Лука также упоминает Петра как основного источника–очевидца, однако при помощи вторичного использования того же приема подчеркивает, что важными свидетельницами являются и женщины–ученицы Иисуса. Иоанн в своем Евангелии играет с приемом Марка, показывая, что Любимый Ученик — столь же важный, в некоторых отношениях, быть может, даже более важный свидетель, чем Петр. (В главе 14 мы рассмотрим другие приемы, которыми Евангелие от Иоанна указывает на Любимого Ученика не только как на основного очевидца, но и как на своего автора.)
Все перечисленное говорит не только о том, что евангельские предания основаны на рассказах очевидцев, но и — это очень важно! — о том, что указания на очевидцев имеются в самих Евангелиях. Признав, что Евангелия указывают свои источники, мы увидим, что они передают предания не от имени анонимного коллектива, а от имени конкретных свидетелей, несущих за эти предания ответственность.
Контроль над традицией: Евангелия и очевидцы
В предыдущей главе мы обсуждали заучивание наизусть как средство контроля над традицией — то есть сохранения ее в более или менее неизменном виде. Но чьи воспоминания сохранялись таким образом? Верно ли, что в процессе передачи свидетельство очевидцев вливалось в анонимный корпус преданий об Иисусе, принадлежащий общине в целом — корпус преданий, который община приписывала собственной коллективной памяти, а не конкретным очевидцам? До сих пор мы исходили из того, что дело обстояло иначе. Если авторы Евангелий знали записываемые ими предания как свидетельства Двенадцати, или других групп учеников, или отдельных учеников, также известных по именам, — естественно предположить, что под этими же именами передавались они в устной традиции церквей. Как мы видели в главе 2, по всей видимости, сведениями об источниках преданий обладал Папий в конце I века — то есть во время написания Евангелий. На всем протяжении процесса, от основания христианской общины до того момента, видимо, в начале II века, когда письменные Евангелия начинали заменять для нее корпус устных преданий об Иисусе — община, по–видимому, воспринимала предания об Иисусе, устные или письменные, как исходящие от конкретных очевидцев.
Как мы уже выяснили в предыдущих главах, преимущественно устные сообщества умеют сохранять и воспроизводить свои предания почти в неизменном виде, если характер и функции преданий этого требуют. Есть у них и методы, позволяющие проверять точность воспроизведения. Ян Венсайна пишет:
Там, где… исполнители стремятся придерживаться изначального смысла текста так строго, как только возможно, не допуская пропусков и искажений, тексты могут почти не изменяться. В некоторых случаях над точным исполнением преданий устанавливается официальный надзор: исполнителей, верно или неверно исполняющих предания, ждут награды или наказания… В Полинезии ритуальное наказание может постичь того, кто не воспроизвел текст слово в слово. Если присутствующие заметят ошибку — церемония прекращается. В Новой Зеландии верили, что исполнитель, допустивший хоть одну ошибку, может тут же упасть замертво. Такая же вера в божественную кару существует и на Гавайях. Подобные… верования приводили к впечатляющим результатам. Записанный на Гавайях гимн из 618 строк оказался совершенно идентичен версии, записанной на соседнем острове Оаху… Иногда существовали специальные контролеры, призванные следить за точностью исполнения. В Руанде контролерами за исполнением эзотерических священных текстов убвииру становились другие исполнители[811].
Можно предположить, что в раннехристианском движении такую же роль контролеров выполняли авторитетные хранители традиции — и первое место среди них, разумеется, должны были занимать очевидцы. Напомним, как напоминали уже не раз, что Венсайна и другие исследователи устной традиции описывают процесс передачи текстов на протяжении нескольких поколений — а в случае древней церкви до написания Евангелий мы имеем дело с сохранением свидетельства очевидцев во время их жизни. Кто же, если не они, мог контролировать верное исполнение преданий?
В пользу такой роли очевидцев следует отметить, что раннехристианское сообщество, хотя и покрывало обширные географические пространства, представляло собой сеть тесных коммуникаций: церкви постоянно общались между собой, их лидеры часто совершали длительные путешествия. Подробные свидетельства этого я приводил в другом месте[812]. Контакт с очевидцами, непосредственный или через вторые руки, вовсе не был чем–то необычным. (Община, которой адресовано Послание к Евреям, очевидно, получила свои евангельские предания непосредственно от очевидцев: см. 2:3–4.) Многие иудео–христиане из самых разных мест, несомненно, сохраняли традицию проводить праздники в Иерусалиме, где имели возможность слушать предания из уст самих Двенадцати, некоторые из которых продолжали жить в Иерусалиме. Такие важные очевидцы, как Петр или Фома, могли иметь своих учеников (как Марк в случае Петра), достаточно хорошо знавших предания об Иисусе в изложении своего учителя, чтобы во время своих путешествий самим распространять эти предания, а также следить за верностью их изложения другими. Именно эта ситуация описана в отрывке из Пролога Папия, с которого мы начали свое исследование в главе 2.
Здесь стоит обратиться к ссылкам Павла на очевидцев в его «керигматической сумме» (кратком изложении евангельской истории) в 1 Кор 15:3–8. В этом фрагменте мы встречаемся с наиболее ранним образцом жанра, очень распространенного в позднейший период, — краткого изложения евангельской истории в нескольких предложениях. Известно, что это был довольно гибкий жанр — количество упоминаемых событий варьировалось, иногда опускались одни и включались другие[813]. В Первом послании к Коринфянам цель Павла очевидна из того, что он начинает со смерти Иисуса, а затем подробно перечисляет его явления по Воскресении. В стихе 8 рассматриваемого фрагмента, а также во второй половине стиха 6 он добавляет и ссылку на самого себя. Однако попытка точно определить предание, которое цитирует Павел, и степень изменений, которые он в него вносит, не отвечает природе этого жанра. Для нашей нынешней цели достаточно сказать, что Павел, по его собственным словам, получил это предание — очевидно, от Иерусалимской церкви — и передал его Коринфской церкви при ее основании:
Ибо я первоначально преподал вам, что и сам принял, то есть, что Христос умер за грехи наши, по Писанию, и что Он погребен был, и что воскрес в третий день, по Писанию, и что явился Кифе, потом двенадцати; потом явился более нежели пятистам братий в одно время, из которых большая часть доныне в живых, а некоторые и почили; потом явился Иакову, также всем Апостолам; а после всех явился и мне, как некоему извергу
(1 Кор 15:3~8).
Список явлений по Воскресении, очевидно, имеет целью систематизировать свидетельства очевидцев. Летали его совпадают с деталями керигматической суммы в Деяниях, где Петр говорит о членах группы Двенадцати как об очевидцах явления воскресшего Иисуса (Деян 2:32; 3:15; 10:40–41); Павел у Луки также упоминает в числе очевидцев Воскресения не себя, а тех, кто были учениками Иисуса (13:31). Нет сомнения, что в своей собственной «керигматической сумме» в 1 Кор 15 Павел цитирует свидетельство очевидцев, присутствовавших при явлениях по Воскресении, в том числе видных членов Иерусалимской церкви: Петра (Кифы), Двенадцати, Иакова, брата Иисусова. Это единственный у Павла случай ссылки на Двенадцать как таковых. В Павловом понимании апостольства — для него «апостолами» были все, кого воскресший Иисус послал на проповедь[814] — «все апостолы» являются более широкой категорией, чем Двенадцать. Для Павла само собой разумеется, что большая часть этих людей сейчас, когда он пишет, еще живы; однако он говорит об этом впрямую в знаменательной ремарке о более чем пятистах очевидцах (информация, которая нигде более не встречается): «Из которых многие живы, а некоторые умерли [буквально: усопли]»[815]. Эта подробность — которую Павел, очевидно, добавил к традиционной форме предания — служит целям аутентификации: если кто–то хочет проверить эту традицию — к его услугам множество живых очевидцев, с которыми он может встретиться и выслушать их[816]. Таким образом, Павел считает само собой разумеющейся активную роль очевидцев в современности — причем имеет в виду не только таких видных лиц, как двенадцать апостолов и Иаков, но и большое количество второстепенных очевидцев.
Одна из причин, по которой были написаны Евангелия — желание сохранить эту роль очевидцев и доступ к их свидетельствам после их смерти[817]. Многие современные авторы выступают против гипотезы, что письменные Евангелия немедленно заменили собой устную традицию о речениях и деяниях Иисуса. Эта точка зрения основана, в первую очередь, на свидетельстве Папия о предпочтении устных источников, причем ошибочно полагается, что это предпочтение относится ко времени, когда писал Папий (то есть к началу II века), а не к тому времени, когда очевидцы были еще живы (как мы уже писали в главе 2). Возможно, вопрос о продолжении существования устной традиции после написания Евангелий действительно нуждается в пересмотре — вполне может быть, что устная традиция не умерла немедленно. Евангелия существовали в преимущественно устном контексте и использовались по отношению к устным материалам так, как обычно используются письменные тексты в устных сообществах — а не как полная замена устных текстов[818]. Иными словами, когда из–за смерти очевидцев их роль осталась вакантной — их начали заменять Евангелия. Очевидцы взаимодействовали с устной традицией, влияли на нее, несомненно, в какой–то степени сами переходили в устную традицию — но в то же время выступали гарантом устной традиции, как очевидцы, когда были живы, и механизмом контроля над традицией, поскольку позволяли сверять традицию с показаниями очевидцев, теперь записанными в книгах.
