Он долгое время исследовал своё отражение в зеркале ванной комнаты, потом открыл кран и подставил голову под холодную воду.
Почему же мысли раз за разом возвращаются к нему? Они настолько похожи, они как две части одного целого, неотделимые друг от друга. Ему не встать между ними. И так мерзко на душе.
Ведь могло же быть всё иначе? Он же всё испортил. Он больше не потревожит их покой и не повторит тех слов… Он открыл свою душу и своё сердце, но опоздал — не он назвал её своей женой. Да, он повёл себя как эгоистичный ребёнок, стремящийся любой ценой получить желаемое, но, он не умел по-другому. Просто не знал как. Теперь же он понял, что величайшее мужество любви — отпустить её, и принять счастье любимого, как своё собственное. А в голове больно стучало: «На что надеешься? Она не твоя. Ты — только третий лишний».
Он открыл горячую воду.
Он сидел под душем, обхватив голову руками, и тёплые капли стекали по лицу, попадая в рот и нос, но, уже не смыть с себя всей грязи и всех грехов.
Взгляд прошелся по полке с банными принадлежностями и остановился на упаковке сменных лезвий для бритвы. Руки сами потянулись…
Вольный — а деться некуда… Нет. Это просто паранойя какая-то…
Если он вскроет вены, как карты, то она поверит, что крыть уже нечем? Впрочем, как и крыть уже будет нечего…
Тёплая вода приятно расслабляла.
Лезвие легко скользнуло по руке, и на смену боли пришли покой и успокоение…
Он безучастно наблюдал, как вода в ванной становится розоватого оттенка…
Открыв глаза, Маргарита увидела, что кровать Ио пуста. Она проверила как Джон — его дыхание было всё ещё очень слабым.
Запертая дверь в ванную комнату сразу насторожила девушку. Она стала барабанить по ней своими кулачками, пока не додумалась шпилькой открыть замок. Но, то, что она увидела, заставило её отступить, чуть не зацепившись за порожек, и страшный крик вырвался из её груди — ухватившись за ручку двери, чтобы не упасть на слабых ногах, она, всё же, нашла в себе силы позвать на помощь — парень лежал в красной от крови воде, а на полу валялось окровавленное лезвие:
— Господи, да что же это такое? Что же ты наделал, Марк? Дурак. Ой, дурак, — всхлипывая, она, что было сил, нажимала кнопку тревожного звонка и звала брата, — Джек! Сюда, скорее! Помоги!
Молодой хирург помог ей вытащить парня из ванной, завернув полотенце, и перевязать ему руки:
— Ещё пара минут, и было бы поздно. Камикадзе недоделанный! Вы хотите меня в могилу свести своими выходками? — молодой хирург был просто в бешенстве, — Вот же, придурок — он конкретно хотел отправиться к праотцам, знал же, что у меня нечем будет восполнить его кровопотерю, кроме плазмы.
После врачебных манипуляций к Ио понемногу возвращалось сознание.
Он едва ощутимо сжал её руку, его ресницы задрожали, и парень открыл глаза:
— Я в раю? — спросил Ио, глядя на освещенное солнцем лицо Маргариты, сидевшей в кресле рядом, потом поднёс к лицу свои руки, изучая перебинтованные запястья.
— Больно? — она слегка прикоснулась к его запястьям.
— Тут больнее. Оно у меня всё-таки есть… сердце, и кровь — она такая же красная и горячая, как у всех, — он поднес её руку к своей груди, второй рукой провёл по своему лицу — Что это? — с интересом посмотрел на капли, блестевшие на его длинных пальцах.
— Это слёзы, Марк. Ты… ты плачешь, — слабо улыбнулась Маргарита, — Это хорошо. Очень хорошо — значит, в тебе ещё осталось что-то человеческое, если ты не утратил способности плакать.
— Я… что делаю? — с явным удивлением посмотрел он на неё, — Меня так давно никто не называл этим именем, я терпеть его не могу, а у тебя оно звучит так красиво. Я уже не помню, плакал ли я хоть раз в своей жизни. Почему же тогда мне так спокойно? И что это за тепло, которое я ощущаю?
— Это тепло человеческих отношений. Когда ты делаешь что-то для других, когда ставишь интересы того, кто тебе дорог, превыше своих собственных, это обязательно вернётся к тебе теплом, — горячо объясняла девушка.
— Ты, разве, не должна меня ненавидеть? Почему же тогда не дала умереть? — он взял её за руку.
— Наверное, должна, но, у меня не получается. Ты не дал умереть Жану, за это я готова простить тебя. Глупый. Глупый Марк, — покачала головой Марго, продолжая улыбаться ему, — А я и не замечала — оказывается, ты симпатичный, когда улыбаешься… Улыбайся, даже когда на душе тяжело — ведь кто-то может влюбиться в твою улыбку.
— Мне было бы легче, если бы ты ненавидела меня, если бы ударила меня, — он склонил голову, — Даже, стоя всю вечность перед тобой на коленях, моля о прощении — этого будет недостаточно, чтобы искупить то зло, что я совершил. Я не могу повернуть время вспять и всё исправить…
— Я прощаю тебя, — кивнула девушка, — Забавно, да — наивная дурочка, которую жизнь ни чему не учит.
— Пожалуйста, и не меняйся — оставайся такой, — он взял в руку прядь её волос, — Если я и влюблюсь когда-нибудь, то она будет обязательно похожа на тебя. Ты — моё искупление.
— Конечно, ты еще влюбишься — ты только начинаешь жить. Марк, и ты прости, прости меня, если сможешь…Обещай, что никогда больше не повторишь такого, — она взяла его руку и ощутила всю тяжесть его печали:
— Господи, сколько же бед ты вынес, — ещё в ней так не проявлялась эмпатия, но сейчас она, как на себе, испытала боль от обморожений, голодные боли, боль от побоев, горечь обиды, презрение ко всему сущему и постоянное вопрошание — а есть ли там тот, кого называют Богом, как же тогда он допустил такое, за что наказал такой судьбой? — Маргарита не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть, она отдёрнула руку.
— Не надо было этого делать, — он посмотрел в потолок, — Да, всё это было в моей жизни, но, я понял одну важную вещь, — потом перевёл взгляд на Джона, — если он — твоё счастье, то я готов смириться, но, пусть только попробует причинить тебе зло — я шею ему сверну, обещаю. И да, это была минутная слабость — такой глупости я больше не повторю, по крайней мере, пока не помогу вам остановить эту войну.
На соседней кровати Джон несколько раз шумно вдохнул воздух в лёгкие, выдыхая со свистом — постепенно он приходил в сознание.
— Ну, вот — помяни черта… — непроизвольно улыбнулся Марк.
Маргарита повернула голову, смотря во все глаза — сердце стучало, как сумасшедшее. Господи-Боже, как же она ждала этого, и как она сейчас страшилась встречи с мужем: какой же тяжелый разговор им предстоит…Какие бы она не подобрала слова, боль от этого не будет меньше — вот был ребёнок, а теперь его нет… Даже если он вслух не произнесет этого, то, всё равно, ей не станет от этого легче. Она так виновата перед ним, что и не описать. Сейчас она испытывала к себе такое отвращение. Как сказать? Что услышит в ответ? Эти мысли сверлили ей мозг до почти физически ощутимой боли в висках. С тяжелым сердцем она с трудом поднялась с кресла, ноги, словно налитые свинцом, не желали слушаться.
