– Бесподобно, – проворчал Виктор.
Взгляд на часы вынудил его закрыть журнал и фармакопею: Эфросинья не задержится, поэтому благоразумнее выйти из дома вовремя, жаль, киносеанс Жоржа Мельеса начнется лишь в половине первого.
«Надо будет показать этот список мсье Шодре, аптекарю. Может, у него возникнет логичная гипотеза?»
Пока возился с фотографиями, он прокрутил в голове последовательность событий, которая накануне привела их с Жозефом на территорию поместья на улице Корвизар. Он упрекал себя в малодушии.
«Я постоянно колеблюсь между двумя противоположными версиями. Александрина Пийот покончила с собой или это было убийство? Я обязан докопаться до истины».
Как только закончится показ в театре Робер-Гуден, он заскочит в книжную лавку за Жозефом.
Идея заболеть ангиной была просто отличной! Жозеф пожаловался тестю на самочувствие и к четырем часам был свободен.
«Бедняжка мадам Керсон, согревающие компрессы, это так неприятно… Неужели она думает, что я не узнал ее голос?! Благодаря ей я организую свою экспедицию тихо и мирно», – думал Жозеф, идя по улице Висконти. К счастью, Эфросинья в это время как раз посвящала Мели Беллак в основы игры «желтый гном». Они сидели в бывшей квартире Виктора на улице Сен-Пер.
– Главное – не говорите маме, она способна отказаться даже от игры ради того, чтобы приготовить мне гоголь-моголь и горчичный порошок! – попросил он Кэндзи.
Отец Жозефа, букинист с набережной Вольтера, оставил сыну в наследство квартирку, до того забитую старыми книгами и вещами, что она напоминала ему пещеру контрабандиста. Вход был со двора, рядом располагались каретные сараи.
Согласно неизменному ритуалу, Жозеф погладил кончиками пальцев фотографию, прикрепленную кнопками к перегородке. На него, улыбаясь, смотрел пухленький букинист, облокотившись на парапет.
– Здравствуй, папа! Как там, наверху? У меня потрясающая новость: ты снова будешь дедом. Будь бдителен, отведи от меня неприятности, потому что мне нужна защита, особенно сегодня вечером.
Он долго собирал свое исследовательское снаряжение и после тщетных попыток найти лампу Румкорфа схватил свечи и спички. Он отыскал компас, валявшийся в коробке, доверху наполненной изъеденными молью шерстяными вещами, которые Эфросинья свято хранила на случай очередной войны, вытащил новую записную книжку из-под «Жиля Бласа», оценил вес заржавевшей сабли национальной гвардии, отложил ее, сунул в карман несколько карандашей. Уже собираясь выйти, он взял еще моток бечевки и ножницы.
– Ну вот, я ухожу, но скоро вернусь.
Сгибаясь под тяжестью ноши, он заскочил на кухню, откуда стащил четверть палки колбасы, полбатона и нож. Эта кража отягощала его совесть, пока он не добрался до лавки «Маленький мавр». Там, среди мешков с сушеными овощами и бочек с сельдью, хозяин предлагал отличный кофе. Жозеф зашел на минутку, радуясь своей выдумке с мнимой болезнью, пробудившей в нем ностальгическое воспоминание о тех случаях, когда мальчишкой он ускользал от надоедливого надзора матери.
– Чем обязан такой честью? Мы нечасто видим вас, мсье Пиньо, – заметила официантка.
– Работа, мадам Бушарда, работа. Кстати, вас не затруднит отнести записку моей супруге?
Он нацарапал для Айрис записку, прося ее успокоить мать и ложиться спать, так как он вернется поздно.
– Это ведь на улице Сены, 31? – уточнила мадам Бушарда, кладя в карман записку и чаевые.
– Все верно, третий этаж. Спасибо, мадам Бушарда, до встречи!
Фиакр привез его на улицу Сенк-Диаман, где он надеялся еще раз поговорить с Аделаидой Лезюер. Если повезет, ее бандитского вида дружка не будет дома. Ехал он довольно долго, и за это время заново пережил давнее ночное вторжение в развалины мрачной Счетной палаты[218]. Там он едва избежал смерти, и даже воспоминание об этом пугало и волновало.
Ставни в «Уютной каморке» были закрыты. Удивившись, что хозяева покинули кабачок в субботу вечером, Жозеф расспросил шорника, лавка которого располагалась по соседству.
– Аделаида? Она в больнице из-за раны на руке, которая воспалилась и сильно распухла. У бедняжки так подскочила температура, что Тотор заволновался, – объяснил мужчина, не вынимая папиросу изо рта.
– В какой больнице?
– Я ничего об этом не знаю. Тотор молчит, как рыба!
«Решительно, куда ни закинь удочку – всюду попадается эта проклятая рыба! Придется идти в замок с призраками», – подумал Жозеф.
Он сбился с пути и сориентировался только дойдя до колодца с конической крышей, из которого брали воду жители квартала Бютт-о-Кай. Повернул назад. Выйдя на бульвар Италии, а затем на улицу Корвизар, заметил наконец аллею, ведущую к зарослям кустарника, которую окрестил «Автономной территорией Пиньо, известного французского географа».
Он шагал взад-вперед по тротуару, пока не улетучились последние прохожие, и только тогда углубился в чащу. Пока не было необходимости зажигать свечу, меркнущего дневного света было достаточно, чтобы прокладывать себе дорогу. Он вооружился веткой, чтобы раздирать ею стебли плюща и ломоноса, обвившиеся вокруг деревьев. Казалось, этот зеленый ад ждал его прихода, он словно вбирал его в себя, тут же скрывая его следы.
– Вот булыжники Виктора. Здесь я увяз в грязи, до сих пор видны мои следы. Только бы не угодить в болото! А вдруг я что-нибудь себе сломаю, или меня укусит змея, или я окажусь в зарослях ядовитого плюща? Нужны крепкие ноги, чтобы дойти до конца этого проклятого лабиринта, он то поднимается вверх, то спускается. Я бы здесь все выровнял, засыпал землей и построил диспансер или школу, где местным жителям станут вдалбливать, что их предки были галлами.
Он без конца терял равновесие, бранился и, не заметив ступеньку, покрытую опавшими листьями, чуть не врезался в акацию. Мох, выстилавший аллею, был пропитан водой сильнее, чем саварен – ромом[219]. В мокрых насквозь ботинках он осмотрел водоем, где плавало что-то, напоминавшее куски пробковой коры. Присмотревшись, он понял, что это дохлые рыбы.
– Это еще что за дрянь? Морда как у шакала… Отвратительно! Сюда бы санитарную службу, чтобы вычистить всю эту зловонную клоаку. И поставить аптечный киоск, в котором бесплатно раздавали бы хинин. А это что посередине?
Он прищурился, чтобы рассмотреть что-то вроде островка, на котором возвышалась облезлая статуя с воздетыми к небу руками.
– Ну, голубушка, тебя немного подштукатурят, а потом наденут на голову симпатичный фригийский колпак, чтобы все помнили достижения Республики. А аборигены будут возлагать к твоим ногам кокосовые орехи.
Пока он ступал по доскам и щебню, у него между ног проскочила лесная мышь. Жозеф зажег свечу, капля воска обожгла запястье. Боевое ранение.
Парк поредел, над деревьями показалась острая крыша дома. Приближаясь, Жозеф различил двух львов, сидящих на задних лапах.
Даже самые отважные завоеватели делают передышки, чтобы записать свои наблюдения, которыми будут наслаждаться потомки.
Он прикрепил свечу к лапе одного из львов, чтобы сумбурно описать неизведанные земли, на которые ступил.
Ну и куда ему идти?
Он решил направиться к центральному зданию. Ветхая дверь отворилась, стоило ее посильнее толкнуть. Он вошел и закашлялся от зловония. Справа находилась просторная комната с тремя окнами без рам. Из мебели здесь имелся только деревянный ящик, перевернутый так, чтобы получилось подобие стола. На него были брошены какие-то засаленные тряпки. Рядом лежал мятый перегонный куб. Слева обнаружилась темная узкая комната. Скрипучий паркет был покрыт слоем земли и камешков. Свеча осветила матрас, из которого с шумом высыпалась целая ватага крыс.
Мерзкое отродье!
Коридор заканчивался лестницей с железными перилами. Ступени были такими ветхими, что он боялся, как бы они под ним не провалились. Тем не менее он дошел до лестничной площадки, а следующий пролет привел его на второй этаж, где все было так же, как на первом.
На западной стороне располагалась такая же пустая комната, как и внизу, с той лишь разницей, что ставни, хоть и поломанные, здесь были закрыты. Со стен свисали лоскуты обоев, а пол был усеян отбросами, некоторые из них, казалось, были органического происхождения. Отблеск свечи скользнул на облупившийся потолок, пробежал по пыльному лоскуту, который, должно быть, когда-то был обивкой. Пахло плесенью и грибами. Взгляд привлек какой-то зеленый стебелек. Он нагнулся. Это была тонкая бархатная ленточка, которую он поднял и положил между страницами блокнота.
В восточном крыле воздух был таким спертым (ставни давно были плотно закрыты), что Жозеф зажал нос. Камин с крохотным очагом и два заколоченных стенных шкафа свидетельствовали о давнем отсутствии человека.
– Отличные декорации для двойного убийства на улице Морг, – проворчал он, рассматривая одно из заколоченных окон.
