— Интересно поглядеть, что это за братия? — сказал Семка и стал свертывать самокрутку.
— А чего смотреть-то? — отозвался Клешков.
— Куркули! — презрительно сплюнул Семка. — Я вашего лысого козла, Князева этого, враз раскусил. Он с батькой только для виду.
Послышался скрежет замка, и в комнату вошел невысокий стройный человек в военной форме, в красноармейской фуражке, в шинели, перетянутой ремнями. Шашка билась у него на одном боку, кобура хлопала по другому.
— Здравствуйте, — сказал он, оглядывая их темными зоркими глазами. — От Князева?
— От него, — встал Клешков. Семка не двигался. — Это адъютант Клеща.
Военный пожал обоим руку, сел.
— Я руководитель суховского отделения «Союза спасения родины», — он еще зорче всмотрелся в посланцев батьки. — Какие задачи ставит перед нами атаман Клещ и какими силами он располагает?
— У батьки пятьсот сабель, — сказал Семка, сплюнув, — и хлопцы за батьку хошь в воду, хошь в огонь.
— Ясно, — оглядев его, перебил военный. — А каким образом атаман хочет действовать против суховского гарнизона?
— Через два дня по получении от вас ответа, — лениво заговорил Семка, — мы вдарим с двух сторон. Большая часть войска со степи, остальные обойдут город и кинутся от монастыря.
— Со стороны Палахинских болот? — недоверчиво сощурился военный. Там же места непроходимые, тем более для конницы.
— Ежели батько прикажет, — ощерился Семка, — так воны будуть проходимые.
Военный с сомнением покачал головой. Потом повернулся к Саньке:
— Что скажете вы?
— Где Василь Петрович? — спросил Санька.
— Жив, здоров.
— Пусть придет сюда.
— Это потом. Что передал Князев?
— Приведите Василь Петровича, тогда скажу.
Военный улыбнулся:
— Ну что ж! Пафнутьевна!
Появилась старушка, военный шепнул ей что-то, она исчезла. Подождали. Потом опять заскреб замок, и в комнату вошел обросший, исхудалый Степан.
— Так, — сказал военный, — ваше заточение кончилось, Головня, и прошу нас не винить. Времена трудные, а мы вас знали плохо. Это было вроде испытания.
Степан ничего не ответил.
— Так вот, — продолжал военный, — план ваш сам по себе довольно хорош. Напасть от монастыря удобно. Во-первых, потому что не ждут, во-вторых, потому что там много укрытий от пулеметного огня: сады, дома, лесопилка. Меня здесь одно только смутило: болота считаются непроходимыми.
— Считаются! — фыркнул Семка. — Наши те болота два раза проходили по батькиному приказу.
— Отлично, — сказал военный, — это уже солиднее. Чего требует от нас батько?
— Штобы вы уничтожили красные пулеметы, — ответил Семка.
— Ну что ж, беремся. У красных шесть пулеметов: два шоша, гочкис и три «максима». Один «максим» — на колокольне соборной церкви. Это самая опасная точка.
— Батько про это знает. Нападать будем с обеих сторон тильки по сигналу. Сигнал даете вы. Шесть вспышек фонаря с соборной колокольни. В ночь на третий день, як мы дойдем до батьки. Будет сигнал — зараз пускаем червонным юшку, и город наш.
— Хорошо, — сказал военный. — Мы берем на себя пулеметы. У нас есть возможность их обезопасить. Когда выступит обходный отряд?
— Сразу, як батько получит от нас вести.
— Когда он будет у монастыря?
— К вечеру другого дня.
— Обсудим детали, — военный развернул карту. — Прошу вас сюда.
Степан и Клешков, стараясь не проявлять особенного любопытства, сидели на скамье и тихо переговаривались.
— Впрочем, вот что, — сказал военный, — пожалуй, я напишу атаману письмо.
Он сел и в несколько минут исписал большой лист бумаги.
— Понесете вы, — обернулся он к Клешкову, — а вас, — это относилось к Семке, — я принужден оставить. — Он подошел к форточке и позвал: — Дормидонт!
— Как оставить? — спросил Семка, поднимаясь и засовывая руку за пазуху.
— Так, как оставили нашего Князева у батьки.
Подошел и стал около Семки огромный бородатый дьякон. За ним скользнул в комнату молодчик в жилетке. Семка посмотрел на них и вынул руку из-за пазухи:
— Заложником, что ли?
— Пока мы с атаманом не познакомились как следует, я буду вынужден поступать таким же образом, как и он.
Клешков думал только об одном: надо посоветоваться со Степаном. Надо успеть передать ему все, что он видел у батьки Клеща. Но Степана зачем-то повели во двор.
— Вы двинетесь в путь немедленно, — повернулся к Клешкову военный. Я пошлю с вами человека. Очень важно, чтоб перед началом выступления атаман отпустил к нам Князева, — внушал военный. — Вы поняли?
— Понял.
В ту же минуту с улицы раздался крик. Все застыли на своих местах.
— Стой! — кричал осипший голос, показавшийся Клешкову знакомым. Стой, говорят!
Послышался топот. Несколько раз выстрелили. И тотчас грохнуло, как из пушки. «Обрез», — подумал Клешков. Он вскочил на ноги. Его тут же насильно усадили на корточки, но главное он уже видел. Степан лежал почти у самого плетня, молодчик в жилете, придерживая у бока обрез, огромными прыжками мчался к калитке, за ним бежал человек в шинели и папахе. Еще раз оглушительно грохнуло, и, перескочив через калитку, ворвался давешний спутник Степана.
— Засада! — орал он, вытаращив глаза.
— Уйми его, — приказал военный Дормидонту. Тот хлопнул ладонью по голове кричавшего, и парень сел на пол.
На улице затопали, раздались выстрелы. Военный, раздвинув ветви дерева, смотрел.
— Дормидонт, веди их на пункт три, — приказал он, — там без меня никому не выходить.
Дьякон, кивком позвав за собой Клешкова, парня в жилетке и Семку, кинулся в сад. Они мчались за ним, отбрасывая с пути ветки, царапаясь о них, перепрыгивая через ржавые осенние кусты. Сады в Сухове были, как леса. Только купол собора сиял потускневшей позолотой справа от них, и Клешков благодаря этому знал общее направление. Они выбрались через поваленную изгородь еще в один сад.
— Сюда! — позвал дьякон. Они бегом добрались до небольшого домика.
— Тут досидим до темноты, — сказал дьякон. — Ты, Матюха, беги к начальству, сообчи: мы на месте, ждем приказу.
Парень в жилетке выскочил за дверь.
— Отдыхайте, — сказал дьякон. — Сейчас жратвы добуду.
Клешков посмотрел на Семку. В неясном свете свечи тот чему-то усмехался.
— Чего это ты? — спросил Клешков.
— Веселая жизнь.
— А у батьки разве не веселая?
— Тут все же у красных под боком. Аж щекотит!
Клешков замолчал. Семка был искатель приключений, его радовала любая заваруха. А у Клешкова погиб друг. «Может, он только ранен или прикинулся? — мечтал Клешков. — Тогда он все расскажет в штабе...» А если убили? Клешков мотнул головой, сел от внезапной боли в сердце. Степан!.. Ну, а если убит, чего прятаться? Надо глядеть в глаза фактам. Значит, надо думать, как сообщить своим. Сообщить все, что он знает, а от этого теперь зависит жизнь всех: Бубнича, Иншакова, Гуляева... Нужен план.
