воздевал руки, изображая состояние восторга, какого предположительно должен был достигать любой интеллигентный человек при одном созерцании всех чудес, содержавшихся в этих трактатах. Почтительно понизив голос, он раскрывал перед Натаном знания настолько могущественные, что, по его словам, некогда они были доступны лишь королям и священнослужителям. Натан все слышал и кое-что даже понимал, но по большей части речи Беллоуза были для него все равно что грохот волн, бьющихся в Морскую стену, – бессмысленный шелест и только, какая бы сила за ним ни стояла.
Это не проходило незамеченным для Беллоуза. Если Натан до крови прикусывал губу или принимался хрустеть костяшками пальцев, когда перед ним раскрывались предметы, очевидно, имевшие большое значение, но смысла которых он не улавливал, Беллоуз обращался к более легким темам, принимаясь рассказывать об одежде и обычаях людей, живших давным-давно и поступавших не так, как принято теперь, или о различных чудесах прошлого, ныне обратившихся в пыль, и о глупости их создателей, веривших, что нечто незыблемое может быть создано на столь зыбком основании, как их собственные намерения и усилия.
Однако по прошествии недели, когда на библиотечных столах скопились стопки наполовину прочитанных книг, просветительский пыл Беллоуза несколько поостыл, и он начал уделять все больше и больше времени проверке Натановых знаний. Он задавал ему вопрос за вопросом, и раз заразом тон его голоса сперва выдавал изумление от невежества мальчика, а затем становился делано нейтральным. Беллоуз приходил за ним все позже, чтобы Натан мог подольше понежиться в кровати и подольше оставаться в детской или в саду. Здесь Натану было и веселее, и интереснее – всегда находилось что-то, на что он прежде не обращал внимания, или какое-нибудь новое применение для уже знакомой вещи.
По вечерам Натан возвращался в свою комнату и принимал ванну. Первые несколько дней он наносил мазь, но очень скоро ему стало лучше, и он перестал это делать. В любом случае после ванны он вытирался, надевал ночную сорочку и принимался смотреть в зеркало. Однажды оно показало ему костер, возле которого стояли Присси с Гэмом и еще какие-то люди, которых он не узнал. Наверху кучи лежали два тела, завернутые в длинные полосы ткани; их лизали языки пламени. Присси взяла перо огненной птицы и бросила в огонь. Падающее перо… Красная вспышка… Белый дым, стелющийся по ветру…
В другой вечер он увидел Гэма и Присси в штаб-квартире клуба. На столе – нетронутая пища, неоткупоренные бутылки. Присси, поворачивающаяся, чтобы уйти… Сириус, нетерпеливо кружащий по комнате… Вот он завыл, потом лег на пол и накрыл голову лапами…
В последний раз Натану показали «Афанасийский Храм». Раннее утро; в занавешенном окне отражаются рассветные лучи. Вот занавеска отдернулась… Присси, с вычерненными глазами, плачущая… В другом окне – в клетке – незнакомая девочка в голубом платье, с перьями в волосах. «Я здесь, – кажется, говорила она. – Я здесь…»
На следующий день старик Комендант – Натан уже знал, что это он, – пришел и унес зеркало.
После этого у Натана не осталось ничего, кроме уроков и трапез, а также – все в большем количестве – игр.
LII
Как-то утром, когда Натан в сотый раз пытался угадать, какую именно пьесу должен разыгрывать кукольный театр (фигурки и декорации выглядели недоделанными, серыми и аморфными), Беллоуз прервал его занятия раньше обычного, позвав из коридора. Натан подошел к двери, не ожидая ничего особенного, кроме, может быть, более раннего возобновления уроков, но Беллоуз, как оказалось, пришел с подарком.
– Итак, молодой человек, – провозгласил он, – Господин предоставил вам все возможности, чтобы учиться, и вы выразили соответствующее желание. Вы показали себя усердным учеником, однако до сих пор так и не поняли того, что Господин пытается вам внушить. Ваша безграмотность, боюсь, выступает в роли болезни, препятствующей вашему развитию. Господин относится к подобным вещам чрезвычайно серьезно, но в данном случае я, охваченный неуместной гордыней, надеялся излечить вас, избавив Господина от необходимости тратить усилия Самому. Тем не менее создается впечатление, что я не могу ничего для вас сделать: моих умений не хватает для выполнения такой задачи. Поэтому – и это было сделано лишь после серьезнейших размышлений – я пришел с этим вопросом к Господину и поделился с ним своими сомнениями. Как и можно было ожидать, Он смог предложить подходящее решение. Он настолько велик и мудр, что проблемы, кажущиеся мне неразрешимыми, требуют от Него лишь минутного внимания. Порой можно подумать, будто поступать верным образом – Его рефлекс, словно Ему необходим лишь должный импульс, чтобы предоставить ответ на все вопросы!
Во время своей речи Беллоуз держал принесенный подарок самыми кончиками пальцев, слегка поворачивая его то в одну сторону, то в другую. Подарок был упакован в коричневую бумагу и перевязан красной ленточкой, завязанной бантиком, однако, если бы Натана попросили угадать, что это такое, он сказал бы, что это книга.
– Господин попросил меня передать это вам, но на определенных условиях. Я не могу отдать вам подарок, пока вы не согласитесь на эти условия, и если впоследствии вы нарушите любое из данных обещаний, последствия будут самыми серьезными. Впрочем, есть ли необходимость говорить о последствиях нарушенных обещаний здесь, в этом месте? Кому может прийти желание предать доверие, возложенное на него Господином? Никому! Конечно же, мы все готовы считать выполнение взятых на себя обязательств руководящим мотивом нашей жизни – настолько щедро Господин осыпает нас Своими дарами!
Беллоуз почти уже собрался отдать ему сверток, однако в последний момент снова убрал руку. На этот раз Натан смог разглядеть подарок поближе. Это несомненно была книга – ее корешок и твердые края переплета выступали сквозь коричневую бумагу. В том месте, где ленточка огибала угол, виднелось небольшое углубление, указывавшее на расстояние между твердой обложкой и страницами.
– Условий, которые я упомянул, три. Во-первых, вы откроете подарок, только когда будете один. Во-вторых, вы можете его открыть только в промежутке между снами. И в-третьих, вы не должны спрашивать о заголовке.
– Спрашивать о заголовке? – переспросил Натан. – В промежутке между снами? Я не понимаю…
– Это очевидно. Ничего страшного, со временем поймете. Однако согласны ли вы выполнять эти условия?
– Вы хотите, чтобы я согласился, не зная, на что соглашаюсь?
Беллоуз весь сжался, словно до его слуха донеслось что-то чрезвычайно ему неприятное – скрип мела по грифельной доске или кошачьи завывания.
– Неужели я настолько непонятно выразился? «Когда вы один» означает, что, кроме вас, в комнате никого нет. Под «промежутком между снами» подразумевается время между первым пробуждением
