Разбирая случай девушки с эндогенной меланхолией, Гебзаттель, вдохновленный исследованиями Штрауса, касается изучения времени в психотических состояниях[764]. Девушку не отпускало чувство тревоги за то, что время постоянно проходит. Даже когда она с кем-то разговаривала, она с каждым произнесенным словом ощущала уходящее в прошлое время. Время было разбито для нее на части, и она всегда была вынуждена думать об этих отрезках времени и считать секунды. Ее состояние прогрессировало: началось все с того, что она не могла распланировать свое время на день, затем интервалы, о которых она вынуждена была думать, сократились до часа, до минуты, а вскоре и до секунды. Она не могла понять, как другие люди проектируют свою жизнь и планируют ее во времени. Поэтому она ощущала себя чужой по отношению к другим, будто бы не входила в их большой коллектив.
Гебзаттель настаивает на том, что в нормальной жизни существование ориентировано в будущее и сопряжено с развитием и ростом. Ссылаясь на Шелера, он отмечает, что время всегда связано не с прошедшими, а с предстоящими событиями, у Штрауса он заимствует положение о том, что время отмечает не исчезновение, гибель и утрату личности, а ее развитие и развертывание[765], и, основываясь на этих двух утверждениях, строит свои теорию патологических механизмов изменения «нормальной темпоральной структуры опыта».
По мнению ученого, два момента времени – направленность вперед, к развитию и становлению, и то, что время постоянно уносит в прошлое часть нашей личности и нашей жизни, – тесным образом взаимосвязаны. В нормальной жизни второй момент всегда перекрывается первым, и мы редко замечаем, как уходит время и то, что оно уносит с собой. Только если ход времени блокируется, второй момент выходит наружу и начинает господствовать над человеком. Движение, устремленность личности вперед, развитие прекращается. Те области, в которых обычно нет никакой остановки, теперь отмечены застоем.
В патологических случаях фраза «тот, кто не идет вперед, идет назад» в своем буквальном значении начинает определять жизнь больного. «В течение всего дня, – говорит пациентка Гебзаттеля, – меня преследует тревога, связанная с течением времени. Я вынуждена постоянно думать, как оно проходит. Сейчас, во время нашего с Вами разговора, при каждом слове я думаю „секунда, секунда, еще секунда“. Это невыносимо и сопровождается чувством спешки. Я всегда куда-то спешу. Это начинается с самого пробуждения и сопровождает все звуки. Если я услышу чириканье птицы, я должна считать – „одна секунда“. Капанье воды невыносимо и приводит меня в бешенство, поскольку я вынуждена постоянно думать „одна секунда, еще одна секунда“»[766].
Причиной таких изменений темпоральной структуры опыта, по мнению Гебзаттеля, является то, что становление личности в случае меланхолии, в отличие от некоторых форм шизофрении, не прекращается полностью, но приостанавливается. Если бы это произошло, вместе со становлением исчез бы и фон, на котором проступает замедление жизни, и оно перестало бы быть ощутимым для больной, перестало бы переживаться как спешка и опоздание. Замедление мышления, воли и чувств, а также бред и навязчивости являются здесь лишь симптомами приостановки становления.
Если человек не может включаться в жизнь окружающего мира, он навязывается ему в виде лишенных формы диффузных содержаний, как это и происходит в случае больной Гебзаттеля. Все эти содержания, так или иначе, связываются со временем и наделяются субъективной темпоральной определенностью. Но они – лишь иллюстрация другого процесса. Исследователь пишет: «Содержания меняются, и важно то, что в них становится реальным, воспринимаемым и фиксируемым переживанием исчезновение времени. ‹…› Они лишь гребни волны, показывающие и акцентирующие безудержный ход времени»[767].
Соотнесенность с темпоральностью особенностей окружающего мира, по Гебзаттелю, способствует выделению этапов жизни, связанных, прежде всего, со временем начала и окончания различных действий и с их целью. Если течение времени блокируется, движение все больше и больше дробится на изолированные элементы. Именно эти фрагменты и фиксирует больная Гебзаттеля. Интервалы, как считает ученый, даже не подозревая об этом, определяет сама больная, которая занимает таким образом активную позицию, создавая их своей мыслью и даже в застывшем времени направляя жизнь в будущее, как бы борясь с болезнью.
Таким образом, в основе психического заболевания, по мнению Гебзаттеля, лежит нарушение отношения-к-самому-себе, т. е. нарушение само-отношения к собственному становлению. Соматические симптомы, проявляющиеся на уровне тела, всегда при этом вторичны, и сама возможность их возникновения обусловлена наличием у человека телесного бытия (Leibsein), обладания телом (Leibhaben). Поэтому все психические заболевания, исследованием которых занимается психиатрия, нужно, как считает Гебзаттель, понимать, с одной стороны, как блокирование становления, а с другой, – как отражение реакции на это основное нарушение[768].
В блокировании становления берет свое начало и нуминозный опыт, который так часто встречается в начале психических заболеваний[769]. Его возникновение связано с разрывом континуальности становления (Werdenskontinuität) личности. Отстраняясь от реальной жизни и прошлого, больные перестают воспринимать повседневный мир как привычный, и он утрачивает свою очевидность. Все становится чужим, непонятным и удивительным[770].
За нарушением становления стоит неосознаваемый нигилизм личности, т. е. скрытое желание самоблокирования[771]. Человек одновременно и стремится к развитию, и говорит «нет» возможности становления. Такова его противоречивая природа. Причем желание самоблокирования коренится в аперсональном пред-гештальте (Vor-gestalt), который на уровне Персоны выражается как самоблокирование.
§ 3. Деперсонализация и переживание пустоты
В область феноменологической психиатрии Гебзаттеля входит множество психопатологических феноменов. В частности, важное место в его творчестве занимают исследования феномена деперсонализации. Он подчеркивает, что в противоположность точке зрения Канта наиболее важным вопросом психиатрии и философии является отнюдь не вопрос «Что такое человек?», но вопрос «Кто я?». Деперсонализация, по его мнению, связана с возникновением «экзистенциальной пустоты» и может быть подразделена на пять видов:
• аутопсихическая – потеря самоидентичности (пациенты жалуются, что «я не являюсь „я“», «я отделен от моего существования»);
• аллопсихическая – отношение к другим и всему окружающему человека кажется мертвым;
• соматопсихическая – тело перестает переживаться как живое и принадлежащее «я»;
• утрата целостности, чувство раздробленности, где различные части личности существуют независимо друг от друга;
• ощущение падения в бездну, погруженности в нее[772].
Ядром деперсонализации и дереализации, образующих единое коммуникативное нарушение, по мнению Гебзаттеля, является нарушение отношений с миром. При этом прекращает свое существование не сам мир как таковой, поскольку он не может никуда деться, не мир-в-себе, а мир-для-себя, мир такой, каким он предстает для больного. Это собственный мир, обретающий смысл, реальность и направленность только посредством того, что в нем существует человек. Нарушение отношений с миром, таким образом, имеет в своей основе изменение симпатической связности, всегда существующей до любого познания и воления. Гебзаттель пишет: «Предшествующая отдельной встрече с миром в ощущении, восприятии, переживании всеобщая „целостная взаимосвязь“ с миром, обеспечивающая встречу с конкретным содержанием существования изначально разрушена»[773]. Существование разрушено, поскольку в случае патологии оно больше не может развертываться в потенции, из-за блокирования становления оно утрачивает ансамбль своих возможностей. Поскольку «я» больше не связано с содержаниями существования, не пребывает в них и не развивается благодаря им, прекращается само-развертывание «я».
На смену целостному существованию приходит расщепление или отчуждение. Описывая свое состояние, больная Гебзаттеля говорит: «Я не есть „я“, я отделена от своего существования (Dasein). Тело лежит здесь и тлеет, носом я отчетливо ощущаю запах тления, – а Дух? Где мое существование, где? ‹…› Я не живу, я ощущаю, что мое тело мертво – это жуткая пустота, как можно вынести это!»[774]. Это расщепление, в результате которого собственное «я» отчуждается и теряет свою власть, а на месте него остается лишь пустота, несмотря на все усилия больных, всегда лишь углубляется болезнью.
