— Ну, вот — помяни черта… — непроизвольно улыбнулся Марк.
Маргарита повернула голову, смотря во все глаза — сердце стучало, как сумасшедшее. Господи-Боже, как же она ждала этого, и как она сейчас страшилась встречи с мужем: какой же тяжелый разговор им предстоит…Какие бы она не подобрала слова, боль от этого не будет меньше — вот был ребёнок, а теперь его нет… Даже если он вслух не произнесет этого, то, всё равно, ей не станет от этого легче. Она так виновата перед ним, что и не описать. Сейчас она испытывала к себе такое отвращение. Как сказать? Что услышит в ответ? Эти мысли сверлили ей мозг до почти физически ощутимой боли в висках. С тяжелым сердцем она с трудом поднялась с кресла, ноги, словно налитые свинцом, не желали слушаться.
— Вам есть о чём поговорить наедине. Мне лучше выйти, — Марк с трудом поднялся с кровати и шатким шагом проследовал к двери. На ходу он обернулся и ободряюще ей улыбнулся. Маргарита проводила его благодарным взглядом.
— Ну как ты, милый? — Маргарита помогла мужу приподняться на подушках.
— Сейчас уже гораздо лучше, — улыбнулся Джон, — я открыл глаза и увидел тебя — это хороший знак, — он посмотрел в её глаза — усталые, но такие родные и такие светлые, — Ты здесь, со мной. Чего же мне ещё желать? — он взял её руку, — Ты знаешь, что этот мальчишка Шнайдер влюблён в тебя? И он не притворялся.
— Его настоящее имя — Марк, — поправила его Маргарита.
— Да, по мне — хоть Папа Римский. Если ты тут — значит, ты выбрала меня… — он посмотрел на неё с любовью и признательностью.
— Я люблю тебя, и ему придется смириться и принять это, — голос Маргариты звучал совершенно твёрдо, — Пока сама не скрещу тебе руки на груди, и, даже тогда — я не брошу тебя.
— В прошлой жизни я, наверно, сделал что-то очень хорошее, что меня Господь наградил такой женой. И со мной не случится ничего плохого, пока ты есть — потому, что моё сердце, оно в тебе. Знаешь, я, возможно, понимаю его — я бы чувствовал то же самое на его месте, сам был почти в аналогичной ситуации. Я вырвал рыжую богиню из своего сердца потому, что они с Самаэлем любили друг друга. И, знаешь, я не хотел бы поменяться местами с ним. Но, с меня довольно — пусть знает, что я не отдам тебя… ни кому, и он — не исключение. Теперь, когда ты готова подарить мне главную радость в жизни, ты стала для меня ещё дороже, — когда Джон обнял её, его руки прикоснулись к её спине, под ними он почувствовал бинтовые повязки. Девушка выгнула её, отстраняясь от его ладоней, задрожала от ноющей боли в спине и закусила губу, сдерживая стон и крепко-крепко зажмурилась, не давая волю слезам, а перед глазами вспыхнули искры.
— Сними халат, — решительно потребовал он, — Я же не слепой — ты меня или себя пытаешься убедить, что всё в порядке?
— Ты сам попросил, — бордовый атласный халат плавно соскользнул на пол, — Это будет мне уроком за мою самонадеянность, но, я бы снова и снова поступила точно так же. Я бы снова пошла за тобой, — девушка задыхалась от душивших её слёз.
— Кто? Кто это сделал?! — он резко поднялся с кровати и схватил её за руки.
— Разве теперь это так важно? — Маргарита опустила голову и отвернулась.
— Прости, ради Бога, прости, — он обнял её за плечи, а самому хотелось выть от одного вида этих повязок, пропитанных лекарством и сукровицей, прикрепленных медицинским пластырем, на её нежной спине, — Девочка моя… — он положил голову ей на плечо, — Ну, почему, почему ты не послушалась меня? Разве можно было так рисковать в твоём состоянии?
— Кали, всё-таки, рассказала тебе, да? — тихо спросила Маргарита, — Жан, после того, что я сейчас скажу, ты, возможно, и видеть-то меня не захочешь, не то, что разговаривать. И я не буду винить тебя за это. Только прошу, выслушай меня, — дрожали и её голос, и её ресницы, — Я хотела сказать тебе, но теперь поздно… Уже поздно…
— Ты о чём? Что ты такое говоришь? — он обхватил руками её плечи, а внутри всё натянулось напряженной струной, готовой вот — вот порваться.
— Я хотела поделиться наибольшей радостью, но… Жан, я… не… Я думала, что ты мёртв… У меня был нервный срыв… ребёнка больше нет… Господи, как же это тяжело… Внутри — будто пустота… — она изможденно опустилась в кресло, спрятав лицо в ладонях.
— Как … как же так? — Джон поднял глаза к потолку, — Как же так? Когда же судьба перестанет испытывать нас?
— Я не послушала тебя, и поплатилась за это. Ты можешь ненавидеть и презирать меня — я не в праве осуждать тебя за это… Моя вина… Только моя… — Маргарита закрыла глаза.
— Ты думаешь, что ты говоришь? Замолчи! Замолчи сейчас же! И думать так не смей, слышишь! Чтобы я не слышал от тебя больше такого! Глупенькая, как я могу презирать тебя, когда сейчас ты больше всего нуждаешься в поддержке и понимании? Если мне сейчас невыносимо больно, то даже страшно представить, как себя чувствуешь ты. Ну, не надо плакать, родная. Мы начнём всё с начала, слышишь? — он присел рядом с ней поднял её лицо на себя, — У нас ещё будут дети, слышишь? Обязательно. Столько, сколько захочешь. Только, умоляю, не молчи — скажи хоть что-нибудь, — а она не в силах была ничего сказать, уткнувшись лицом ему в грудь.
Марк тем временем сидел в холле больничного крыла, когда с противоположного коридора мимо него прошла и села напротив, глядя в окно, темноволосая девушка с большими карими глазами — он хорошо запомнил — такими же, как и у его более удачливого соперника за сердце Маргариты.
Юноша поднялся с топчана и присел рядом с ней:
— Вы, должно быть, его сестра? Сестра Джона? — мягко спросил он.
— Вы знаете моего брата? — девушка повернула к нему лицо, — Знаете Джона? Но, кто вы? Я не встречала Вас среди наших генералов.
— Я больше не генерал, леди… — он запнулся, не зная, как обратиться к ней.
— Ями, меня зовут Ями, милорд, — улыбнулась девушка.
— А я — Марк, — представился он, — Ваш брат уже вне опасности, с ним сейчас леди Маргарита.
— Марк — необычное имя, но, красивое, — она с интересом смотрела на него, — Но, почему же мне не сказали, что он здесь? Значит, они вернулись? Нашли Маргариту? И кому нужна эта война? От неё только страдания и боль. И как только земля носит таких, как этот Шнайдер? Что заставило его нарушить священное перемирие, сохранявшееся столько времени?
Парень ощутил жгучий стыд перед ней, перед всеми остальными:
— Вы сильно любите своего брата? — негромко спросил он.
— Он же мой брат. Он всегда был очень вспыльчивым человеком — в этом я отличаюсь от него. Но, так как наш отец должен был быть Всеотцом для своих людей, то для нас с матерью брат был как глава семьи. Мама так и старалась воспитывать его — быть самостоятельным, уметь принимать решения и брать на себя ответственность за свою семью. Когда нужно, он может быть жестким, но, он — хороший и добрый человек. Теперь же, когда отца больше нет с нами, обязанности главы семьи легли на его плечи в полной мере, — её голос дрогнул, девушка ещё не закончила свою мысль, когда к беседующим подошла Кали.
