И тут на тебе! Из Бийска приходит срочная депеша за подписями Южно-Алтайского окружного начальника Потанина и полицейского исправника Седачева, что из Кош-Агача в Бийск выдвинулся богатый, не менее трехсот вьючных лошадей, купеческий караван. А при командире торгового отряда находится письмо кобдинского амбаня, адресованное лично губернатору Томской губернии Герману Густавовичу Лерхе.
Где Верный, а где Томск! Интерес китайцев к установлению какой-никакой связи с отрезанным от метрополии наместником в Кульдже можно было понять. Но при чем тут я? Торговать с Синьцзяном я не собирался и, несмотря на настоятельные рекомендации консула Павлинова, томских купцов от такой авантюры отговаривал. На месте приграничных русских властей я бы все-таки отправил к китайцам купцов, но под таким конвоем, что это здорово бы смахивало на частичную оккупацию. И не выводил бы «охрану», пока торговцы не вывезли бы из полыхающего Синьцзяна все сколько-нибудь ценное. Еще и древние, уже десятки лет, наверное, со времен Отечественной войны 1812 года, хранящиеся в арсеналах дульнозарядные фузеи нашим добрым соседям бы продал. Эти ружья все равно куда лучше того страха и ужаса, которым вооружены знаменные китайские войска.
Ну да не мое это дело. Мне бы с вдруг заинтересовавшимися северным губернатором «купцами» разобраться – и то ладно. Если даже простофиля Герочка не верил, что караван из Монголии ползет, просто чтобы торговать, то что уж про жандармов говорить. Кретковский, которому я весточку с юга показал, аж скривился весь. У него тут польский бунт, в который Мезенцев не верит, назревает, а еще эти с невыясненными целями ползут. Лишние хлопоты и волнения.
Донесение о нежданном «подарке» из сопредельного государства я немедленно отправил в Омск, полковнику Кройерусу. Подумал полчасика – и продублировал сообщение для директора азиатского департамента МИД Стремоухова. Мало ли… Вдруг под личиной купцов ко мне очередные просители едут и с политическими вопросами приставать начнут. Не верил я, что китайцы за сопредельными державами не присматривают. И о новом, обладающем определенным весом в столице, томском губернаторе не ведают. Надо же в конце концов знать, каким именно образом нынче положено «нет» говорить. Идти против общей политики государства у меня желания не было. Хотя, что уж тут скрывать, наладить надежные торговые связи с купеческой элитой Китая было бы здорово.
Официального ответа еще не последовало, а сам Аксель Самойлович рекомендовал с пришлыми торговыми людьми встреч избегать, пока не станут известны их действительные намерения.
Вместе с письмом Кроейеруса с почтой из Омска я получил весточку от Морица. Отец все-таки вывез Гериного брата из Верного и намерен был, как только полковник слегка оправится от трудной дороги, продолжить движение на запад. Сам Мориц утверждал, будто бы достаточно крепок, чтобы ехать, но Густав Васильевич в обычной своей манере не воспринимал никаких доводов, кроме собственной уверенности.
Большую часть письма от брата занимало описание случившегося наконец в начале июня успешного штурма Ташкента. Теперь наученный горьким опытом, ставший, кстати, генерал-майором, Черняев начал готовить завоевание богатейшего в Средней Азии города еще с зимы 1864 года.
В декабре в ставку Черняева прибыл бежавший из Ташкента сановник, бывший управляющий восточной частью города, Абдуррахман-бек. Он справедливо рассудил, что русские, оскорбленные издевательствами над телами погибших под стенами солдат, в покое Ташкент уже не оставят. И что победители, а Черняев твердо был намерен победить, неминуемо накажут виновных. Поэтому решил, что в момент падения города безопаснее всего находиться при штабе генерал-майора. Для этого и нужно-то было всего лишь быть полезным командиру русских войск.
К тому времени даже прежде не видевший необходимости в захвате Ташкента военный министр Милютин вынужден был согласиться с доводами сторонников штурма. Немаловажную роль тут сыграл Иван Давыдович Якобсон, составивший докладную записку на высочайшее имя с обоснованием немедленного захвата важнейшего политического, логистического и торгового центра региона.
От перебежчика стало известно об узком месте обороны огромного для тех краев города. В тридцати верстах от Ташкента, возле крепости Ниязбек, начинались оросительные каналы, питающие водой горожан. Достаточно было перерыть водоотвод из реки Чирчик, и Ташкент остался бы без капли влаги под безумным южным солнцем.
С другой стороны, с помощью «цивилизованного мусульманина», известного торговца Мухаммеда Саатбая, в течение зимы – весны 1865 года в Ташкенте была организована прорусская партия. Многие купеческие семьи жили за счет торговли с северным соседом, а большинство горожан опасались мести русских за глумление над телами погибших.
Не ведая о настроениях в кулуарах власти, генерал-майор отправил в столицу прошение о рекомендациях на случай, если «в Ташкенте произойдет бунт и жители обратятся с просьбой о помощи». О том, как эту просьбу они с Саатбаем намерены были организовать, командир благоразумно умолчал.
Тем не менее войск у Черняева было настолько мало, что прямого штурма он все еще опасался. О том, что вопрос с присоединением города к империи уже решен и что из Верного выдвинулись две роты пехоты, пять сотен казаков и батарея пушек, генерал не знал. Но беспокоился, что пришлют какого-нибудь другого военачальника, который на всем готовом овеет себя славой завоевателя ускользнувшего из рук Черняева города.
Поэтому, не дожидаясь вестей с севера, в последних числах апреля с десятью ротами солдат, полком казаков и двадцатью орудиями генерал-майор Черняев, назначенный военным губернатором Туркестана, подступил к стенам Ниязбека. На следующий же день гарнизон крепости сдался. Оросительные каналы были перекрыты.
Отряд выдвинулся к Ташкенту, надеясь встретить по дороге делегацию горожан с ключами от города. Однако вместо них Черняеву попалась шеститысячная армия кокандцев с множеством пушек. Девятого мая генерал дал сражение, окончившееся полным разгромом неприятеля. Ни одного русского военнослужащего не было убито. Кокандцы потеряли более трех сотен только убитыми и правителя ханства Алимкула в их числе.
В ночь с четырнадцатого на пятнадцатое мая начался штурм. Спустя три дня город пал. К Черняеву явились аксакалы и почетные жители Ташкента с заявлением от имени всего города. Купцы, старейшины и элита изъявили полную готовность подчиниться русскому государю. Всю зиму бредивший Ташкентом завоеватель Средней Азии, военный губернатор Туркестана въехал в город на белом коне.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
