— Ну и что прикажешь мне с тобой делать? — спросил Джастин с мягкой улыбкой.
Внезапно их лица оказались близко-близко, настолько близко, что Эмили приметила огонек, вспыхнувший в глазах Джастина. В воздухе запахло грозой, как бывает в душный майский день в начале лета.
— Ладно, негодница, усаживайся ко мне на колени, и я расскажу тебе сказку на сон грядущий, — прошептал Джастин, опускаясь на стул.
Эмили тихо застонала, очутившись на его коленях. Джастин коснулся ее губ, и подобно мягкому воску, тронутому пламенем, губы растворились и разомкнулись, впустив горячий язык. Сладостная нега охватила все тело, Эмили крепко обняла любимого за шею, зарылась руками в темные густые волосы, дивясь тому, что они так быстро отросли. Ноздри щекотал пьянящий аромат рома, Эмили зашевелилась, стараясь ощутить и вобрать в себя все контуры сильного тела и его запахи.
— Если я умру, ты будешь главной тому причиной, — простонал Джастин и покрыл ее лицо жадными поцелуями.
Невероятно, как удалось ей в этом смешном наряде оставаться столь же желанной, как прежде, когда она лежала перед ним нагая на берегу моря. Каждая шелковая складка, перламутровая пуговица и застежка будто бросали вызов, провоцировали на новые действия. Девушка казалась подарочным тортом, и нужно было убрать слой за слоем гору цветной оберточной бумаги, чтобы добраться до вкусного содержимого. Эмили не разыгрывала недотрогу, отвечала лаской на ласку, сдерживаться не было мочи, и Джастин осыпал поцелуями нежную ее шею.
Его не смогли остановить бесчисленные нижние юбки, он запустил под них руку, отбросил кринолин, теперь от заветной цели отделяли лишь кружевные панталоны и тонкая ткань собственных брюк. Эмили было трудно дышать, губы его тесно прижались к ее рту, она задыхалась, рука Джастина вмялась во влажную ткань между бедер, из ее горла вырвался тонкий писк, то ли крик о помощи, то ли зов страсти.
— Господи боже мой! С ума можно сойти! — вскричал Джастин, сбросил девушку с колен и вскочил со стула.
Взъерошив волосы, он подошел к столику у стены, взял графин с вином и доверху наполнил бокал, обильно залив при этом столешницу. Эмили видела, как трясется его рука. У нее тоже мелкой дрожью дрожали руки, она поправила юбку и тихо спросила:
— Почему? Почему ты считаешь, что мы сходим с ума?
Джастин осушил до дна бокал, секунду помолчал и изрек:
— Только сумасшедший может так себя вести, если вспомнить, что за дверью толпа слуг и в любую минуту сюда кто-то может войти.
Эмили согласно кивнула, но решила все же добиться полного ответа.
— А если бы их не было?
Джастин избавился от бокала и задумался. Он сознавал, что разделявшая их дистанция ровным счетом ничего не значит и достаточно одного взгляда Эмили, чтобы они снова оказались в объятиях друг друга. Нет, надо что-то предпринять, нечто радикальное, необходимо воздвигнуть эмоциональную преграду. Построить стену такой высоты и такую крепкую, чтобы Эмили никогда не смогла ее порушить, даже если стена станет тюрьмой, даже если придется похоронить собственное сердце.
— У нас слишком большая разница в возрасте, ты чересчур молода, — сказал Джастин бесстрастным тоном, больно ранившим девушку.
— А Сесилия? Она тоже слишком молода для тебя? По-моему, твоя матушка придерживается иного мнения. Она убеждена, что лучшей жены не пожелаешь.
— Я не опекун Сесилии, не несу за нее никакой ответственности, чего не скажешь о тебе. Не будь я таким безмозглым болваном, сегодня за ужином мне следовало бы сделать ей предложение.
Эмили поджала губы, сделала вид, будто обдумывает его слова, и наконец осведомилась:
— А кем она будет приходиться мне в этом случае: тетушкой или мачехой?
Джастин сжал ее за плечи, крепко прижал к себе и почти крикнул:
— Нельзя играть в эти глупые игры, пойми! Дэвид поручил мне заботиться о тебе, а не совращать! Ты что, полагаешь, будто я способен уподобиться старому дуралею, который не пропускает ни одной юбки? Что мне наплевать на твою репутацию и твое будущее? Что ты вообще обо мне думаешь? Или считаешь, что такова воля твоего отца?
— Мой отец погиб, — отрезала Эмили, глядя прямо в глаза Джастина, — и ты это знаешь лучше других.
— Ты права, конечно. Кому же это знать, как не мне? — с коротким сухим смешком признал Джастин, бессильно опустил руки и повернулся к двери.
— Джастин! — окликнула его Эмили, напуганная тем, что в глазах его метнулось выражение боли и беспомощности.
Он вышел из столовой нетвердой походкой смертельно раненного человека. Эмили осталась одна среди руин званого ужина, опустилась на стул и закрыла лицо ладонями.
Долгие годы ей внушали: Эмили Клэр Скарборо плохая, дурно воспитанная девочка, ей не место в приличном обществе. Это повторяли столь часто и убежденно, что заронили в душу сомнения и она почти готова была поверить недругам. Поэтому когда Джастин вновь отдалился и скрыл свое истинное лицо за маской холодной учтивости, Эмили прибегла к своему излюбленному оружию — бросила вызов приличиям. Нечесаная, бродила она по дому в старых потрепанных брюках, которые Джастин бросил в мусор, и потертом пиджаке для верховой езды, доставшемся ей от Эдит, дерзила и проказничала.
Однако пробить защиту герцога оказалось непросто, он реагировал на выходки подопечной спокойно. Когда Эмили начала пересыпать свою речь непечатными словами, которые произносила небрежно, как бы мимоходом, Джастин не стал делать ей замечаний, а нанял преподавателя английского языка, учителей рисования и танцев.
Правда, в течение недели все трое покинули Гримуайлд, вздрагивая при одном упоминании имени их воспитанницы. После того как хозяин дома обнаружил, что все его брюки за одну ночь превратились в шорты, он пригласил портного и велел пошить новые. А когда она забила тряпьем дымоход в кабинете и комнату заволокла туча копоти и сажи, хозяин дома стал работать в библиотеке, а кабинет приказал вычистить, вымыть и проветрить.
Раньше Джастин хотя бы изредка попадался на глаза слугам и членам своей семьи, но теперь он практически исчез. По ночам в доме больше не звучала музыка, и концертный рояль в гостиной покрылся слоем пыли. Поговаривали, что резкие перемены настроений герцога — он то был радостно возбужден, то грустил без видимой причины — объясняются травмой головы, которую он перенес во время дальних странствий в экзотических местах. В то же время никто не мог даже предположить, чем вызвано странное поведение мисс Эмили, пока старший конюх Джимми, правоверный католик, не заявил, что в нее вселился злой дух. Джимми божился, что однажды ночью вышел прогуляться во двор и своими глазами видел, как в освещенном окне спальни мисс Эмили летали по воздуху различные предметы, к полету не приспособленные, и все это сопровождалось такими крепкими проклятиями, что он сбежал домой, зажав уши, подальше от греха.
