за плечи и чуть не насильно повел вдоль рядов полок.
– На этих полках содержится мудрость веков, собранная и сохраненная Господином, которая, если бы мы только могли вместить в себя ее всю, позволила бы нам знать все те вещи, что были известны великим мудрецам прошлого. Только вообразите! Если бы мы только могли пропустить сквозь себя их слова, понять и сохранить их смысл, разве не стали бы мы тогда столь же великими?
Беллоуз указал на несколько полок, преимущественно заставленных книгами в коричневых переплетах, за несколькими исключениями:
– Вот здесь мы найдем философию – область знаний, которая исследует мысли так, как если бы они были абстрактными вещами, после чего, упростив их и приведя к сжатой форме, раскрывает законы, управляющие нашим мышлением. Здесь находится химия, занимающаяся тем же самым, но только с вещами внешнего мира, так что мы можем наблюдать, как каждое вещество сочетается с другими, составляя в результате знакомые нам объекты. Здесь – юриспруденция, которая дает определения надлежащему и ненадлежащему поведению; а здесь – история, где записаны деяния людей прошлого. Далее идет литература, за ней политика, и наконец мы подходим к самому небольшому, но далеко не незначительному разделу нашей библиотеки – магии!
Книг, на которые Беллоуз указывал Натану, действительно было немного, однако их важность подчеркивал сам шкаф, в котором они были размещены: застекленный, с украшениями в виде декоративных цветов и птиц. Внутри находилось всего с дюжину книг, и вместо того чтобы стоять ровно, словно солдаты, выпрямившиеся на параде, каждая из них возлежала на отдельной пухлой шелковой подушечке. Книги разделяло расстояние в ладонь шириной.
– Этот шкаф заперт, – пояснил Беллоуз.
– Но здесь нет замочной скважины, – заметил Натан.
– Совершенно верно, и ключа тоже нет. Его запер Господин, и установленный Им Закон запрещает доступ к книгам для всех, кроме Него и Его доверенных лиц.
После этого, о чем бы и с каким бы энтузиазмом ни говорил Беллоуз, внимание Натана постоянно возвращалось к запертому шкафу. Служитель пытался его отвлечь: он перемещался в противоположный конец комнаты, с неподдельным восторгом и бурной жестикуляцией выражал свою любовь к вычислениям, открывал толстые тома и указывал на отдельные пассажи похожим на сучок пальцем; однако рано или поздно взгляд Натана обращался на раздел магии, словно почтовый голубь, возвращающийся на свой насест. Что они могут, эти книги? Кто их написал? И зачем? В отличие от остальных книг, которые, кажется, были не прочь хранить свои секреты до тех пор, пока Беллоуз их не раскроет, эти прямо-таки умоляли о том, чтобы их поняли.
Беллоуз щелкнул пальцами, приступая к новой теме, и Натан постарался сосредоточиться.
LI
Когда Натан наконец вернулся в свою комнату, в ней было темно, занавески были задернуты, а лампа зажжена. Казалось, он отсутствовал так долго, что все здесь вновь стало незнакомым. Он набрал ванну, соскреб с кожи остатки книжной пыли и пота после игр, наложил на руку мазь (рука уже почти полностью вернулась к своему прежнему состоянию) и надел ночную сорочку.
Уже подходя к кровати и не желая ничего, кроме как немедленно погрузиться в сон, он вдруг заметил зеркало, которое повесил утром старик Комендант. Что там говорил Господин – в нем можно увидеть своих друзей? Никакой спешки не было, но Натан взобрался на кровать, вытащил медальон так, чтобы тот висел поверх сорочки, а не внутри, и поглядел в зеркало.
Сперва он увидел самого себя: чище и опрятнее, чем предполагал, но это был несомненно он. Затем его облик постепенно растаял, и внутри рамы стали возникать другие образы – застывшие картины, наподобие тех связок кроликов и портретов, что висели в коридоре. Они являлись одна за другой, достаточно медленно, чтобы можно было рассмотреть каждую деталь, но сменяя друг друга с такой частотой, что возникало ощущение движения.
Перед ним появилась Присси. Они с Гэмом что-то искали в канализации. Лицо Присси крупным планом: глаза – печальные. Ее ноги – по колени в нечистотах, платье волочится следом; грязь пачкает платье, но Присси не замечает. Потом Гэм, склонившийся над чем-то, что застряло в желобе. Снова лицо Присси: ладони прикрывают рот. Поверх Гэмова плеча – труп, распухший и синий, затем череп с обгрызенным до кости лицом.
Натан отвернулся, взялся за медальон. Но не залез под одеяло, а снова повернулся к зеркалу.
Он увидел свою мать – она была одна, сидела, глядя в огонь. Затем пошли образы ее мыслей – о Натане, о его отце; затем снова появилась она, глядящая через плечо; затем спина мужчины, рука в кармане, монета.
Натан обнаружил, что изо всех сил стискивает медальон.
В дверь постучали. Натан спрыгнул с постели, оторвав взгляд от зеркала с таким ощущением, будто занимался чем-то запретным. Дверь приоткрылась, и в щелку проник нос Беллоуза.
– Возможно, теплое молоко поможет вам уснуть, мастер Натан?
Беллоуз втиснулся в комнату вслед за своими словами. В руках у него был поднос с дымящейся кружкой посередине.
Натан кивнул, вновь забрался на кровать и натянул на себя одеяло. Беллоуз поставил поднос на столик возле кровати.
– Благодарю вас, мистер Беллоуз, – сказал Натан.
– Пожалуйста, – отозвался тот. – Беллоуз всегда рад помочь. Сладких сновидений.
На протяжении следующих дней Беллоуз устраивал Натану подробные экскурсии по всем книгам в библиотеке, каждый раз обходя раздел магии, но никогда не игнорируя его, используя его очарование, чтобы оттенить сухость других предметов. Одна книга в особенности притягивала взгляд Натана: она была бутылочно-зеленого цвета и воздух над ней словно бы струился.
Беллоуз никогда не читал ему книги из этого раздела. Он брал с полки том за томом, открывал их на задней странице, выбирал из приведенного там списка нужную тему, затем пролистывал книгу к началу. Он читал о движении воды вокруг мира и о том, как солнце заставляет падать дождь. Он читал о первых людях (людях древности, которые отравили землю) и о том, как Бог вернулся, чтобы их наказать. Он читал о крошечных сферах, из которых состоит все в мире, и о том, как эти сферы можно побудить сочетаться друг с другом и таким образом создавать новые вещи. Когда слов оказывалось недостаточно, он наклонялся к Натану и показывал ему цепочки цифр и диаграммы, поясняющие формы объектов и их движения.
Натан слушал его без выражения, поигрывая медальоном и безучастно глядя на то, что ему показывали. Он поддергивал рукава рубашки и покусывал губы, пока Беллоуз возбужденно разглагольствовал о том или ином предмете и
