Мать Нилла поднялась с земли, сжимая в руках только что вырванное с корнем растение. Она в растерянности уставилась на сломанный стебель, напоминавший ей, какой она сама была так долго. В глазах Аниеры застыла боль.
— Ты думаешь, девочка, я не помню, что моего Ронана уже нет в живых? — спросила она, прервав долгое молчание, когда Кэтлин боялась даже шелохнуться. — Да, моя постель пуста. А мое тело даже после стольких одиноких лет все еще томится по нему.
— Но вы… — Кэтлин осеклась.
Она боялась ляпнуть что-то еще, в ужасе от того, что натворила.
— Веду себя так, словно он все еще со мной? — закончила за нее Аниера. — Да, ты права. Я брожу с ним по холмам, мы разговариваем, а иногда даже смеемся или плачем вместе. Это так и есть. И это не воображение, Кэтлин, просто мы с ним давно стали одним целым. И сейчас мой Ронан — не в чертогах Тир Нан Ога вместе с другими героями. Он здесь, он живет в моем сердце.
Возможно ли, чтобы любовь была так сильна, что смогла заставить ее забыть, как этот человек когда-то разбил ее сердце?
— Наверное, вы очень сильно его любили!
— Может быть, слишком сильно. — Краска стыда заставила прозрачное лицо Аниеры чуть заметно порозоветь. — Да, Ронана уже нет на свете, но его сын и дочь — они живы! А я… что я сделала для них?
— Вы их любили, — ответила Кэтлин, пытаясь представить лицо своей матери, руки, которыми когда-то, много лет назад, красавица Гренна в последний раз прижала к себе свое дитя. — А я никогда не знала своей матери!
— Думаешь, у моих крошек была мать? — Аниера вдруг рассмеялась безрадостным смехом. — Я позволила человеку, убившему моего мужа, забрать у меня единственного сына! А моя дочь — я взвалила на ее плечи слишком тяжкий груз, когда она была совсем еще маленькая! Я закрыла сердце для всего — в нем был только он, мой Ронан, хотя его уже не было со мной. И только когда Нилл вернулся, когда появилась ты, словно свежее дыхание самой весны, — только тогда я очнулась. — На губах Аниеры появилась мягкая, печальная улыбка. — Порой я даже жалею об этом, — пробормотала она. — Тогда мне бы не пришлось страдать, видя, что я наделала.
— Но Фиона любит вас всем сердцем! — запротестовала Кэтлин. — И Нилл тоже!
— Это и есть чудо, которое могут подарить только дети. Они любят вас, заслуживаете вы этого или нет.
— Аниера, они не винят вас.
— Я давным-давно осудила себя сама.
— Но ведь в том, что случилось, виноват был только ваш муж, а вовсе не вы. Если бы он не потерял голову из-за той женщины… — Кэтлин виновато прикусила язык.
— Да. Та, другая… скажи, значит, Нилл рассказывал тебе о ней? Ах, мой бедный мальчик, как мало ему известно! Только те сплетни, что бродили тогда по Гленфлуирсу. Эти пресловутые Семь Измен. Они пытались похоронить моего мужа под их тяжестью, а потом сделать то же самое и с моим сыном. Но им удалось сломить только меня.
— И неудивительно! — горячо подхватила Кэтлин. — Какой женщине, да еще если она обожала своего мужа, приятно было бы услышать, что он до такой степени без ума от другой, что готов убить лучшего друга, лишь бы только она досталась ему?!
— Да, слышать это было очень больно, ты угадала. А знаешь, почему я так легко поверила, что мой Ронан влюбился в нее? Наверное, всегда подсознательно ждала, что в один прекрасный день другая женщина станет для него желанной. Но вот чего я никогда не понимала, так это почему он все-таки выбрал меня. Я росла такой тихой, такой стеснительной, что мой отец вечно старался оградить меня от всего. Думаю, он и замуж-то хотел меня выдать, чтобы чувствовать, что я в безопасности. — Аниера смешно сморщила нос. — А быть в безопасности в понимании моего отца значило быть у него под крылышком.
Украдкой покосившись на Аниеру, Кэтлин поняла желание ее отца оберегать дочку. Ведь и Фиона делала то же самое много лет подряд. И Нилл — с того самого дня, как переступил порог Дэйра. Да и она тоже: своей беззащитностью Аниера напоминала крошечную птичку с хрупкими перышками.
— Немало воинов просили у отца моей руки, надеясь после женитьбы войти в нашу семью, заполучить могущественную родню. И все же, когда в мою жизнь ворвался Ронан, такой могучий, с таким великолепным телом и улыбкой, от которой могло растаять сердце любой женщины, мне долго не верилось, что он влюбился в меня. — Аниера тоненько хихикнула. — Моя сестра ходила с поджатыми губами, отец не знал, что и думать, а матушка заламывала руки и причитала, что он, дескать, разобьет мне сердце.
— Но как же случилось, что Ронан полюбил вас? — не выдержала Кэтлин.
Встав с колен, Аниера взяла ее за руку и повела туда, где огромное, словно шатер, дерево бросало на землю густую тень. Она уселась на траву, гибкая, как молодая девушка; Кэтлин последовала ее примеру, гадая, что влекло Ронана к его юной жене.
Ее красота? Безусловно, решила она. Но было в ней что-то еще, какая-то хрупкая безмятежность. И вся она, изящная и нежная, была таким же чудесным творением природы, как стебелек травы или скромный полевой цветок. Должно быть, для Ронана было уже счастьем просто смотреть на нее.
— Еще не минуло и десяти дней, как я уехала с ним, зная, что больше никогда не суждено мне увидеть семью. Я понимала, что они боятся за меня. Что ты знаешь об этом человеке? Как-то раз мать до утра уговаривала меня отказаться от него, но мы с Ронаном к этому времени уже читали в сердцах друг друга.
— Тогда как же… — начала Кэтлин и вдруг прикусила язык. — Если он любил вас, тогда как он мог вообще смотреть на других женщин?! Я уж не говорю о том, чтобы убить соперника?
— Говорили, что во всей Ирландии нет мужчины, который бы не отдал жизнь за то, чтобы провести с ней ночь. Она была настоящей амазонкой. Еще ее собственный отец, знаменитый воин, так и не дождавшись, что жена родит ему сына, обучил дочь воинскому искусству. В Ирландии появлялись на свет такие женщины, как Скота, правда, это случалось все реже и реже, но среди них не было ни одной, кто красотой мог бы сравниться со Скотой.
— Но вы тоже были красивы, то есть… я хотела сказать, вы и сейчас красивы, — возмутилась Кэтлин.
— Да, по-своему я была хорошенькой, не спорю. Мягкой, нежной, как цветок, скромно выглядывающий из-за камня. Но Скота — она была редкой красавицей! — Аниера прикрыла глаза. Даже сейчас, спустя столько лет, судорога боли на мгновение исказила ее лицо. — Она казалась настоящей древней богиней. Распущенные волосы сияли на солнце, как расплавленное золото, а синие, как морские глубины, глаза могли превратить любого мужчину в покорного раба. Даже Ронан говорил о ней с благоговейным восхищением.
