молчаливому жесту Софии, оставили ее наедине с пленником, он покачал головой и молвил, с едва уловимым сожалением в голосе:
— Я никогда не говорил вам, сколь вы красивы? Нет, не говорил! Я был глупцом, я никогда не видел вас всю. Вы были для меня врагом, но не женщиной. Наконец я понял, что как женщина вы много сильнее и прекраснее, нежели как враг. А нынче вы прекрасны вдвойне — разве кто или что может быть прекраснее женщины-властительницы, женщины-победительницы, женщины, которая настолько умна, что всегда и во всем добивается своего, чего бы это не стоило остальным людишкам!
София улыбнулась.
— Изысканный и загадочный комплимент. Но все равно благодарю. Во всяком случае, интересное начало, — она задумчиво посмотрела на него, и он вновь ощутил силу ее пристального взгляда. — Даже не знаю, как вас нынче называть… пожалуй, на обращение "принц" вы не согласитесь, "герцогом" я вас назвать не могу, а "узурпатором" или "мятежником" именовать собеседника мне не позволяет воспитание…
— Называйте меня по имени, — сказал он, — я с ним родился, с ним и умру. Имя — вот все, что у меня осталось.
— Вы готовитесь к смерти, Варг?
Он пожал плечами, и цепи зазвенели на его груди.
— Воин всегда готов к смерти.
— В этом заключается ваша решающая ошибка. Вы были только воином, вы предпочли свою гордыню благу государства, и это погубило вас и погубило ваше государство. Вы назвали себя герцогом, но герцогом не стали.
Внимая таким словам, Варг испытывал палящее желание как следует ответить ей, ответить со всей доступной ему силой, пока он еще может говорить, и сокрушить ее самоуверенность, бросить ей в лицо все, что пережил он за эти бесконечные месяцы бессмысленной войны, — и тем одержать над ней последнюю победу! Нечеловеческим напряжением воли он усмирил себя.
София кивнула и отметила:
— Вы вправду изменились, Варг. Ради этого мне стоило ехать в Нарбонну.
— Я знал, что вы приедете. Приедете — и спросите меня: почему я выдал вам Ульпинов?
— Почему вы выдали нам Ульпинов, Варг?
Он взглянул ей в глаза и ответил, со всей искренностью, на какую был способен:
— Потому что я понял, насколько правы были вы тогда, в темнице, незадолго до кончины моего отца. Вы предупреждали — я вам не внял. Я предпочел использовать Ульпинов. Они мне помогали, как могли. Их силу я не понимал, но принимал, как благо свыше. Если бы не они, я пал был раньше. Но моя страна осталась бы цела. Они питали во мне влечение к свободе, которую, как мне теперь понятно, нам, варварам, не дано достичь. Они настраивали меня против отца и против вас. Они были изобретательны и хитры. Они казались искренними. И я им верил! Только теперь я понял, что они помогали мне падать в бездну…
— Красиво говорите и толково, — перебила его София. — Этому вас, полагаю, тоже Ульпины научили. Они не тратили тут время даром.
— Вы мне не верите?!
— Я вам скажу, во что я верю. Я верю в то, что вы сейчас пытаетесь спасти надежду. Вы не смирились, нет. Вы отступили, чтобы выжить и вырвать шанс на будущие битвы. Поэтому вы и решились отдать Ульпинов. Других карт, способных убедить меня в искренности вашего раскаяния, у вас нет уже: вы слишком далеко зашли, идя на поводу гордыни! И я не исключаю, что именно Ульпины присоветовали вам на время отложить поход к Вотану, и вы, конечно, согласились, ибо постыдно рыцарю и принцу предстать перед владыкой Вальхаллы побитым неудачником!
— Это правда… Все правда! Вы видите людей насквозь — так загляните в мою душу! Я вам ее открою…
И он открыл ей душу, как и обещал. Он говорил о войне — не так, как говорил Софии Марсий Милиссин. Варг рисовал картины жесточайших битв, заведомо неравных, но, в то же время, имеющих какой-то смысл, не политический и не военный, а моральный; чем дальше, чем глубже шла война, тем больше становилось этого смысла в бессмысленном сопротивлении могучему врагу… Варг говорил словами воина и полководца, но в них проскальзывали слезы тех, кого он защищал, и стоны тех, кого он совращал на бой иллюзией свободы, и проклятия их, поверивших ему и убитых горем по его вине… Он принимал всю вину на себя и не пытался ни в чем обвинять интервентов; это удивляло и озадачивало Софию. Она чутко слушала Варга, а он, ободренный ее вниманием, словно пытался выговорить все, о чем болела его внезапно повзрослевшая душа. Он радовался возможности сказать ей о войне, ибо, по его глубокому внутреннему убеждению, она была именно тем человеком, который способен выслушать и понять; ее пытливый ум жаждал разобраться, что сотворилось в этой загадочной варварской стране и чего еще здесь можно ожидать…
— …Война переделала меня, как моего отца, — заключил Варг. — Так что и в этом вы оказались правы!
— Поздно! — вздохнула София. — Слишком поздно! Вы государственный преступник. Об этом знают все, как и о том, что ваша участь предрешена.
— Меня казнят?
Она не ответила. "Ульпины не солгали, — подумал Варг. — Юстина поклялась отцу не убивать меня". Он сказал это вслух. София устремила на него удивленный взгляд, и Варгу стало не по себе. Он понял, что совершил ужасную ошибку. Она высокомерно усмехнулась и проговорила:
