При этих словах голос у лейтенанта слегка дрогнул. Наверное, представил себе, каково это – на двадцатиузловой скорости попытаться подхватить с воды человека. Да его, если спасательная сеть хоть на метр промахнётся, в кашу изломает кильватерная струя.
Ничего странного в команде адмирала не было. После одномоментной гибели «Абукира», «Хога» и «Кресси»[123] (причём два последних были торпедированы при попытке спасать экипаж первого) англичане отказались от этой практики. С тех пор в зоне боевых действий тонущих принято предоставлять собственной участи или человеколюбию противника.
Очевидно, командир «Блейка» так и поступит, вообще не станет сближаться с пилотом. Вода тёплая, спасательный плотик в самолёте есть – продержится на воде до подхода русских. Если они пойдут именно этим курсом. Впрочем, его, скорее всего, подберёт экипаж приводнившейся всего в четырёх милях отсюда летающей лодки.
– Адмирал сигналит нам, – продолжил лейтенант, – «Увеличить скорость до тридцати узлов, считать себя в автономном плавании, аппаратуре работать по основной схеме».
Судя по курсу, – в голосе офицера прозвучали мечтательные нотки, – мы всё-таки можем ещё попасть в Фуншал…
– Что, очень хочется? – сочувственно спросил Юрий, с точки зрения старого морского волка понимая желание младшего лейтенанта попасть не на войну и не в Исландию, а на первый, может быть, в жизни тропический остров.
Хотя он был морально готов к тому, что случилось в следующие секунды и минуты, всё же еле-еле успел схватиться за поручень рядом с сиденьем дальномерщика, почти повис на нём – слишком стремительно крейсер покатился вправо. Нарастающий крен на двадцатиметровой высоте производил куда более яркое впечатление, чем на палубе или в низах корабля. «Каково, – мельком подумал Бекетов, – приходилось матросам парусного флота на ноках бом-брам реев[124] тогдашних «выжимателей ветра» в свежую погоду, тем более – в шторм? И ничего, не срывались, и делали свою работу». Настил КДП уходил из-под ног. Лейтенант, не удержавшись, ударился лицом об окуляры, старшина чудом не улетел за ограждение наружной площадки. Рефлексы спасли, он, как обезьяна, вцепился в леера руками и ногами, наверняка сожалея об отсутствии ещё и хвоста.
– Что он делает? – испуганно пробормотал лейтенант, выглядывая наружу и имея в виду командира, конечно. С высоты грот-мачты происходящее выглядело страшновато, как на аттракционе вроде «американских горок». Внизу была уже не загромождённая надстройками и антеннами палуба, а вспененная индиговая поверхность океана, очень сейчас неромантичная. Крен от грубейшей перекладки руля достиг не меньше чем тридцати градусов. Корабль, продолжая циркуляцию, постепенно выпрямлялся, но медленно, задумчиво. До Юрия начало доходить: ни он, ни Карташов судоводителями не были, и только что чуть не утопили крейсер со всем экипажем.
Казалось бы – что такого? Махина в десять тысяч тонн, длиной почти двести метров – и какая-то металлическая пластина под кормой, своим отклонением меняющая направление судна.
И тем не менее – практические последствия применения законов аэро– и гидродинамики подчас бывают совершенно катастрофическими, далеко выходящими за пределы обывательского воображения.
На двадцатиузловой скорости мгновенная перекладка руля на борт до упора – опасный маневр, отчего ход штурвала обычно принудительно ограничивается двенадцатью-пятнадцатью градусами. При этом угол крена достигает десяти градусов, что довольно много. А Николай, чтобы достичь максимального эффекта, силой загнал перо руля до технического предела. Наверное, ударом водяного потока баллер перекосило, и подшипники посыпались. А сам «Гренвилл» на циркуляции почти ушёл за критический угол крена, да ещё учитывая пониженную за счёт громоздких антенн и надстроек метацентрическую высоту[125].
Бекетов представил, что сейчас творится в рубках и палубах крейсера, какая ругань стоит и что выслушивают от командира штурман, рулевой, старший офицер, механик и все, кто оказался поблизости!
Рулевой отчаянно крутит штурвал в обратную сторону, все остальные таращатся на стрелку указателя положения пера руля, а она прилипла к ограничителю – и ни с места. А корабль продолжает катиться по дуге, какой и на испытаниях не закладывал. Сейчас бы ударило шквалом с хорошей волной в наветренный борт – вот вам и оверкиль!
Командир, оттолкнув вахтенного штурмана, рванул ручки машинного телеграфа на «Стоп», ещё не понимая, что корабль отплавался на ближайшие часы, а то и насовсем. Уж под его командованием – точно!
Эскадра продолжала удаляться, ещё не зная о случившемся на собрате, которого совсем недавно полагалось охранять, как королевскую яхту с державным пассажиром на борту.
Диаметр циркуляции «Гренвилла» на среднем ходу – пять длин корпуса, чуть больше полумили, значит, длина описываемой окружности – около двух миль. Полный оборот, с учётом замедления скорости – 10 минут. Вот примерно через столько времени сигнальщики «Тайгера» заметят (а, возможно, и нет), что с «Гренвиллом» что-то неладно. Даже если заметят непонятный маневр, сочтут нужным доложить адмиралу, пока тот начнёт соображать и закончит этот утомительный процесс, примет решение (а сразу он его ни за что не примет, станет обсуждать со штабными), ещё минут десять-пятнадцать, если не больше, пройдёт. Расстояние между эскадрой и отставшим крейсером составит уже десять миль и будет увеличиваться, принимая во внимание суммарную скорость расхождения и то, что «Тайгер» с мателотами продолжают резво набирать ход.
Если даже Хиллгарт примет самое благородное и самоубийственное решение – возвращаться за терпящим бедствие товарищем (при этом не ускоряясь, а, наоборот, снижая ход перед разворотом на шестнадцать румбов), на всё про всё потребуется гораздо больше часа. Как раз столько, чтобы на расстояние прямой видимости успели добежать «Новики», идущие на сорока узлах и наводимые уцелевшими «КОРами».
А «Аскольды» из своих восьмидюймовок смогут открыть огонь с двухсот кабельтовых (36 километров). Попасть с первых залпов, скорее всего, не сумеют (хотя всякое бывает, вспомнить хотя бы бой у мыса Сарыч[126]), но частые залпы из сорока восьми стволов проводить спасательные работы точно не позволят. В лучшем случае англичане успеют торпедировать свой корабль, чтобы секретная техника и учёные специалисты врагу не достались. Так для этого возвращаться отряду необязательно, утопиться можно и самостоятельно.
Если поручик морской пехоты, имеющий к кораблевождению и военно-морской тактике весьма косвенное отношение (просто на дальних переходах плотно общался со штурманами БДК, ради расширения кругозора, и справочники разные читал), сумел произвести в уме такие вычисления и довольно точно спрогнозировать возможные действия вражеского командования, то командир «Гренвилла» со всеми своими штурманами – тем более. Правда, оптимизма, питаемого незнанием реальной обстановки, у него было чуть побольше. Сгоряча он понадеялся, что устранение поломки руля займёт от силы полчаса. В крайнем случае – разобщить рулевую машину, вручную выставить перо на ноль и уходить, управляясь только машинами.
(Никто здесь не мог представить, что в параллельной реальности в самом начале Второй мировой войны сильнейший линкор германского флота «Бисмарк» тоже, получив с виду несерьёзное повреждение руля, сутки нарезал замкнутые круги по Атлантике, так и не сумел починиться, дождался подхода чуть ли не всего британского флота и геройски-бессмысленно погиб, расстрелянный артиллерией и торпедами, не спустив флага.)
А Бекетов продолжал действовать – уж больно хорошо ему (всем им) карта пошла. Не только на банальное выживание шансы повышаются на глазах, а грандиозная победа отчётливо вырисовывается.
Только отсюда сматываться надо, КДП очень скоро превратится в ловушку, из которой живым можно и не выбраться. Махнув рукой лейтенанту, мол, занимайся своими делами, а у меня поважнее появились, Юрий заспешил вниз, к ближайшему телефону, с какого можно позвонить и тут же исчезнуть.
Оказавшись в центральном штормовом коридоре, он почти столкнулся с группой моряков, бегущих в корму. Пришлось прижаться спиной к переборке, пропуская вразнобой грохочущих каблуками по стальному настилу парней. Никто даже не посмотрел в его сторону, у каждого мысли сосредоточились только на своей задаче.
Палубой выше, на площадке, уже освещённой иллюминатором, Бекетов обнаружил искомый телефон. Вызвал ходовую рубку.
– Мне командира, срочно! – тут главное, говорить уверенно, не давать собеседнику задумываться.
– Командир поднялся на мостик, здесь старший штурман, кто говорит?
Определитель наверняка показал, с какого поста идёт вызов.
