Они долго взволнованно говорили, в неутолимом желании все сказать, о радости зарождавшейся любви, о новых планах, о будущем счастье...
Черная, непроницаемая тьма лежала вокруг снаряда.
— Никита, — нерешительно прошептала Малевская, — надо итти.
— Да, Ниночка, — с усилием ответил Мареев.
— Никита... Я теперь останусь? Правда?
Мареев покачал головой.
— Нет, Нина, — сказал он тихо и твердо, — ты отправишься с Володей. Иди, не беспокойся обо мне. Я твердо убежден, что все кончится благополучно. Бурильщики во-время доберутся до снаряда... подадут нам кислород... Мы дождемся окончания шахты и выберемся отсюда... Это будет, Нина! Иди и жди меня!..
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ. ВОЛОДЯ ПЛАТИТ ПО СТАРЫМ ДОЛГАМ
Понадобилось больше четырех часов, чтобы вывести торпеду из снаряда и направить ее вверх точно по вертикали.
Лишь теперь, после окончания взволнованных сборов, последних тяжелых минут прощания, напряженной работы в торпеде, Малевская и Володя смогли подумать об отдыхе. Впрочем, вопрос об отдыхе, повидимому, меньше всего интересовал Володю. Он был взбудоражен, его голос звенел, щеки пылали, радостно сверкали глаза.
— Ну, Нина, ты теперь садись на скамеечку и отдыхай, а я на этих пакетах устроюсь. Хорошо?.. Я сейчас достану тебе чего-нибудь поесть... Бульону хочешь? Или какао?
Он чувствовал себя в торпеде по-хозяйски, свободно, заботливо ухаживал за Малевской, стараясь помочь ей в необычной для нее обстановке. Все было ему здесь знакомо и близко. После памятного путешествия в торпеде с Брусковым нынешний рейс казался ему совсем не сложным.
Тепло, по-родному гудели моторы, тихо скрежетали буровые ножи и коронка, за стенкой уютно шуршала размельченная порода, спускаясь по виткам архимедова винта вниз, под могучие колонны давления...
Они уселись в самых необычайных позах: Малевская — на краешек узкой откидной скамеечки, а Володя — на груде пакетов с продовольствием, сложенных вокруг стены центральной камеры. Стоять же можно было, лишь вплотную прижавшись друг к другу, на тех крошечных пространствах пола, которые оставались свободными.
Володя возился, поудобнее усаживаясь, поглядывая на приборы и аппараты, все в том же необычайном возбуждении. Оно переполняло его, и он непрерывно болтал.
— Как я рад, что мы наконец отправились!
— Да... — нехотя отозвалась Малевская, — я вижу... — и, помолчав, добавила: — И Никита Евсеевич и Михаил тоже видели это. Ты рад, что вырвался из снаряда?
— Ну да! — ответил Володя, думая о чем-то своем. — Жалко, что раньше не вспомнили про торпеду.
Малевская замолчала. У нее чуть дрогнули губы. Володя тоже молчал и, прищурив глаза, о чем-то думал.
— Никита Евсеевич смеялся и даже сказал Михаилу: «Володьке-то, верно, до смерти надоело с нами... Смотри, как он счастлив!» — тихо сказала Малевская.
Все с тем же сосредоточенным видом Володя поправил:
— Не с вами надоело, а в снаряде.
— Почему ты, Володя, все кричал напоследок: «Не прощайте, а до свидания! Держитесь подольше!» Ты думаешь, их спасут? Скажи, почему ты так кричал?
Малевская открыла глаза и с жадным, почти болезненным нетерпением смотрела на Володю. Утихшее было возбуждение опять овладело Володей. Он посмотрел на Малевскую, потом стремительно перегнулся к ней и звенящим голосом сказал:
— Уверен, что спасут! Уверен, уверен! Не скучай так, Ниночка! Их обязательно спасут!
Ошеломленная этим порывом, Малевская не знала, что сказать. Не дожидаясь ответа, Володя неожиданно и деловито спросил:
— Скажи, пожалуйста, Нина, кто теперь наш начальник?
Малевская опять закрыла глаза.
— Не знаю, Володя... Я не думала... Зачем тебе понадобилось знать это?
— Нужно, — упрямо кивнул головой Володя, нахмурив брови. — Наверное, уже не Никита Евсеевич? Правда? Ведь мы идем на поверхность, а там начальник Цейтлин... Правда?
— Вот нашел себе заботу! — слабо усмехнулась Малевская. — Тебе не все равно?.. Пожалуй, ты прав, что Цейтлин...
— Ну, вот, — расцвел Володя, — это очень важно.
Он помолчал, точно борясь с собой, не решаясь и порываясь что-то сказать. Наконец он почувствовал, что не в силах совладать с тем, что переполняло его.
— Это очень важно, Нина... Никита Евсеевич запретил бы. Я знаю, обязательно запретил бы. А Цейтлин разрешит...
— Говори толком, Володя! Что разрешит? Что важно? — нетерпеливо сказала Малевская.
— Чтобы торпеда вернулась обратно к снаряду! — выпалил Володя. Размахивая от возбуждения руками, он продолжал: — Я хочу, чтобы торпеда вернулась и вывезла всех из снаряда! Ты понимаешь? Сначала одного, например Михаила, потом Никиту Евсеевича... Правда, хорошо будет? Ну, скажи! Что же ты молчишь?
— Ты все выдумываешь, Володька! — произнесла ошеломленная Малевская. — Как она пойдет обратно? Кто ее поведет?
— Да я же и поведу! — вскочил с места Володя, пораженный ее непонятливостью. — Ну, конечно, я! Ну, как ты не понимаешь? Я тебя отвезу, а потом поеду за Михаилом, привезу его, и опять спущусь за Никитой Евсеевичем! Как на такси!
Он залился неудержимым счастливым смехом.
— Подземное такси! Нина! Я буду шофером подземного такси! Ха-ха-ха!.. Вот здорово!
Он был в восторге от этого смешного сравнения.
— Ту-ту-ту! Такси подкатывает... Где тут пассажиры? Пожалуйте! Вам куда? На улицу Горького? Ту-ту-ту...
— Перестань глупости городить, Володька! — рассердилась Малевская. — Ты с ума сошел! Кто тебя пустит? Замолчи сейчас же, глупый мальчишка!
Но руки у нее дрожали, лицо покраснело, глаза растерянно смотрели на взбудораженного Володю.
— И совсем я не глупый... Только напрасно я тебе это рассказал... Спросим у Цейтлина! Вот, спросим у Цейтлина! Увидишь, что он разрешит! Ты просто не понимаешь...
У Малевской глаза сделались теплыми, влажными. Взволнованная, она притянула к себе Володю, обняла, прижала к себе.
— Не дуйся, Володюшка, милый! Ты хороший, славный мальчик... — Из стиснутого горла с трудом пробивались слова. — Только это невозможно... Нет... нет... Это слишком опасно... Не думай об этом...
Ее голос дрогнул. Она замолчала.
— Ну, что тут опасного? Честное пионерское! Это же просто, как педальный автомобиль! Ведь торпеда пойдет по старой, уже проложенной дороге. Она никуда с нее сбиться не сможет. Ну, как ты не понимаешь? И пеленгатор работает, и все в порядке. И я уже раз привел торпеду, когда все было хуже. И теперь я вывел торпеду на вертикаль. Ты только два раза мне помогла, но я же не просил тебя, я сам сделал бы все... Ведь правда?
Малевская молчала, грустно глядя мимо Володи. У Володи защемило сердце, и он торопливо, горячо продолжал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
