— Возможно, мы должны рассказывать королю о таких делах, — сказал Далинар, глядя на Элокара, стоявшего около павильона и, очевидно, забывшего обо всем.
Садеас вздохнул.
— Я пытался. Он не хочет даже слышать о такого рода делах. Оставьте мальчика его заботам, Далинар. Он полон высоких идеалов справедливости и думает только о том, чтобы повыше поднять меч и поскакать против врагов отца.
— В последнее время он все меньше думает о паршенди и все больше об убийцах, рыщущих в ночи, — сказал Далинар. — Его паранойя всерьез пугает меня. Я не знаю, откуда он ее взял.
Садеас засмеялся.
— Далинар, вы серьезно?
— Я всегда серьезен.
— Знаю, знаю. Но вы, конечно, понимаете, откуда взялась паранойя у мальчишки!
— Из-за того, как убили его отца?
— Из-за того, как его дядя обходится с ним! Тысяча стражников? Остановки на каждом плато, чтобы дать солдатам «обезопасить» следующее? Неужели, Далинар?
— Я люблю осторожность.
— Другие называют это паранойей.
— Кодекс…
— Кодекс — пачка идеализированных нелепостей, — сказал Садеас, — придуманных поэтами; он описывает то, как, по их мнению, дела должны происходить.
— Гавилар верил в него.
— И посмотрите, куда это его привело.
— А где вы были, Садеас, когда он сражался за свою жизнь?
Глаза Садеаса сузились.
— Мы что, опять собираемся ворошить былое? Как старые любовники, неожиданно встретившиеся на пиру?
Отец не ответил, и Адолин в очередной раз подивился отношениям Далинара с Садеасом. Они вполне по-настоящему жалили друг друга; достаточно было посмотреть в их глаза и понять, что эти мужчины едва переносят друг друга.
И, тем не менее, вместе они ловко управляли остальными кронпринцами.
— Я защищаю мальчика своими способами, — сказал Садеас. — Вы — своими. Но не жалуйтесь мне на его паранойю, если заставляете его, ложась в кровать, надевать броню на случай, если паршенди — вопреки всем доводам рассудка! — нападут на военлагеря. «Я не знаю, откуда он ее взял», действительно!
— Идем, Адолин, — сказал Далинар, повернулся и пошел прочь. Адолин за ним.
— Далинар, — позвал его Садеас.
Далинар заколебался, остановился и посмотрел назад.
— Вы еще не нашли? — спросил Садеас. — Почему он написал эти слова?
Далинар покачал головой.
— И не найдете, — убежденно сказал Садеас. — Это глупые поиски, мой старый друг. Они только мучают вас. Мне известно, что происходит с вами во время штормов. Ваш рассудок выплескивает из себя все напряжение, которое вы взяли на себя.
Далинар молча отвернулся и пошел дальше. Адолин поторопился за ним. Что означали последние слова? Почему «он» написал? Мужчины не пишут. Адолин открыл было рот, но почувствовал настроение отца. Сейчас не время для вопросов.
Вместе с Далинаром он дошел до небольшого холмика в середине плато. Они забрались на верхушку и оттуда посмотрели на мертвого скального демона. Люди Далинара продолжали добывать из него мясо и обломки хитиновой брони.
Отец и сын какое-то время стояли там. Вопросы наполняли Адолина до краев, но он не мог найти способ задать их.
Наконец Далинар заговорил.
— Я когда-нибудь рассказывал тебе о последних словах Гавилара?
— Нет, хотя я не раз спрашивал себя о том, что произошло той ночью.
— «Брат, ночью следуй Кодексу. Сегодня странный ветер». Вот его последние слова перед тем, как мы начали праздновать подписание договора.
— Я и не знал, что дядя Гавилар следовал Кодексу.
— Он первым показал его мне. Он нашел его, когда мы только что объединились, и считал реликвией древнего Алеткара. Он начал следовать ему незадолго до смерти. — Далинар заколебался. — То были странные времена. Джаснах и я не знали, что и думать об изменениях в Гавиларе. Тогда я считал Кодекс глупостью, например то место, которое требует от офицера не пить крепких напитков во время войны. Особенно это место. — Его голос стал тише. — Я был пьян вусмерть, когда убивали Гавилара. Я мог слышать голоса, пытался встать, но слишком перебрал с вином. Я должен был быть там, с ним.
Он посмотрел на Адолина.
— Я не могу жить с этим. Это глупо. Я обвиняю себя в смерти Гавилара, но ничего не могу сделать для него сейчас.
Адолин кивнул.
— Сын, я продолжаю надеяться, что, если ты сможешь следовать Кодексу достаточно долго, ты увидишь — как я, — его важность. Надеюсь, для этого тебе не понадобится такой впечатляющий пример, как мне. Тем не менее ты должен понять. Ты говоришь с Садеасом, ругаешься с ним, соревнуешься с ним. Ты знаешь, какую роль сыграл Садеас в смерти брата?
— Он был приманкой, — сказал Адолин. Садеас, Гавилар и Далинар — вплоть до смерти короля — были добрыми друзьями. Все это знали. Они вместе завоевали Алеткар.
— Да. Тогда он был с королем и слышал, как солдаты кричали, что приближается Носитель Осколков, убивая всех на своем пути. Садеас сам вызвался стать приманкой — надеть одежду короля и бежать под видом Гавилара. Чистой воды самоубийство. Без Доспехов, без Клинка пытаться уйти от преследования Носителя Осколков. Такой отчаянной храбрости я не встречал…
— Но у него не получилось.
— Да. И какая-то часть меня никак не может простить Садеасу, что он остался жив. Я знаю, это глупо, но он должен был быть там, вместе с Гавиларом. Как и я. Мы оба потерпели поражение и не можем простить друг другу. Но мы все еще едины в одном. В тот день мы поклялись защищать сына Гавилара, любой ценой. И теперь не имеет значения, что происходит между нами. Мы защитим Элокара.
Вот почему я здесь, на Равнинах. Не из-за богатства или славы. Они больше не волнуют мою кровь. Я пришел сюда ради погибшего брата, которого любил, и ради племянника, которого я люблю, ради него самого. И, кстати, именно это объединяет и одновременно разделяет нас. Садеас считает, что лучший способ защищать Элокара — уничтожать паршенди. Он и его люди рвутся на плато, стремясь убивать, любой ценой. И, по-моему, часть из них считает, что я нарушаю свою клятву, поступая иначе.
Но так Элокара не защитишь. Ему нужен надежный трон и верные союзники, а не ссорящиеся между собой кронпринцы. Сделав Алеткар сильнее, мы защитим парня куда лучше, чем перебив всех врагов. Это было дело жизни Гавилара — объединить кронпринцев…
Он замолчал. Адолин ждал продолжения, но не дождался.
— Садеас, — наконец сказал Адолин. — Я… я удивился, услышав, что ты назвал его храбрым.
— Он очень храбрый человек. И очень коварный. Временами я сам ошибаюсь и — из-за его экстравагантной одежды и манер — недооцениваю его. Но внутри он хороший человек, сын. И ни в коем случае не наш враг. Иногда мы можем слегка поцапаться. Но он защищает Элокара, и я прошу тебя уважать его.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
