Поэтому ничего не планируйте, а просто живите. Вы же не планируете свое дыхание, а просто беспрестанно дышите. Живите легко. Все, что приходит легко, становится божественным. Но ничто из того, что приходит через усилия, не сможет стать божественным, потому что божественность не ведает усилий и напряжения! По сути, это приходит все время. И пусть приходит! просто освободитесь от себя и узрите. Что-то будет происходить. Вы окажетесь посреди движения, но тревоги не будет. Ваш ум не будет приносить вам неприятности. Если что-то произойдет, значит так тому и быть. Если же ничего не произойдет, ничего страшного. Все благостно, когда ум ничего не планирует, а принимает жизнь в ее естественном качестве.
Только тогда медитация может случиться, в ином случае ничего такого не будет. Медитация это не серьезное занятие, ее нельзя делать бизнесом. Если же вы все-таки сделаете ее бизнесом, то не сможете помочь другим людям развивать медитацию. Скорее всего, вы погубите собственную медитацию, потому что она станет для вас тяжким бременем.
Поезжайте домой без всяких планов. Не планируйте даже ничего не планировать, потому что это то же самое. Вообще не думайте о том, чем станете заниматься, когда возвратитесь домой. Просто будьте там. Само ваше присутствие начнет работать. Только тогда станет совершаться моя работа. Если вы станете планировать, тогда эта работа вовсе не будет принадлежать мне. Вы будете просто вводить в заблуждение себя и окружающих. Вы не сможете помочь другим людям медитировать, если сами будете напряжены. Вы не сможете помочь им! От вас будет какой-то толк только в том случае, если избавитесь от всех планов.
Просто уезжайте. Садитесь, медитируйте и смотрите, что происходит. Жизнь будет складываться сама собой.
Смерть Нани, бабушки Раджниша
7 октября 1970 года Раджниш мчится к смертному одру Нани. Он в последний раз приехал в Гадарвару. Раджниш перевозит свою библиотеку из Джабалпура в Бомбей.
Моя бабушка была права, когда говорила, что у меня не будет друзей... но только до того момента, как я начал посвящать людей в саньясу. Она пережила на несколько дней знаменательную дату, когда я дал саньясу первой группе в Гималаях. Я старательно выбрал самое красивое место в Гималаях, Кулу Манали, которое переводится как долина богов. Разумеется, это долина богов. Она столь прекрасна, что в это трудно поверить, даже когда стоишь в самой долине. Она неправдоподобно красива. Я выбрал Кулу Манали для того, чтобы дать посвящение своим первым саньясинам, которых было двадцать один человек.
Я сделал это всего лишь за несколько дней до смерти своей бабушки. Вообще-то, мне хочется называть своей матерью. А что я могу поделать? Всю жизнь я называл ее матерью и пытался исправиться, но так и не смог...
Я хотел дать посвящение и своей бабушке, но она жила в деревне Гадарвара. Я даже пытался связаться с ней, но от Кулу Манали до Гадарвары примерно две тысячи миль.
Моя бабушка дожила до восьмидесяти лет и пребывала в отменном здоровье. И даже тогда никто не ожидал, что она умрет. Я обещал ей приехать на ее похороны и больше никогда не показываться в семье. Она умерла, и я выполнил свое обещание.
Я впервые рассказываю о своей бабушке. Моя Нани стала моей первой ученицей. Я преподал ей простой урок. Я научил свою бабушку быть безмолвной, переживать в себе то, что всегда исследовало, но никогда не исследовалось, познавать познающего и забывать известное.
Мой метод так же прост, как методы Лао-Цзы, Чжуан-Цзы, Христа, Моисея, Заратустры... потому что только различаются лишь имена, а способ один. Различаются только странники, а странствие одно. Истина, процесс очень прост.
Мне повезло, поскольку моей первой ученицей стала моя бабушка. Я больше никогда не встречал таких простых людей. Я видел очень много простых людей, которые почти достигали ее уровня простоты, но глубина ее простоты была столь велика, что никто не смог превзойти ее, даже мой отец. Он был простым, совершенно простым и глубоким человеком, но с ней ему не сравниться. Простите за такие слова, но ему далеко до моей бабушки, а моя мать еще дальше. У нее нет простоты даже моего отца.
Вы удивитесь, узнав о том, что моя Нани была не только моим первым учеником, но и моим первым просветленным учеником. Она достигла просветления задолго до того, как я начал посвящать людей в саньясу. Она никогда не была саньясинкой.
Бабушка Нани умерла в 1970 году, в тот год, когда я начал посвящать людей в саньясу. Она услышала о моем движении, когда лежала на смертном одре. Сам я не слышал ее отзывы, но мой брат сказал, что она сказала кое-что, и ей казалось, будто она говорит со мной. Вот ее слова: «Раджа, ты основал движение саньясы, но уже слишком поздно. Я не могу быть твоей саньясинкой, потому что еще прежде, чем ты успеешь доехать до меня, я уже оставлю это тело, но пусть тебе передадут, что я хотела стать твоей саньясинкой».
Она умерла прежде, чем я приехал к ней, на двенадцать часов раньше. Мне пришлось долго добираться из Бомбея в ее маленькую деревню, но она настаивала на том, что никто не должен касаться ее тела до моего приезда, что следует поступить так, как я скажу. Если я распоряжусь сжечь ее тело, так и нужно поступить, а если я хочу сделать что-то другое, значит так тому и быть.
И я не поверили своим глазам. Ей было восемьдесят лет, но она казалась молодой. Она умерла двенадцать часов назад, но на ее теле еще не было никаких признаков разложения. «Нани, я приехал, — сказал я. — Мне известно, что на этот раз ты не сможешь ответить мне. Я говорю это тебе только для того, чтобы ты слышала меня. Тебе не нужно ничего отвечать».
И неожиданно случилось чудо! В комнате присутствовал не только я, но и мой отец, вся моя родня. Туда набились соседи. И все люди увидели, как из ее левого глаза скатилась слеза, и это спустя двенадцать часов!
Врачи объявили ее мертвой, а мертвецы не плачут. Даже живой человек редко плачет, что же говорить о мертвеце? Но из ее глаза скатилась слеза. Я воспринял ее как ответ. Чего же еще мне было ожидать? Я развел для нее погребальный костер, согласно ее последней воле. Я не хотел делать это даже для тела отца.
В Индии есть жесткое правило, согласно которому зажигать погребальный костер отца должен самый старший сын. Я не стал зажигать его. Что касается тела моего отца, то я даже не пошел на церемонию погребения. В последний раз я ходил на погребение, когда умерла моя бабушка Нани.
В тот день я сказал отцу: «Послушай, отец, я не смогу пойти на твое погребение».
«Что за чушь ты несешь? — возмутился он. — Я еще жив!»
«Я и сам понимаю это, — согласился я. — Но сколько еще лет ты проживешь? Еще несколько дней назад была жива бабушка Нани, а завтра ты также можешь умереть. Я не хочу ходить на похороны. И я торжественно заявляю, что решил больше никогда не посещать ничьи похороны после погребения моей Нани. Прости же меня. Я не приду на твое погребение. Разумеется, тогда тебя уже не будет, поэтому я прошу у тебя прощения сегодня».
Он понял меня, хотя и был, конечно же, слегка потрясен. И все же он сказал: «Ладно, это твое решение. Но кто в таком случае подожжет мой костер?»
В Индии это очень важный вопрос. Погребальный костер отца поджигает старший сын. «Ты же знаешь, что я бродяга, — сказал я. — У меня ничего нет».
Я не мог пойти на погребение отца, но я заранее попросил у него прощение, задолго до его смерти, на погребении моей Нани. Она не была саньясинкой, но все равно была духовным человеком, просто я не дал ей имя. Она умерла в оранжевой робе. Я не просил ее носить оранжевую робу, но в тот день, когда Нани достигла просветления, она перестала носить одежду белого цвета.
В Индии вдова носит одежду белого цвета. Почему только вдова? Чтобы она не казалась красивой — вот простая логика. И ей приходится брить голову! Поглядите, какие гады! Чтобы придать женщине отталкивающий вид, священники позволяют ей носить одежду только белого цвета. Они отнимают у вдовы всю радугу. Она не имеет права появляться на праздниках, даже на свадьбе сына или дочери! Для нее запрещен любой праздник.
В тот день, когда моя Нани стала просветленной, я сделал запись. Эта дата — 16 января 1967 года. Я решительно заявляю, что она стала моей первой саньясинкой. Мало того, она стала моей первой просветленной саньясинкой.
Я больше не видел такой красивой женщины, как Нани. Я сам влюбился в нее и любил ее всю жизнь. Когда она умерла в возрасте восьмидесяти лет, я бросился домой и нашел ее бездыханной на смертном одре. Родственники ждали меня, поскольку она велела сжечь ее тело только после того, как я приеду. Она настояла на том, чтобы именно я поднес пылающий факел к ее костру. Поэтому все ждали меня. Я подошел к ней и открыл ее лицо. Она была поистине прекрасной, даже более прекрасной, чем когда-либо, потому что она была безмятежна. В ней не было даже суеты дыхания, жизни. Она стала просто присутствием.
