Как не беситься от мысли, что я игралище какого-нибудь Булгарина оттого, что писал в журналы статьи, которые читались публикой.
Вяземский, 1829
Спокойной смены власти Россия не знала никогда. Как правило, каждый последующий государь считал необходимым если не решительно разделаться с политическим и идейным наследием предыдущего, то, по крайней мере, подчеркнуть, что в его правление жизнь пойдет по-другому. Передача власти неизбежно была осложнена какими-либо внешними обстоятельствами — чаще всего враждой придворных партий, доходившей иногда до прямого вооруженного вмешательства гвардии в государственные дела. Петра III, мешавшего венценосной супруге, и сына его Павла I, крепко «прижавшего» привыкшее к екатерининским вольностям высшее дворянство, убили. Александр I поспешил откреститься от отцовской линии, но к середине 20-х годов непоследовательной внешней и внутренней политикой восстановил против себя и правых, и левых. Как и Андрей Иванович Вяземский, он был сыном века Просвещения и искренне хотел «в Пензе сделать Лондон» — в масштабах целой страны… Но сбыться этому не было суждено. Величественные замыслы потерпели крах, и император впал в меланхолию. Ему докладывали, что многие молодые офицеры состоят в тайных антиправительственных обществах — ответом было смиренное: «Не мне их судить». Александр понял, что подвиг бытия не удался, и, как и Вяземский, решил ограничить свою судьбу малым кругом добрых дел. Отвернувшись от политики, светской жизни и грандиозных планов, он обратился к воспитанию собственной души — шаг, который большинство его современников-подданных даже не попытались понять, осмеяв императора за «мистицизм», «лицемерие», «двоедушие» и прочие грехи. Тем более что от государственной личности ждали вовсе не самокопания, а деятельности. Бодрой, молодой и талантливой эпохе было недосуг смотреть на небо и тем более в глубь себя — она мерила человека дружбой, дарованием и просвещенностью. О душе тогда говорили много и красиво, но часто ли заглядывали в нее?..
Как это ни парадоксально, приблизительно с 1819— 1820 годов русское общество ждало некоего антипода Александра I — монарха, который взялся бы за дело. На эту цель с равным успехом годились как малообразованный, вспыльчивый, вздорный, но добрый, простой и отходчивый Константин, так и суровый, подозрительный, но прямой, мужественный и деятельный Николай. И когда коренная смена образа русского царя произошла, в обществе возникла легкая эйфория, которая владела даже очень умными людьми в 1826—1828 годах. Да, декабристы были разгромлены, это был шок, временно оцепенивший страну. Но, с другой стороны, это были мятежники, бунтовавшие против законной власти, расправа над ними была, как ни странно, вполне в европейских рамках тех лет, и ведь Николай многим заменил смертную казнь вечной каторгой, а вечную каторгу — 20-летней… Кроме того, вернулся из ссылки Пушкин, в 1828 году был принят новый, весьма прогрессивный цензурный устав, началась война с Турцией, в поддержку свободолюбивых греков… Начались перемены, и это было главное. «В надежде славы и добра / Вперед гляжу я без боязни…» Это — не только субъективное ощущение Пушкина. «Россию вдруг он оживил / Войной, надеждами, трудами… И новый царь, суровый и могучий, / На рубеже Европы бодро стал…» Именно молодого, бодрого царя ждала страна, равнодушно отвернувшись от растерянного, издерганного и несчастного Александра…
«Будь на троне человек», — призывал императора в 1801 году Карамзин. Александр внял этим словам, он был не просто человеком на троне, а совсем недурным и весьма незаурядным человеком. Но, похоже, именно этого не простили ему современники. Император оказался слишком сложным для них. Он был «к противочувствиям привычен» — это сочли грехом. Ну что ж, наступала другая эпоха — эпоха бодрого «единочувствия»…
И вот он умер… Умер ли? Официально было заявлено о том, что Александр I скончался в Таганроге 19 ноября 1825 года. Но много, слишком много таинственных обстоятельств сопровождало эту внезапную смерть. И на редкость устойчивой оказалась легенда о старце Федоре Кузьмиче, который объявился через 11 лет после смерти государя на Урале, вел там праведную жизнь и скончался в 1864 году. Был он очень похож внешне на Александра I и поражал всех знанием дворцовых обычаев. Мощи его остались нетленными. Сейчас он причислен к лику святых, в земле Сибирской воссиявших…
Любит царь детей своих;Хочет он блаженства их:Сан и пышность забывает —Трон, порфиру оставляет. —Царь, как странник, в путь идетИ обходит целый свет…
В то, что Александр I переменил судьбу, удалившись от мирской жизни под именем Федора Кузьмича, верил Лев Толстой. Верил в это и официальный биограф Романовых Николай Карлович Шильдер. Верил и внучатый племянник Александра I, знаменитый историк великий князь Николай Михайлович. Более того, гробница Александра I в Петропавловском соборе сейчас пуста… Но чье-то тело (говорили, что солдата, внешне очень похожего на государя) набальзамировали, одели в генеральский мундир, и под видом покойного императора отправили в последнее, пятинедельное путешествие по стране — из Таганрога в столицу… Так или иначе, Александра I на политической сцене больше не было.
По невеселой российской логике, преемник императора должен был начать царствование с крутых перемен. Но с преемником получалась неловкость. Детей у Александра I не было (две его дочери умерли во младенчестве). Долгое время наследником русского трона был великий князь Константин Павлович, с которым Вяземский не раз пикировался в Варшаве. Константин был сильно ухудшенной копией старшего брата, но мыслил, по крайней мере, довольно трезво — в 1819 году он твердо отказался от прав на престол, полагая себя недостаточно для этого образованным, устроил скандальный бракоразводный процесс с великой княгиней Анной Федоровной и женился на польской графине Грудзинской. После морганатического брака путь к престолу был для него закрыт окончательно. 16 августа 1823 года Александр I издал манифест, извещавший об отречении Константина, и назначил наследником следующего по старшинству брата, Николая Павловича. Копии этого документа были отданы в Государственный совет, Сенат и Синод, знали о нем лишь немногие.
Последствия этого неловкого в своей секретности акта всплыли сразу же после смерти-исчезновения императора. Ничего не подозревавшая страна присягала Константину I, Он, однако, подтвердил свое отречение и в Петербург из Варшавы ехать отказывался. Его вполне удовлетворяла должность командующего польской армией. На престол должен был вступить Николай I.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
