с вашего позволения, это была ваша матушка, моя принцесса.
– Он любил леди Энни? – переспросила Елизавета. – Вот это да! Мне об этом ничего не известно.
– Томас любил ее задолго до того, как она стала женой вашего отца, никому не признаваясь в своей любви, а когда леди Энни вышла замуж, уехал в Италию. Там он нашел другую Лауру, которую полюбил также страстно и безнадежно. Как же иначе, ведь он был настоящий поэт, несчастливая любовь для которого все равно что цветок для пчелы – оттуда он черпает нектар своего вдохновения. Послушайте, что Томас написал своей итальянской возлюбленной на прощание:
Прощай, любовь с законами своими! Твои крючки меня уж не манят – Сенека и Платон зовут меня, Я к совершенству устремляюсь с ними. Я дорожил ошибками слепыми, Но твой отказ, терзая и казня, Мне дал урок бежать, себя храня, Свободы нерастраченной во имя. Итак, прощай! Иные души рви, А власти надо мной пришел конец. Будь госпожою молодых сердец, Кидай в них стрелы ломкие свои. Так долго время тратил я с тобой – Мне надоело лезть на сук гнилой.
Последние строчки, признаться, несколько грубоваты – «надоело!», «сук гнилой!», «долго время тратил!» – но в целом сонет вполне в духе Петрарки.
– Напрасно вы сказали, что не разбираетесь в поэзии, – смеясь, заметила Елизавета. – Опять прибедняетесь, сэр Джон! Я вижу, что вы знаток не хуже вашего дяди.
– Как вам угодно, моя принцесса, – поклонился сэр Джон. – Я просто болтаю, что в голову взбредет… На чем мы остановились? Ах, да, теперь о Генри! Его Лаура была землячкой настоящей Лауры – она жила во Флоренции. Ее имя было Джеральдина, но Генри уверял, что она была ирландской крови. Во имя любви к этой Джеральдине он решил сделаться странствующим рыцарем, дабы совершать подвиги в ее честь. По слухам, где-то он сразился с мельником, которого принял за злое чудовище; где-то освободил каторжников, увидев в них христиан, плененных сарацинами, – а еще побил какого-то ремесленника за дурное обхождение с подмастерьями. Закончилось все тем, что он свихнулся, и его родственникам пришлось срочно везти его назад в Англию. На родине он написал прощальные стихи своей Джеральдине:
В краю, где солнце опаляет травы Иль растопить никак не может лед; Где жар его – умеренного нрава; Где люд умен, печален или горд; В обличьи низком иль в высоком сане; В ночи бескрайней иль коротком дне; В погоде ясной иль в густом тумане; В расцвете юном или в седине; В аду, иль на земле, иль в кущах рая; В горах, в долине или в пенном море; На воле, в рабстве, – где б ни обитал я; Больным, здоровым, в славе иль в позоре: Я – твой навек, и это лишь одно Утешит, если счастья не дано.
В конце концов, Генри погиб на плахе, ввязавшись в какой-то заговор, – закончил сэр Джон.
– Да, действительно, несчастная любовь, несчастная судьба, – задумчиво произнесла Елизавета. – А какой заговор, вы не знаете?
– Нет, не знаю, сколько воды с тех пор утекло! Да и память меня все чаще подводит.
– От заговоров надо держаться подальше, – назидательно сказала Елизавета и громко повторила: – От заговоров держаться надобно подальше!
– Вы правы, ваше высочество, – упаси нас Бог от заговоров, – столь же громко проговорил сэр Джон.
Елизавета бросил на него тот свой быстрый, пронзительный взгляд, который мог очень многое значить, и встала с кресла:
– Ага, наконец-то следующий танец! Я пошла, милорд, меня ждут.
– Я безмерно восхищен вами, моя принцесса, – поклонился ей сэр Джон.
* * *
Королева Мария плакала на кровати в своей спальне. Ей приснились отец и мать. Они сидели в домашних одеждах, друг подле друга, и любовно беседовали. Мария, маленькая девочка, подошла к ним и спросила о чем-то. Мать засмеялась и ласково поцеловала ее в лоб, а отец посадил на колени и крепко обнял.
Дальше они все вместе пошли по длинным коридорам дворца. Им навстречу попадалось много людей, которые были приветливы и радостны. Открылись большие двери, и Мария с отцом и матерью очутилась в огромном освещенном зале, стены которого терялись вдали, а потолок находился в невообразимой высоте. Зазвучала музыка, которая была так хороша, что вызывала душевное трепетание. Отец взял Марию за руки и повел ее в танце; мать весело улыбалась им. Мария танцевала отлично, у нее сами собой получались танцевальные фигуры. Вокруг слышались одобрительные возгласы; по лицу отца она видела, что он гордится ею.
Потом отец танцевал с матерью и они были очень красивой парой. Марии хотелось прыгать от восторга и хлопать в ладоши. «Это мои папа и мама, это мои папа и мама!», – восклицала она. Отец шутливо погрозил ей пальцем и мать, по-прежнему улыбаясь, сделала
